Сад.Притча

На этот раз ждать пришлось недолго, да и разочарование не заставило себя ждать: я почувствовал, что кто-то идет ко мне в темноте от калитки, но это были совсем не ее шаги. Это была не летящая походка юной богини, а мерная, но вместе с тем бодрая и деловитая поступь, вдобавок ко всему весьма тяжелая. Я обернулся и увидел великого Мастера медитации Камалашилу.

Он не имел ничего общего с тем образом, который мы привыкли рисовать в своем воображении; я ожидал разглядеть в его лице и теле суровую внешность аскета: попробуй-ка час за часом неподвижно сидеть в глубоком созерцании на краю каменной скалы где-то в Гималаях, да еще и одиннадцать столетий назад. Но теперь я видел живого человека, а не плод своего воображения, и он был совсем не похож на этот плод. Он был среднего роста, его монашеские одежды были слишком высоко подоткнуты - почти до колен, что придавало ему несерьезный вид - просто мальчуган какой-то. Его темнокожее индийское лицо тоже вполне соответствовало такому определению: полные щеки, всегда готовые расплыться в улыбке, смешной толстый нос, недобритые пучки седых волос на макушке, но самое главное - постоянно смеющиеся сверкающие глазки, вполне отражающие его собственное настроение.

–  Ты хочешь найти Путь!
– сказал он утвердительно.

–  А то!
– поспешно ответил я, потому что, узнав истинное страдание, наполняющее этот мир, не мог больше спокойно сидеть и дожидаться, когда спасение само свалится ко мне в руки.

–  Ну и почему нет-то?
– засмеялся он.
– Нет-то почему?

–  Я хочу узнать, почему умерла моя мать, - угрюмо промолвил я, - хочу знать, мог ли я хоть как-то ей помочь, а может быть, и сейчас еще смогу сделать что-нибудь для нее. А еще я хочу понять, неужели все должно происходить так, как происходит всегда.

–  Да! Да!
– прокричал в ответ Камалашила.
– Еще как сможешь!

Почему нет-то? Тебе надо уже научиться созерцать!

С этими словами он плюхнулся на траву около чинары, помнящей так много нежных ночей, проведенных с ней под этим покровом.

Жестом он пригласил меня сесть рядом с ним. Я немного занимался медитацией с друзьями по Академии, кое-что об этом читал, так что, недолго думая, уселся на землю, выпрямил спину, сложил ноги крестнакрест, закрыл глаза и постарался вообще больше ни о чем не думать.

Индиец хихикнул и звонко хлопнул меня по спине.

–  Не спи, замерзнешь! Ты что же это такое делаешь!
– весело спросил он.

–  Созерцаю!
– гордо ответил я.

–  А вот стометровку ты побежал бы без разминки?
– снова радостно обратился он ко мне.

–  Ну уж нет.

–  Вот и давай уже сделаем разминку!
– засмеялся мой наставник и вскочил на ноги.

–  Разминку? Это как?
– сварливо переспросил я, нехотя поднимаясь и представляя себе всякие там отжимания, приседания, растяжки и прочие неприятные вещи.

Первый раз Камалашила взглянул на меня чуток построже.

–  Все хотят созерцать! Никто не знает - как! Приступаем к правильной разминке!
– приказал он.

–  Да что за разминка-то такая?

–  Начнем с уборки!
– крикнул он и забегал вокруг газончика, ловко нагибаясь, несмотря на кругленький животик, и поднимая редкие опавшие листья и ветви. Вскоре поверхность газона стала чистой и гладкой. Она так и сияла в лунном свете, как бы приглашая сесть посозерцать.
– Вот так и в комнате своей прибирай, ладно?

–  Уговорил, - ответил я, усаживаясь.

–  Не забудь про подношения!
– завопил он.

–  Какие еще подношения?
– поинтересовался я.

–  К нам идут очень важные гости!
– хихикнул в ответ Камалашила.

–  К их приходу надо подготовить соответствующие подарки!

Я с сомнением покосился на калитку Сада, ожидая, что оттуда прибежит целая толпа развеселых практиков медитации вроде его самого, и, никого не увидев, переспросил:

–  Кто-то к нам идет?

–  Не беспокойся, тебе их не увидеть!
– ответил индиец и, подойдя к деревянной скамейке, достал из-за пазухи мешочек с крошечными глиняными чашечками, которые он тут же начал выстраивать в ряд.

Наполнив водой из фонтана три из них, он подошел к кусту терновника, произнес в его адрес что-то похожее на молитву или просьбу, после чего сорвал с его макушки цветок и поместил его в четвертую чашечку.

В пятую чашечку пошли побеги шалфея и можжевельника, кусты которых росли вдоль ручья, вытекавшего из фонтана, а для шестой он собрал немного сухой травы. Сорвав плод с мандаринового дерева, Камалашила очистил его, положил несколько долек в седьмую чашечку, а остальное с удовольствием съел сам, не забыв сунуть одну дольку мне в руки. Все это время он говорил не переставая.

–  Представь, - продолжал индиец, жуя мандарин, - что некто очень важный возьмет да и появится в этом Саду сегодня ночью, во время нашей практики. Может, это будет даже сама великая царица с золотыми волосами и в золотой короне… - Тут он лукаво подмигнул мне, как будто знал, почему мое сердце снова и снова приводит меня сюда, под сень чинары.
– Ведь тебе же не захочется перед такими гостями упасть лицом в грязь? Ведь их надо встретить согласно законам степного гостеприимства!

–  А кого ты ждешь? Конкретно кого?
– спросил я.

–  Следует пригласить Просветленных!
– прыснул он.
– Как можно созерцать, если их нет рядом? Как можно созерцать, пока не приведешь сюда, хотя бы мысленно, своего Коренного Учителя?

Эти последние слова - Коренной Учитель - глубоко поразили меня, отозвавшись сердечной болью в моей груди, ибо я понял, что не могу представить себе иного «Коренного Учителя», чем моя золотая госпожа.

–  Ну вот, - продолжал меж тем Камалашила, склонившись над чашечками, - расставим их как подобает. Первая чашка с водой у нас будет хрустальным бокалом с прекрасным напитком, подходящим для чествования высокого гостя. Еще одна чашка с водой.
– Он двигал чашками, как ловкий наперсточник на базаре.
– Это будет тазик с теплой водой из минеральных источников, подходящий для омывания ног дорогого гостя, утомленных долгим странствием. В третьей - цветок. Кто ж не любит цветов!
– Камалашила глубоко вдохнул запах раскрывшегося бутона.
– Потом благовония.
– И с этими словами мой наставник поджег ароматные веточки можжевельника и шалфея, чиркнув огнивом, которое он проворно вытащил из бездонных складок своей хламиды.

–  Тебе не надоело всегда таскать с собой все эти штуки?
– хмуро спросил я.

Камалашила медленно повернулся и взглянул мне в лицо. На этот раз он был сама серьезность.

–  Хочешь встать на Путь? Должен созерцать! Хочешь созерцать?

Должен делать разминку! Не надоело! Таскаю, да. Всегда и везде. И созерцаю… всегда и везде!

В его умелых руках от тлеющих ароматных угольков загорелась сухая трава в следующей чашечке.

–  Зажечь светильник в честь прихода гостя - первое дело! Так, теперь ставим в ряд эту чашечку с водой; тут у нас будет благовонная мазь для натирания тела гостя - напряги уже свое воображение и получи удовольствие: думаю, найдется кое-кто, кому ты с большой радостью поднесешь именно этот ароматный дар.
– Он покосился на меня как-то странно, удивительно напомнив мне кого-то очень знакомого. Наконец последняя чашка в этом ряду. Сюда мы кладем дольку мандарина. Это - подношение еды нашему благородному гостю.

«Интересно, когда же мы начнем медитировать, да и начнем ли вообще», - подумалось мне.

Он почувствовал, а может, и прочитал мои мысли, потому что сказал с раздражением:

–  Необходимо затратить на это время. Необходимо правильно поднести дары.

–  А что, они действительно принимают эти подношения?
– спросил я.

–  Да нет, конечно, - ответил индиец.
– Ты думаешь, они, эти Просветленные, нуждаются в еде, чтобы насытиться, или в воде, чтобы утолить жажду?

–  Ну а раз нет, - резонно ответил я, - то к чему весь этот балаган?