Садовое товарищество "Металлург"

– А как ещё?! – Обернулся цверг, очевидно приняв паучиху за противницу изгнания, – Больше тридцати убитых по результатам расследования, каково?! Своих несогласных убивали, противников потенциальных… тайно, разумеется.

– Детей жалко, – паучихи чадолюбивы, но несмотря на мокрые глаза, губы сурово поджаты, – но другого выхода не нашли. Тюрьмы, колонии… это там. Здесь всё иначе. Каждый день убийцы будут сталкиваться с родными убитых… Изгнание для таких слишком мягкое наказание, могут и вернуться.

Наконец плот оттолкнули, и Кочергин в облике дракона отбуксировал его на середину стремительной в этом месте Амазонки.

– Мы вернёмся, слышите?! – Истошно заорал Мишка Семёнов, – вернёмся! Зубами будем рвать ваших детей, жрать заживо! Слышите?!

Огонь с неба оставил от него кучку пепла, а дракон, сделав ещё один круг над плотом, вернулся на берег.

– И это правильно, – с мрачным удовлетворением подытожил цверг, прикрывая голову плетёной из соломки шляпой от начавшегося дождя, – одним уёбком меньше!

Глава 7

Вопрос о реформировании Школы назрел давно, но после убийства общественность наконец-то раскачалась, выделив на это необходимые ресурсы. Отложили даже выход экспедиции на пару дней, дабы наши тяжеловесы в лице дяди Саши, Соколова и Юрия Ивановича смогли внести свою лепту.

Каждый из тяжей заменял минимум полсотни оборотней или нагов, в одиночку транспортируя и устанавливая огромные стволы железного дерева или каменные глыбы. Припахали и меня… да собственно, всех, кто мог делать хоть какое-то подобие артефактов или хотя бы процарапывать руны по трафарету.

Сооружение выходит циклопическим – из тех, что способны (в теории) вынести обстрел средневековой артиллерии или штурм подразделения тираннозавров. Последнее не шутка, параноики среди руководства вполне серьёзно рассматривают возможность существования разумных рептилий и способы противодействия им.

Посреди Школы высится недостроенная пока квадратная башня-донжон, где расположится администрация и учителя. В случае опасности внешней, донжон примет в себя учеников – без удобств, разумеется, но с определённой гарантией безопасности.

– Твою же мать, – выдыхаю, глядя на взмывающую вверх очередную многотонную глыбу, удерживаемую волевым посылом Соколова. Кицунэ среди нас почти полтора десятка, но разница между мощью двухвостого Владислава Рудольфовича и однохвостых его соплеменников колоссальна.

Дальше несложных, легко распознаваемых иллюзий и манипулирования воздушными потоками у однохвостых не заходит. Двое могут похвастаться слабеньким (моего уровня) целительством и давно живут при Госпитале. Четверо демонстрируют склонность к огню, так же слабенькую. Но с ума можно сойти, насколько же перспективен вид в целом! Всего-то второй хвост и… такое. А ведь если верить легендам, хвостов может быть и девять! Всего-то дожить требуется…

– Никак не могу привыкнуть, – провожая взглядом камни в небе, пролетающие по строго определённым маршрутам (падали, да…) соглашается Пашка, положив связку прутков на землю рядом со мной, – силища-то какая!

– А какими интересными стали разговоры о великих древних цивилизациях!

Посмеялись, и Пашка полез бригадирствовать на леса, а я продолжил, сидя под навесом, делать рунические трафареты из металлического прутка. Вышедшие из моих руку, они становились слабенькими такими артефактами, и рабочий процесс ускорялся многократно. Всего-то и делов, что разогреть конец прута в огне, да прижечь деревянную поверхность, пустив Силу.

Привычно уже, по единому шаблону, загибаю пруты, размышляю о всяком. В десятке метров левее возится у походной кузни Захарыч – делает аналогичную работу, но своим, кузнечным методом. Нащупал что-то своё, цверговское… пока прутки трафареты не хуже моих, но вскорости ждём артефакторного оружия.

– Женя! Ёбаный твой рот! – Заорал под ухом тэнгу, грозя кому-то на лесах мосластым кулаком, – тебе жить надоело?! Почему без страховки!? Тебе, опездолу, персонально…

Взмахнув крыльями, прораб тяжело взлетел, матерясь на лету. Рядом со мной упал обслюнявленный окурок…

– Сорри! – Донеслось с высоты, – Женя, мать твою женщину…

– Знакомое что-то… не могу вспомнить!

Изменения продолжаются, и знакомые вроде бы люди и нелюди становятся неузнаваемыми. Ёкаи из числа неопознанных потихонечку определяются с видовой принадлежность, попутно частенько меняя облик и нередко – бытовые привычки, а то и характер.

Часты неловкие ситуации, когда окликают и начинают что-то обсуждать, как с хорошо знакомым… а я и не помню ни хрена, кто же это такой! Позже выясняется, что это, оказывается, Андрюха, с которым частенько пересекался на спортивной площадке – что на Земле, что здесь.

Но я-то запомнил его сперва моложавым спортивным мужиком, смешливым и дурашливым. Позже – худосочным ёкаем насекомого вида.

А теперь вот, неделю спустя… фей! Метр сорок от силы, с огромными радужными глазами, порывистыми крыльями за спиной, сотканными из Силы. Прилагается писклявый голосок и острое чувство собственной неполноценности, лечащееся нарочито брутальным видом. Выглядит это… ладно неизменная самокрутка или трубка, но сапоги-то тебе резиновые зачем?!

Тяжело протопал Петрович во главе бригады энтов, тащащих тяжеленные брёвна. Вопреки подспудным ожиданиям, наши энты не стали экофашистами, готовыми вырезать поселение за срубленное дерево.

– Александра Боброва просят пройти в проектный зал, – прозвучало из громкоговорителя на столбе.

– Захарыч, я…

– Иди, иди, – отмахнулся кузнец, – доделаю. Опять небось вспомнили что-то и на консультацию вызвали.

Назвать себя артефактором в полной мере не могу, но на фоне других…

– Здрасте, – киваю на все стороны, заходя на первый этаж донжона, где и расположился штаб.

– И тебе, – отозвался Соколов от огромной каменной плиты, заменяющей стол, – давай сюда. Мы тут с Михаилом Валерьяновичем проконсультировались, теперь твоё мнение услышать хотим.

Кривлюсь, не скрывая раздражения, не люблю такие моменты. Бывший этнограф, специализировавшийся на славянской мистике, специалист весьма востребованный, даром что его артефакты несколько однообразны. Выведенные глаголицей на листках бумаги и пергамента древние наговоры вполне себе действенны, но… бумага, она и есть бумага.

Глубокие знания (целый доктор наук, шутка ли!?) предмета несколько компенсируются как недолговечность хрупких носителей, так и направленностью. Всё больше сглазы и защиты от них, заговоры от стрел и тому подобное. Отчасти даже действенней моих корявых самоделок – целый пласт древней культуры, не абы что. Зато мои корявости проще приспосабливать к текущему моменту.