Садовник Любви

Она выяснила, что её холоконтур можно настроить на канал «Видения Дистэна», этот неистощимый кладезь историй и мифов. Невзирая на нынешние обстоятельства, оказалось, что мелодрамы из жизни обитателей дрёмы [2] до сих пор сохранили свою притягательность для неё. Спустя сотни лет её былых любимцев сменили новые персонажи, но грёзы остались всё такими же яркими, что и прежде.

Она удивилась, узнав, что Мэмфис тоже поклонник канала, и они провели несколько совместных вечеров в её комнате под мерцание дрёмвизора. Он был неразговорчив, а ей казалось недостойным навязываться ему, так что посиделки проходили неловко. Но все веселей, чем смотреть одной.

2

От dream (мечта, сон). Мир, созданный воображением; видения находящихся в особом трансе дизайнеров. Зрители могут смотреть дрёму как во сне, так и наяву. Подробнее в рассказе «Блистающий глаз».

Мэмфис предпочитал следить за действиями низинных чародеев, которые правили феодами на южной оконечности самого большого острова дрёмы. В настоящий момент красавица неизвестного происхождения и мотивов сеяла опустошение в королевских сердцах по всему региону.

Захваченный просмотром, Мэмфис, казалось, молодел душой и телом.

— О, да, — сказал он как-то ночью, сидя рядом с ней на диване. — Вот кто знает, что такое любовь. Если бы я только мог попасть туда и украсть одну такую.

На экране черноволосая, обнаженная дива возлежала на плаще на опушке леса. По её белой коже плясали солнечные зайчики, она пила зеленое вино и слушала юного принца, играющего на лютне. Из чащи зачарованно глазел огромный, страшный тролль; видимо, близилось очередное приключение.

Эрриэнжел почувствовала скрытую обиду. Вот же она сидит, по крайней мере, такая же красивая, как и эта девица из дрёмы, прямо под рукой и, возможно, даже заинтересованная. В прошлой жизни она бы не замедлила продемонстрировать свои желания и обаяние, теперь же лишь пробурчала через губу:

— Ерунда. Её придумали дизайнеры дрёмы. Она же не настоящая, не как мы. Её поступки диктует её роль.

Мэмфис повернулся и оценивающе посмотрел на неё.

— Ты права. Порой я теряю перспективу. Продукты дрёмы слишком однозначны и поверхностны для моих целей. В конце концов, что это за любовь — без рефлексии?

Она пожала плечами, всё ещё дуясь. Он поднялся и ушёл, больше не вернувшись.

Подумав, она решила, что вела себя как дура.

За все время ей ни разу не встретились другие рабы. Ей уже казалось, что они с Мэмфисом одни в этом комплексе, когда её заблуждение развеяло столкновение с его братом.

Однажды, мокрая и голая Эрриэнжел возвращалась в свои комнаты из бассейна, на ходу энергично вытирая волосы. За очередным поворотом, стараясь лишь не упустить из виду робогида, она чуть не врезалась в Тэфилиса.

Полотенце все ещё мешало обзору, и на секунду ей показалось, что это Мэмфис. Но он шагнул вплотную и обхватил её талию. Его руки пошли вверх, обводя с боков фигуру и грудь.

— Весьма симпатично.

Она отступила назад, обертываясь полотенцем, вызвав у него приступ неприятного веселья.

— Вы, должно быть, Тэфилис, — сказала она, пытаясь скрыть страх.

— И никто другой!

Тэфилис поразительно походил на Мэмфиса, даже одеждой, но их физическое сходство, казалось, только подчеркивало разницу между ними. Грация движений, которую Эрриэнжел находила привлекательной в одном, в другом казалась паучьим проворством. Улыбка, такая открытая и непринужденная у Мэмфиса, у Тэфилиса стала гримасой злорадства — хотя её форма была той же самой. Она неверяще покачала головой. Возможно ли хотя бы вообразить подобные качества у Мэмфиса? Неожиданно, глядя на его близнеца, она оказалась в состоянии представить себе это.

Он снова засмеялся, но затем его ухмылка погасла, точно выключенная лампа.

— Я знаю, о чём ты думаешь. Тебе не понятно, как мы можем быть такими разными, мой брат и я. Открою тебе тайну: мы не так уж отличаемся друг от друга.

— О?

— Ага. Он много лепечет о любви… и хорошо изображает помешанного на своей идее-фикс, надо отдать ему должное. Но он просто идиот. Любовь… Что такое любовь? Это фантом. Что-то зыбкое, подверженное веяниям моды. Никто не знает, что это такое — кроме того, что любовь никогда не бывает одинаковой. Что это за чувство такое? Какие-то розовые сопли, годные только для утешения слабаков. Мэмфис столько лет старается поймать этого неуловимого зверя, но ему никогда не повезет в этом, никогда. Все, что он может, это нашарить в чьей-то памяти нечто отдаленно похожее, и заставить это выглядеть миленько.

Тэфилис саркастически фыркнул.

Она попыталась незаметно пройти мимо него, чтобы вернуться в относительную безопасность своих комнат, но он не пустил её, резко схватив за плечо.

— С другой стороны, я очень хорош в своем деле. Это и есть главное различие между мной и моим дорогим братом. Я всегда добиваюсь успеха, а он вечно терпит неудачу.

Тэфилис разжал хватку, но оставил на её спине руку, пальцами деликатно касаясь ключицы.

— Хочешь знать, что за страсть возделываю я?

Она судорожно кивнула, боясь вымолвить слово.

Он окончательно выпустил её и отвернулся.

— Ненависть, — тихо и проникновенно произнес Тэфилис. — Самая глубокая страсть. Самое стойкое чувство. То, что все понимают.

Уже уходя, он еще раз обернулся, и ей показалось, что его улыбка совершенно такая же, как и у его красавца-брата.

— Что, опять? Вот ты упёртый, брат. Хотел бы я иметь твоё рвение. Конечно, моя работа гораздо проще твоей, с этим я легко соглашусь.

Мэмфис привычно пропустил мимо ушей слова брата, сосредоточившись на исследовании памяти Эрриэнжел. Его задачей было выискать среди прядей воспоминаний правильное место для начала следующей попытки.

— А, ну ладно, — сказал Тэфилис. — Верю в тебя… В собственном понимании, ты опять ничего не добьешься, но твои чипы будут продаваться, как всегда — вот, что действительно важно. Скажи мне: когда ты признаешь поражение?

Мэмфис бросил взгляд на лисью физиономию брата, с трудом сдерживая ярость. Его трясло от отвращения к Тэфилису. Как можно надеяться взрастить любовь и веру в Эрриэнжел, если сам полон ненависти и отчаяния? Он потёр руками лицо и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

Тэфилис веселился.

Эрриэнжел никогда не встречала человека красивее, чем она сама. За единственным исключением — в лице Ондайн, которая являлась бесспорно более прекрасным существом.

Несмотря на выдающуюся внешность, Ондайн жила скромно, почти как последователь Мёртвого Бога. Её одинокое жилье, без компании друзей или любовника, находилось в непрестижном и опасном секторе Бо’эма.

Показная бедность являлась лишь прихотью. Она была ведущим мастером сопутствующего портрета на Дилвермуне, и такое положение дел длилось века. Сейчас её работа стоила столько, что её могли позволить себе только сверхбогачи. И они были вынуждены это делать, по единственной причине — показать свой статус.