Сад вечерних туманов

– Отнеситесь со вниманием. – Аритомо щелкнул пальцами у меня перед лицом. – Что за сад я делаю здесь?

Вернувшись мысленно к тем частям сада, которые я уже видела, к их извилистым аллеям, я быстренько предположила:

– Прогулочный сад. Нет, подождите… сочетание прогулочного и пейзажного сада.

– Какой эры?

Это совершенно озадачило меня:

– Какую-то конкретно мне выбрать не по силам, – призналась я. – Это не Муромати, это и не совсем Мамояма или Эдо.

– Годится. Когда я планировал Югири, то хотел соединить элементы из разных периодов.

Я обошла лужу дождевой воды.

– Из-за этого вам, должно быть, еще труднее достичь в этом саду общей гармонии.

– Не все из моих идей были осуществимы. Это одна из причин, почему сейчас я вношу изменения.

Идя по саду, о котором я услышала едва ли не полжизни назад, я жалела, что рядом со мной нет Юн Хонг. Она радовалась бы этому больше, чем я. Мне же оставалось только ломать голову: что я делаю тут, живя жизнью, какой должна бы была жить моя сестра?..

На каждом повороте дорожки Аритомо обращал мое внимание на расположение камней, необычную скульптуру или каменный фонарь. Вид у них был такой, будто они уже целые века лежали здесь, на ложе из мха и папоротников.

– Эти предметы – сигнал для странника о том, что он вступает на новый уровень своего странствия, – пояснял он. – Они подсказывают ему: надо остановиться, с мыслями собраться, насладиться видом.

– Была ли когда-нибудь хоть одна женщина, которую учили быть садовником?

– Ни одной. Это не означает, что это не допускается, – ответил он. – Вот только для разбивки сада требуется физическая сила. Женщина недолго выдержала бы работу садовника.

– А что, по-вашему, нас заставляли делать охранники? – выпалила я в приступе гнева. – Они насильно гнали нас рыть туннели, и мужчин и женщин. Мужчины разбивали скалы, а мы сваливали камни в ущелье за мили от каменоломни. – Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Юн Хонг как-то сказала мне, что для создания сада требуется умственная сила, а не физическая.

– У вас явно в избытке и той, и другой, – заметил он.

Во мне снова взыграл гнев, но не успела я ответить, как до нас долетели голоса и смех.

– Рабочие пришли, – вздохнул Аритомо. – Опоздали, как обычно.

Мужчины шли босиком, одетые в залатанные майки с шортами, с наброшенными на плечи полотенцами. Аритомо познакомил их со мной. Каннадасан, тот, что кое-как объяснялся по-английски, был за главного. Остальные четверо знали только тамильский и малайский. Белые зубы воссияли на фоне темной кожи, когда они услышали, что я составлю им компанию.

Вслед за Аритомо мы прошли на участок позади кладовки с инструментами. Там были сложены камни размерами от кокосового ореха до глыб, доходивших мне до плеч.

– Я разыскивал их по пещерам в округе возле Ипоха во время Оккупации, – сказал Аритомо.

– Вы уже тогда намеревались изменить сад? – спросила я.

– Мне нужна была веская причина, чтобы держать здесь рабочих. Вот я и бродил по окрестностям в поисках подходящих материалов.

– Тогда вы должны были видеть и слышать, что Кэмпэйтай [114] вытворял с людьми.

114

Кэмпэйтай – военная полиция имперской армии Японии (1881–1945). Ее сотрудники (кэмпэй), носившие особую форму и нарукавные повязки, охраняли заключенных, вели разведку и контрразведку на оккупированных территориях.

Аритомо глянул на меня, затем повернулся и зашагал прочь, вклинив болезненное молчание в пространство между нами. Почуяв напряжение, рабочие отводили от меня глаза. Глядя вослед удалявшейся фигуре Аритомо, я поняла: как бы ни было трудно для меня, придется отставить свои предубеждения, если я хочу чему-то у него научиться.

Я припустила рысцой и, поравнявшись с ним, сказала:

– На тех камнях, что вы нашли… на них, на всех, какие-то необычные отметины.

Довольно долго он не отвечал. Наконец выговорил:

– Создание садов – это «искусство располагать камни», отсюда можно понять, насколько они важны.

У меня от сердца отлегло, но я не позволила ему этого заметить. Мы вернулись к камням, Аритомо пристально их осматривал, оглаживая руками. Камни побольше были высотой в пять-шесть футов [115] , узкие, с резкими гранями, с полосками и прожилками на поверхности. На них наползла сорная трава, словно бы стараясь утянуть их обратно в прохладную сырую землю.

– Каждый камень наделен своей собственной индивидуальностью, и каждому нужно свое, – Аритомо отобрал пять из них, касаясь одного за другим. – Перевозите эти к входу.

115

Более 152–182 сантиметров.

У меня дыхание перехватило. Приказы садовника вернули меня обратно к тому времени, когда я была рабыней для японской армии. Решимость моя стала таять. Но я чувствовала на себе испытующий взгляд Аритомо. Я огляделась и припомнила, как там, в лагере, – и заставила себя сделать первые шаги к спасению жизни. Мой путь, тот путь, еще не завершен, осознала я.

– И снимите свои перчатки, – прибавил Аритомо.

– Их можно стирать. Я достану еще несколько пар.

– Что ж за садовник из вас получится, если вы не будете чувствовать почву собственными голыми руками?

Мы стояли и смотрели друг на друга в упор, как мне казалось, бесконечно долго. Он не отвел глаз даже после того, как я стянула перчатки и рассовала их по карманам. Взгляд его упал на мою левую руку. Ни один мускул на его лице не дрогнул, зато рабочие залопотали промеж себя.

– Вы все, чего ждете? Пока трава вырастет? – Аритомо хлопнул в ладоши. – А ну, за работу!

Двое рабочих, приподняв, держали первый камень над землей, пока Аритомо просовывал под ним оплетку из прочной веревки. Оплетку подцепили к лебедке, свисавшей с восьмифутовой [116] деревянной треноги. Опоры треноги были обвязаны по верхушкам кольцами веревки, и каждую из трех можно было перемещать, применяясь к контуру местности. Каннадасан крутанул рукоять лебедки, и валун тяжело оторвался от земли: гора, сбрасывающая оковы гравитации. Когда валун поднялся фута на три [117] , Аритомо остановил рабочего и вручил мне щетку с жесткой бамбуковой щетиной. Я дотянулась до проемов в оплетке и счистила с валуна комья земли, корни и всяких личинок. Когда я закончила, мы обвязали камень веревками, привязав их к центру тяжелого шеста. Я вскинула передний конец шеста на плечо, но от тяжести осела на одно колено. Рабочие бросились было мне на помощь, но я только отмахнулась от них. Услышала, как Каннадасан пробормотал сзади:

116

Около 2,5 метра.

117

Чуть меньше метра.

– Мисси, он слишком тяжел для вас, лах.

Аритомо, стоя в стороне, следил за мной. Меня ожгло ненавистью к нему. «Сейчас все по-другому, – говорила я себе, чуя, как пот катится по спине. – Я больше не узница джапов, я свободна, свободна. И я жива».

Тошнота отступила, но оставила кислый осадок в глотке. Я облизнула губы и глотнула – разок, другой.

– Подожди, Каннадасан, тунгу секейап [118] , — подправила веревки и подала ему знак: – Сату, дуа, тига [119] !

118

Тунгу секейап – обожди немного (малайск.).

119

Сату, дуа, тига! – Раз, два, три! (малайск.).

На счет «три» мы снова подняли шест на плечи. Мужчины гикали, подбадривали криком, пока я, словно раненое животное, шаталась на ногах, отбиваясь от врезавшейся в плечо боли.

– Джалан! [120] – крикнула я, указывая дорогу.

Утро было потрачено на чистку валунов и перенос их на участок перед верандой у входной двери. Когда был опущен последний камень, Каннадасан с рабочими уселись на корточки на травке, пустив по кругу пачку сигарет и утираясь полотенцами. Я последовала за Аритомо в дом, в гостиную. Оклеенные бумагой двери были закрыты, и я обнаружила, что за ними находится целый ряд раздвижных застекленных дверей. Аритомо кивнул мне на место, где можно было присесть. Я показала свою перепачканную в грязи одежду:

120

Джалан! – Пошли! (малайск.)