Сады Шахерезады

Алек детально изучил нордическое выражение лица собеседника и тихонько выдохнул:

– Отверткин, ну ты же ни капельки не умеешь врать. Я и то делаю это лучше, чем ты. Папа поехал к этой противной сюсюкалке с вампирскими губами. К вчерашней шлюхе. Да?

Отверткин, присосавшийся в этот момент к пиву, булькнул в ответ что-то неразборчивое, хрюкнул, отер рукой подбородок. Линда Асмолович была всем известной фотомоделью и тратила, во имя поддержания имиджа, немало свободного времени на личные контакты с непереводившимися поклонниками. Шлюхой, тем не менее, ее никто еще (в присутствии, разумеется, Отверткина, рангом не тянувшего на личный контакт со взыскательной примадонной) не называл.

– А ты знаешь, что значит это слово?
– осторожно поинтересовался Отверткин.

– Шлюха? Конечно, знаю, - очень уверенно ответило ужасное дитя.
– Это тетенька, которая всех шлет. Куда-нибудь подальше. Шлю-ха. Я вчера слышал, когда они разругались, она сказала, чтобы папа пошел куда-то... Далеко, в общем.

Отверткину этимология чрезвычайно понравилась. Он еще раз хрюкнул, надул щеки и упругой струйкой с тихим шипением принялся выпускать воздух из легких. Легкие у Отверткина были большие, воздуху вмещали много, и процесс занял довольно долгое время. Такая у него была манера смеяться, выработанная и отшлифованная за несколько лет беспорочной охранной службы.

– Отверткин, а кто мой отец?
– спросил мальчик, вдоволь насмотревшись на сильно поглупевшее от странного смеха лицо охранника.

– Ну-у... Как кто. Он мой босс. Очень важная персона. Твой отец, ма... Алек, делает очень большие деньги. Его все уважают.

Мальчуган разинул от изумления рот.

– Мой папа фальшивомонетчик?

Отверткин не стал ронять нижнюю челюсть, но тоже очень удивился.

– Почему фальшивомонетчик?

– Ну ты же сказал, что он делает деньги, - терпеливо объяснил Алек.

– А-а. Ну... Нет. Никто так не говорит. Просто Сергей Петрович проворачивает большие сделки. Разве твоя мама не говорила тебе этого, когда отправляла сюда?

– Нет, - отрезал ребенок и замолчал, надувшись. Его просто отправили на лето к отцу, а тот поселил чадо на даче и каждый день подолгу отсутствовал, оставляя своим заместителем скучного Отверткина.

– Отверткин, - попросил Алек, - давай сегодня постреляем из твоего пистолета?

– Нет. Я тебе уже говорил, что детям нельзя играть с оружием.

– Ну тогда давай смотреть твое кино про эту... антиутопию. Все равно здесь больше нечего делать.

– Ну как нечего, - заупрямился Отверткин, уводя разговор подальше от "антиутопии".-Можно сыграть в карты. Можно покататься на машине...

– Лучше расскажи мне страшную историю, - требовательно перебил его Алек.

Отверткин растерялся. Нет, не его это дело - нянькой быть.

– Я не умею рассказывать, - признался он.

– Какой ты скучный, Отверткин, - вздохнуло ужасное дитя.
– С мертвыми и то интереснее.

Отверткин тяжело сглотнул, неотрывно глядя на кошмарного ребенка почти испуганными глазами.

– Что интереснее с мертвыми?

– Разговаривать. Они много знают. И умеют рассказывать. Они много всяких историй могут рассказать.

– А ты что... разговаривал с мертвыми?

Малыш кивнул.

– Ага. Один раз, правда, только. Меня научила одна старая женщина. Разговаривать с мертвыми.

– Какая старая женщина? Воспитательница из детского сада?

– Отверткин, несмотря на нордический характер, истерично хихикнул.

– Да нет. Я не ходил в детский сад, - мальчик ненадолго замолчал, а затем, следуя прихотливому узору своей мысли, начал новую порцию расспросов: - Отверткин, ты папин телохранитель, да?

– Да.

– Значит, и мой тоже. Телохранитель. Да?

– Да.

– А если на нас нападут и будут меня красть, чтобы потом выкуп получить, ты меня будешь спасать?

– А как же! Это моя работа.

– А тебя же могут тогда убить, когда ты будешь мое тело охранять от бандитов.

– Могут. Но это мы еще посмотрим, кто кого, - самоуверенно ответил Отверткин, умудрившись даже сидя на диване принять боевую стойку и напряженно-настороженный вид охотничьего пса. Для наглядности.

– А зачем тебе это?-наивно спросил ребенок.

– Работа такая, - флегматично пожал плечами телохранитель.

– Тебя, наверное, должны считать добрым, - невесть каким путем мальчуган пришел к этому неординарному выводу.

На лице у Отверткина появилось выражение, которое могло значить только одно: "Да, с этим ребенком не соскучишься. Задаст он мне еще перцу".

– Это не совсем так. Я совсем не добрый. На моей работе нельзя быть добрым.

– А у тебя есть дети?

– Нет. У меня нет никого. Я один.

– Как у меня. У меня тоже никого нет. Я тоже один.

– Ты не прав, малыш. Извини. Алек. У тебя есть твой отец. И мать. Да?

– Нет. Они есть у самих себя. А у меня никого нет. Была только старая Тэса. Но она умерла. Давно.

– Твоя бабушка?

– Нет. Не бабушка. Просто. Отверткин, а хочешь, я исполню какое-нибудь твое желание? Раз ты мой телохранитель и тебя могут убить из-за меня. Я умею исполнять желания. Я немножко волшебник, знаешь?

– Да?
– рассеянно отозвался Отверткин, высматривая что-то на экране наблюдения. Перед воротами ограды происходило какое-то движение людей и машин.
– И что же ты можешь?

– Ну, я много чего могу. А ты чего хочешь больше всего на свете?

Отверткин, восприняв расспросы ребенка как новую игру, глубоко задумываться над ответом не стал.

– Жить вечно, - усмехнулся он, нажимая на кнопочки пульта управления. Один за другим на мониторе мелькали кадры с пустыми пейзажами, окружающими дом.

Алек надолго замолчал, погрузившись в обдумывание задачи. Наконец, он поднял на охранника грустные глаза и произнес:

– Нет, Отверткин. Этого я не могу. Этого нельзя. Так не бывает потому что. Загадай чего-нибудь другое лучше.

– Другое? Пожалста, - бодро ответил охранник. Движение на дороге перед воротами рассосалось, не оставив ни тени сомнения. Отверткин поднял голову вверх, посмотрел на потолок, потом в окно, обвел комнату взглядом, как будто впервые видел ее.
– А хочу, чтобы этот дом был моим. Вот чего хочу, нахально заявил он.

– Да?
– растерялся мальчик.
– А зачем он тебе, Отверткин?

– Как зачем? Дом должен быть у каждого. Чтобы было куда возвращаться. Чтобы детей там заводить. Ну и еще много для чего.