Шрифт:
Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь
на неё, угаснет: то и другое исходит из уст твоих.
Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Гл. 28, ст. 14
Весёлые картинки детства и юности
На заре жизни, на самой ранней зореньке, со мной приключились два события, одно другого ярче, и в обоих случаях причина казусов – цветы. Первый пассаж из разряда комичных и публичных. Театральная тусовка города не один день веселилась, пересказывая случай на сцене. Второй – ещё публичнее по масштабу, новость весь наш сибирский город облетела, но без хи-хи и ха-ха. Трагедия чистой воды, по логике вещей быть ей со смертельным итогом, ан нет, выжил курилка.
Моя мама добрую часть жизни провела на театральных подмостках – актриса, певица. Я вырос за кулисами. С буквальных пелёнок играл на сцене. В тот день давали трагедию
– Ты спокойным рос, – рассказывала.
Я, надо отметить, к тому знаменательному в моей жизни моменту переступил границу прекрасного возраста, когда поел, поспал, нужду в пеленки справил и никаких других проявлений разума. Продолжая питаться материнским молоком, параллельно начал приобщаться к звуковой сигнальной системе. Не просто тупо глазел на предметы, уже кумекал, что и как называется, и пытался что-то вякать по поводу увиденного. Вставить, так сказать, своё слово.
Играю, значит, в том спектакле, никаких реплик у меня по ходу пьесы не предусмотрено. В сценарии, если и была в отношении меня ремарка драмодела, не дальше «служанка с ребёнком на руках». Другого ничего не прописано. Роль исключительно бессловесная. Дело катится к смертельной развязке. Атмосфера действия раскалилась: плесни водой – зашипит. Неотвратимо приближается роковая сцена. Зал замер. Гробовая тишина. Сейчас свершится непоправимое. Над героиней бедняжкой завис дамоклов меч ревности… Муж в предвкушении возмездия сжимает-разжимает кулачищи… Мама стоит в сторонке, держит меня на руках, а рядом букет на столике. Может, из-за него как раз и разгорелся сыр-бор с дикой ревностью… Любовник, скажем, подарил. Я, конечно, ничего не соображаю в интриге, уставился не на героиню, которой жить-то всего ничего осталось по замыслу автора трагедии, вот-вот клешни мавра сдавят белоснежную шейку, я уставился на цветы… И пораженный красотой букета, посреди гробовой тишины, восторженно произношу с маминых рук: «Цыцы!» В переводе значит «цветы». И зал, который только что, затаив дыхание, переживал за судьбу попавшей в переплёт героини, грохнул в приступе смеха. Трагедия мгновенно превратилась в комедию. Играть пьесу дальше не имело смысла.
Любовь к цветам скомкала спектакль. Позже едва меня самого не скомкала. Случай в театре в юной памяти не отложился – произнёсшему вне текста «цыцы» от роду года не исполнилось, тогда как самые первые детские воспоминания едва не стали последними. Жил с бабушкой в здании, где потом располагалась (и располагается по сей день) гостиница «Сибирь». В войну туда поселили эвакуированных из Москвы и Ленинграда. И мою бабушку среди них. Она и в 1955 году там жила, а я с ней. Широченные подоконники цветами в горшках у всех уставлены. Лето, тепло, окно нараспашку. Я уже внятно говорил «цветы», два года как-никак парнишке. Жизнь вошла в пору, когда всё надо в руках подержать. Следуя этой страсти, потянулся за красотой. Воспитывала в тот день меня няня, у окна стоял стул, я на него влез, затем – на подоконник, там цветок, может, герань, бабушка герань любила. Дальше начинаются первые воспоминания детства: лечу вниз головой (этаж, надо сказать, четвёртый), двигаюсь в свободном полёте параллельно наружной кирпичной стене, впереди горшок с цветком, следом я. Кирпичики, швы между ними в глазах помелькали-помелькали, а дальше – темнота…
Следующее воспоминание связано с событием, происшедшим только через два года после полёта на тротуар: мне празднуют день рождения. Первый в жизни юбилей стукнул – пять лет. Кто-то из взрослых говорит:
– Смотрите, какой он большой, прямо медведь!
Я прыгаю от радости:
– Я – большой медведь! Я – большой медведь.
Но это случится через почти три года.
А тогда цветочный горшок вдребезги, я рядом в асфальт головой впиваюсь. После чего моя детская головушка раздулась до размеров головы великана, превратилась в результате соприкосновения с тротуаром в сплошной кровяной пузырь. Плюс ключицы поломал и ногу. По сей день левая чуть короче, немного прихрамываю. Но в футбол до первого юношеского разряда доигрался, подумывал в физкультурный институт поступать.
У меня был финт. Сходясь с кем-то один на один, ставил ступню на мяч и делал два-три быстрых, коротких, качающих вправо-влево мяч движения. Провоцирую соперника. И стоило тому начать движение ко мне, мгновенно ловил на противоходе, резво пробрасывал себе мяч на ход и нёсся. Догнать мало кто мог. Была взрывная стартовая скорость, отсюда
рывок отменный. И удар по воротам с хитрецой… В нём участвовали четыре пальца правой ноги, все, кроме большого, а по мячу бил чуть по касательной, получалось с подкруткой – влево от вратаря. Мяч, начиная движение по прямой, вдруг менял траекторию… Много позже прочитал в интервью у знаменитого бразильца Ревальдо, у того похожий коронный удар…Кличку на поле за хромоту получил Гарринча. Даже приглашали тренироваться в группу подготовки команды мастеров. Я учился на первом курсе юридического института, на первенстве факультета по футболу ко мне подошёл тренер профессиональной команды. Единственного выделил из всех и предложил попробовать себя. Но я ещё раньше решил, что спорт – это несерьёзное занятие в жизни, карьеру трудно сделать, талант нужен…
Падение из окна защитило от армии. Когда в военкомат вызвали, все справки о многочисленных переломах достал. Пожаловался на боли в голове, коих не было. Комиссия посмотрела документы и в ужас пришла:
– Какая армия?! Вы и армия несовместимы.
Будто я рвался совместиться. В двадцать пять лет военкомат снова надумал засунуть меня под ружьё. Я во второй раз справки извлёк из дальнего ящика…
В Омске я окончил начальную школу, а потом мы с мамой из Сибири уехали в европейскую часть Советского Союза, в город… Ну, это не важно. Хороший город, хороший юридический институт. Учеба прошла как один миг. Падение на голову не сказалось на содержании черепной коробки. Учился вполне нормально, легко. Единственно, что с трудом давалось, так это научный коммунизм. На него в мозгах что-то повредилось от соударения с землёй. И политэкономия не шла. Ускользали эти предметы от понимания, не лезли в голову.
Преподавал научный коммунизм старый рубака-красноармеец, трубач Гражданской войны, который, как рассказал однажды по секрету, даже по команде Троцкого поднимал в атаку красную конницу. Звали его Василий Кириллович. Был он маленький, щупленький, вредный. Студенты за глаза перекрестили в Васёк-Трубачок. Мучил нас Васёк-Трубачок. Чувствовал: не лежит у студиозов душа к дурацкому предмету. Злился на них, как на беляков, против которых дудел в свою дудку в боях под Перекопом и на других фронтах. Выучишь, всё равно измочалит вопросами. Поэтому я научный коммунизм почти не учил. Интеллектом Васёк-Трубачок не отличался. Может, с детства таким был, а может, вылетел ум через раструб революционной трубы.
Мог сам ляпнуть на лекции:
– Вот говорят, что физический труд полезен. Я, было дело по молодости, брёвна год таскал, так…
И постучал согнутым пальцем по столу, дескать, дуб дубом. Он-то хотел сказать, что брёвна его уму ничего не прибавили, а получилась самохарактеристика о содержании головы.
На наше горе научный коммунизм вынесли на госэкзамены. У меня в голове на этом поле непаханая целина, поднимать её ой как не хотелось, всё откладывал, наконец, остаётся три дня до экзамена, дальше тянуть с вспашкой целины некуда – иду в научную библиотеку, сажусь за Большую советскую энциклопедию, выхватываю аннотации ко всем первоисточникам марксизма-ленинизма. И за полтора дня наизусть по каждой работе в голову вгоняю. Благо, память удар головой об асфальт не вышибло. Хорошая была в молодости. Первоисточник читая, семь потов прольёшь, пока в этом собрании мыслей, положенных на печатные слова, зацепишь основную идею. В Большой советской энциклопедии всё разжёвано. Но с Васьком-Трубачком у меня были личные счёты. На экзамене он хотел меня прищучить, рассчитаться за моё вольнодумство, но, подкованный Большой советской энциклопедией, сыпал ссылками на работы Ленина. И как ни пытался Васёк сбить меня с столбовой дороги а обочину, не получилось. В конце концов завкафедрой начал защищать меня придирок Трубачка, дескать, что уж чересчур наседать? Пятак поставили.
Я по всем экзаменам, где проходили первоисточники, так сделал. Ни одной работы не знал, ни одного первоисточника в руках не держал. Была ещё теория государства и права, сплошные ленинские труды. И тут я аннотациями память нашпиговал и слово в слово шпарил… Прокатило… Снова высший балл поставили…
Институтские годы пролетели на одном чудесном дыхании. Да, имел место странный случай, по сей день объяснения не нахожу. Послали осенью на сельхозработы. Деревня, как сейчас помню, Кобзики, лететь туда на «кукурузнике». Вместе со всей группой у меня не получилось отправиться, прилетел через пару дней. Самолёт маленький, но задержался с вылетом, как большой. Прибыли в аэропорт назначения в одиннадцать вечера. Аэропорт такой, что главная задача технических служб – коров с лётного поля вовремя отогнать и на ночь здание аэровокзала – больше похожее на деревенскую избу – закрыть. Коров перед моим прилётом разогнали, замок на избу после моего прилёта повесили. И попутчики по самолёту, пока я осматривался, исчезли. В природе осень, погода с облаками, луна иногда проглянет. Её света мне хватило определить – в каком направлении Кобзики располагаются. Но где в той деревне наша группа – не понять.