Сафари

К вечеру того же дня мной уже было твердо установлено, где в этом паршивеньком городишке, состоящем из семи-восьми домов, варят самый лучший кофе. Это было не в чистенькой итальянской гостинице, где я остановился, и в двух имевшихся здесь кафе, а в маленькой туземной кофейне, разбитой под развесистым кедровым деревом. Араб, хозяин этой харчевни, был, вероятно, польщен моим визитом и рассыпался в комплиментах по моему адресу. Я воспользовался его любезностью и осведомился, не знает ли он, где мне нанять проводников для каравана. Он в ужасе поднял руки к небу.

— Что я слышу, о господин! Ты хочешь отправиться пешком в Кисимайо? Но почему же, о пророк, ты не едешь пароходом? Дорога по суше очень опасна и длинна. Я не думаю, чтобы ты нашел людей, которые бы согласились сопровождать тебя.

— Значит, ты не знаешь никого и не хочешь заработать несколько кругленьких фунтов, которые ты получил бы за свои старания? — сказал я, вставая.

— Подожди, господин мой! И да и нет. Я знаю одного человека, но не знаю, могу ли я рекомендовать его тебе. Он тоже хочет ехать этой дорогой в страну inglesi [24] . Ты просто не хочешь ехать пароходом, а он не может. Но я прошу тебя не спрашивать его о причине. Если ты будешь так любезен и придешь сюда завтра днем, часа в три, то я смогу сказать тебе окончательно, поедет ли он с тобой. Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что именно он самый подходящий спутник для тебя в путешествии по этой стране убийц и преступников, проклятых Аллахом! Но если путь этот не помечен в книге пророка, то не гневайся на меня! А сколько ты заплатишь мне за комиссию, о господин?

24

Англичан.

Я посмотрел на этого маленького кривоногого араба и на его покрытую паршами голову, которую он беспрерывно почесывал, и сказал:

— Слушай, о шейх! Скажи, эта кофейня — единственное, что ты имеешь?

— Нет. У меня еще есть съестная лавка, в которой торгует мой сын, и домик, в котором я живу, и несколько штук скотины. Но зачем ты спрашиваешь меня об этом?

— Вот зачем. Ты должен будешь пойти со мной в серкаль и подписать бумагу, что ты отвечаешь своим имуществом за убытки, которые я мшу потерпеть по дороге в Кисимайо. Тогда я уплачу тебе десять английских фунтов, а когда доеду до Кисимайо — еще десять. Людям я также хорошо заплачу, только надо, чтобы они хорошо знали дорогу и чтобы один из них умел готовить. Кроме того, мне нужно нанять шесть мулов: четырех для верховой езды, а двух для багажа.

Его глазки блеснули при мысли о такой громадной сумме денег. Он, вероятно, в год не заработал бы столько на своей кофейне и лавке, но, подумав о риске, он озабоченно сморщил лоб.

— Господин, подумай! Я ведь не Аллах, чтобы заглядывать в будущее. Как могу знать сердца людей, который пойдут с тобой?!

— Ты должен знать их, потому что ты получишь за это двадцать фунтов. Ты будешь отвечать только за тех людей, которых ты мне порекомендуешь. Что касается тех, которые могут встретиться нам по пути, то о них я сам позабочусь. Я вижу, что человек, о котором ты говоришь, сам заинтересован в том, чтобы как можно скорее доехать до восточной Африки, но остальным по дороге может прийти в голову мысль повернуть обратно к себе на родину с моими вещами. Вот против этого мне нужна твоя гарантия. Ты понимаешь?

Он снова яростно зарыл руки в свою всклокоченную шевелюру, раздумывая над моим предложением: два голоса из-под тени деревьев тщетно взывали о чашке кофе, — он не слышал ничего, занятый решением серьезной задачи. Наконец он произнес:

— Господин, дай мне время подумать и посоветоваться с моими сыновьями. Завтра утром я дам тебе ответ. Я думаю, что мой младший сын Идрис пойдет с тобой, но я должен сначала хорошенько обдумать все. Нет, господин, не плати за свой кофе! Желаю тебе покойной ночи!

Обратная дорога в гостиницу была не особенно приятна: кругом было темно, как в аду, облака закрыли звездное небо, ветер шелестел верхушками деревьев и соломой, которой были покрыты крыши туземных хижин, своры собак грызлись у куч мусора, лежавших посреди улицы, изредка в тишине ночи раздавался вой голодной гиены. Мимо меня скользили темные фигуры, которые я замечал только по громадным тюрбанам, белеющим во мраке. Дрожа от холода, кутались они в свои лохмотья.

Я окончательно сбился с пути, и когда спросил одного из встречных прохожих, не знает ли он, где находится моя гостиница, он, не ответив, прошел дальше. С проклятием бродил я по уличкам туземного квартала, которые были настолько узки, что я наткнулся лбом на выступ крыши и до крови содрал себе кожу. Затем я попал на рынок, где стояло стадо ослов, и в конце концов забрел во двор горшечника. Я понял это по звукам падающих и бьющихся горшков, которые раздались, когда я толкнул ногой что-то высокое. Одновременно с этим послышался крик ярости из-под натянутой на четырех кольях парусины, возле которой тлела маленькая жаровня. Я сначала хотел заплатить пострадавшему за убытки, но когда я увидел его, освещенного слабым светом тлеющих углей, с громадной палкой в руках, то в ужасе бросился бежать. Возможно, что пешка подействовала проясняющим образом на мою память, потому что я внезапно очутился на знакомом мне углу улицы и через минуту возле своего отеля.

В вестибюле гостиницы сидела группа европейцев за ужином. Они любезно пригласили меня принять участие и стали расспрашивать, кто я, куда направляюсь, и особенно загорелись любопытством, когда услышали, что я думаю поехать в Сомали.

— Извините: неужели я правильно понял вас, и вы хотите без вооруженной охраны, с двумя-тремя проводниками, отправиться отсюда в Кисимайо? Неужели это правда? Тогда позвольте мне выразить удивление пред вашей безграничной храбростью, которая, очевидно, является отличительной чертой вашей нации! Вы знаете — эта орда дикарей причиняет нам столько вреда, что мы часто вместо воскресной прогулки направляемся, вооруженные ружьями, в горы, чтобы подстрелить нескольких из этих чертей, — сказал мне один темнокожий араб. — Но как бы то ни было, синьор, доставьте нам удовольствие и напишите из Кисимайо открытку.

Тщетно пытался я расспросить их основательно относительно некоторых подробностей — они были уже пьяны. Когда я, ложась спать, подошел к окну своего номера и посмотрел на молчавшую темную даль, куда я думал направиться, — я понял, что смерть будет моим постоянным спутником в путешествии по этой стране.

Когда я ровно в девять часов утра появился под развесистым кедровым деревом, то из-за игрушечных кофейников, кипевших на раскаленной жаровне, показалась кудлатая голова моего Ховаги. Он с низким поклоном приветствовал меня, или, вернее, те двадцать фунтов, которые я пообещал ему вчера, и без конца справлялся о том, как я провел ночь. Кофе, который был сегодня особенно вкусен, мне подал худой юноша с мрачно сверкавшими глазами, который также отвесил мне низкий поклон. Старик послал его хлопотать по хозяйству и, присев возле меня на корточки, начал разговор.

— Вчера вечером я уже кое-что сделал для тебя, — сказал он. — Этот юноша — мой сын Идрис, который рассудителен как старик и храбр как лев; он горит желанием отправиться с тобой в это страшное путешествие. Что касается найма мулов, то вряд ли это будет возможно, но я могу помочь тебе купить их по сравнительно невысокой цене. Об этом я уже позаботился.

Тут старик сделал паузу, тревожно оглянулся и пододвинул свою подозрительную голову так близко к моему лицу, что я вдруг почувствовал зуд во всем теле.

— Что касается того спутника, с которым я обещал познакомить тебя, то он может дать ответ только после того, как переговорит с тобой лично. Окажи ему честь и пойди с моим сыном в двенадцать часов туда, куда он назначил. Ты должен знать, господин мой, что этот туземец был когда-то большим человеком, почти эмиром… — Его голос стал тише. — Он был полководцем у Эль-Махнуна, у «Чайного мулы», как его называют англичане. Эль-Махнун был убит, и с тех пор его воины скрываются повсюду и боятся попасться на глаза англичанам. И поэтому глаз правительства — да будет оно благословенно! — не должен увидеть его, так же как и глаза туземцев, которые просто могут проболтаться. Кроме того, ведь туземцы потом подчинились «тальяни» и поэтому стали врагами Эль-Махнуна, а вы знаете, что значит, когда туземные племена враждуют между собой? Они готовы разорвать друг друга на части зубами, ногтями…

Но, господин мой, прошу тебя, не дай ему заметить, что ты слышал о нем из моих уст. Обещай мне это именем Аллаха! Дальше поговорим о бумаге, которую я должен подписать: она для меня очень велика, больше чем мой дом, моя кофейня и мои быки. Против всего этого имущества твои двадцать фунтов очень малы, — пятьдесят фунтов будут больше, о господин!

— Тебе кажутся небольшой суммой двадцать фунтов? Тогда возьми их в одну руку и посмотри на свой дом, ведь он состоит всего-навсего из двух бочек глины и вязанки хвороста, а также посмотри на худые бока твоих быков, и тебе покажется, что золотые фунты весят гораздо больше всего этого, даже если их будет только пятнадцать, потому что я принужден понизить сумму, так как ты не достал мне котлов.