Сад костей

Телефон зазвонил так неожиданно, что Джулия облила страницу томатным супом. Наверняка Вики, решила она возможно, удивляется, что я ей не перезвонила. Ей не хотелось говорить с Вики, не хотелось слушать о грандиозных планах, касавшихся свадьбы Ричарда. Но если не ответить сейчас, Вики позвонит позже. Джулия сняла трубку.

— Алло.

— Это Джулия Хэмилл? — спросил скрипучий голос пожилого мужчины.

— Да она самая.

— Значит, это вы купили дом Хильды.

Джулия поморщилась:

— А кто это?

— Генри Пейдж. Двоюродный брат Хильды. Я слышал, вы нашли у нее в саду какие-то старые кости.

Вернувшись к кухонному столу, Джулия быстро просмотрела некролог Пятно от супа оказалось как раз на том предложении, в котором перечислялись родственники Хильды. Она промокнула суп и увидела нужное имя: «…ее двоюродный брат Генри Пейдж из Айлсборо, штат Мэн…»

— Эти кости вызвали у меня определенный интерес, — проговорил старик. — Понимаете, я считаюсь историком семейства. Потому что никому больше нет до этого дела, — фыркнув, добавил он.

— Что вы можете мне рассказать об этих костях? — поинтересовалась Джулия.

— Ничегошеньки. «Тогда зачем вы мне звоните?»

— Я сейчас все это расследую, — сообщил он. — После себя Хильда оставила около тридцати коробок со старыми бумагами и книгами. Никто не хотел забирать их, поэтому они перешли ко мне. Признаюсь, я просто отставил их в сторону и ни разу не притрагивался к ним за прошедший год. Но потом узнал о таинственных костях, и мне стало любопытно, а вдруг в коробках найдется что-нибудь об этом. — Он замолчал. — Вам это интересно, или мне лучше заткнуться и распрощаться?

— Я слушаю.

— Так поступает большинство моих родственников. История теперь никого не волнует. Все только и делают, что гонятся и гонятся за свежими новостями.

— Расскажите об этих коробках, господин Пейдж.

— Ах, да. Я наткнулся на некоторые любопытные документы, имеющие историческую ценность. И мне стало интересно: а вдруг я нашел ответ на вопрос, кому принадлежали эти кости.

— Что там за документы?

— Письма и газеты. Они все здесь, у меня дома. Можете взглянуть на них в любое время, когда захотите приехать в Мэн.

— Это же ужасно далеко, верно?

— Не очень, если вам действительно любопытно. Мне совершенно безразлично, интересуетесь вы этим или нет.

Но поскольку речь идет о вашем доме, о людях, которые когда-то в нем жили, я подумал, что эта история может вас увлечь. Я действительно так думаю. Эта история кажется необыкновенной, но есть газетная статья, которая все подтверждает.

— Какая газетная статья?

— О жестоком убийстве одной женщины.

— Где? Когда?

— В Бостоне. Это произошло осенью тысяча восемьсот тридцатого года. Если вы приедете в Мэн, мисс Хэмилл, вы сами прочитаете все эти документы. О странной истории Оливера Венделла Холмса и Вестэндского

Потрошителя.

6

1830 год

Роза набросила на голову платок, поплотнее укуталась в него, стремясь защититься от ноябрьского холода, и вышла на улицу. Малышку Мегги, жадно сосавшую грудь одной из рожениц, она оставила в родильной палате, нынче вечером Роза впервые за два дня покинула больницу. Из-за тумана ночной воздух был влажным, но она с радостью вдыхала его, чувствуя облегчение от того, что пусть не надолго, но ей удалось избежать больничных запахов и болезненных стонов. Роза остановилась на улице, глубоко дыша, стремясь вытолкнуть из своих легких миазмы болезни и ощутить ароматы реки и моря, послушать грохот проезжавших в тумане экипажей. Я так много времени просидела взаперти с умирающими, что почти забыла, каково это — ходить на свободе среди живых.

Так она и шла по тесному лабиринту улиц в сторону верфи, торопливо шагая сквозь пронизывающий до костей туман, звук ее шагов отражали стены из кирпича, скрепленного известковым раствором. В суровой ночи ей встретилось несколько других прохожих, и Роза еще плотнее закуталась в платок, словно он мог сделать ее невидимой, защитить от глаз незримых злоумышленников, Она ускорила шаг, и ее дыхание зазвучало неестественно громко, звук усиливался благодаря густеющему туману, который становился все непроглядней по мере приближения к порту. Вскоре сквозь громкий ритм собственного дыхания Роза различила звук шагов за спиной.

Она остановилась и обернулась.

Шаги приближались.

С ухающим сердцем она попятилась назад. Из заполнявшего улицу тумана медленно выступило что-то темное, постепенно обретавшее ясные очертания, и это что-то двигалось прямо к ней.

— Мисс Роза! — позвал чей-то голос. — Мисс Роза! Это ты? Напряжение тут же отпустило ее. Увидев, что из тумана возник долговязый подросток, она вздохнула с облегчением.

— Черт возьми, Билли! Я надеру тебе уши!

— За что, мисс Роза?

— За то, что испугал меня до полусмерти.

Печальный взгляд, который подросток бросил на Розу, казалось, свидетельствовал о том, что она раньше и вправду драла его за уши.

— Я не собирался этого делать, — принялся жалобно оправдываться он.

И это, конечно же, соответствовало действительности — парнишка не мог отвечать и за половину своих поступков. Полоумного Билли знали все, и все от него открещивались. Он постоянно досаждал своим присутствием жителям бостонского Вестэнда, бродя по сараям и конюшням в поисках места для ночлега, питаясь объедками, которые удавалось выпросить у жалостливых хозяек и торговцев рыбой.

Билли провел по лицу грязной рукой и захныкал:

— Ты очень сердишься на меня, да?

— Почему ты бродишь здесь в такое время?

— Ищу своего кутенка. Он пропал.

Если у кутенка была хоть капля здравого смысла, он наверняка сбежал.

— Что ж, надеюсь, ты его найдешь, — проговорила Роза, собираясь продолжить путь.

Паренек поплелся за ней.

— А куда ты идешь?

— За Эбеном. Ему нужно пойти в больницу.

— Зачем?

— Моя сестра тяжело больна.

— Как это — больна?

— У нее горячка, Билли.

Проведя неделю в родильной палате, Роза понимала, что будет дальше. В течение суток после рождения маленькой Мегги живот Арнии начал распухать, а матка — источать зловонные выделения, которые, как уже знала

Роза, почти наверняка означают начало конца. Очень многие молодые матери умирали на ее глазах от родильной горячки. Она не раз замечала печальный взгляд сестры Робинсон, взгляд, говоривший: «Ничего не поделаешь».

— Она умрет?

— Я не знаю, — тихо ответила Роза. — Не знаю.