Сага о Годрланде

— Может статься, пророк не покажется на Арене, — заметил Простодушный. — Да и дружинникам он не будет верить так, как прежде, начнет перепроверять каждого.

Разумно. Если Набианор и придет, то лишь на третий день, когда будут самые главные бои. Значит, завтра можно и сходить.

Так что с утра мы снова потащились на Арену, оставив дома Пистоса, Рысь и Сварта, выкупили новые места и уселись.

Сегодня зрителей было меньше, кое-где виднелись незанятые скамьи, да и многие ложи для благородных пустовали. Мы невольно поглядывали на зал Набианора, уже без ковров, подушек и столиков. Может, он и впрямь решил больше не ступать на Арену, где его пытались убить?

Потом начались бои, перемежаемые выступлениями лицедеев. И хотя всё выглядело в точности, как вчера, ощущалось оно иначе. Не так громко кричали зрители, подбадривая бойцов, не так весело смеялись над кривляниями карликов, не столь щедро бросали медь и серебро на окровавленный песок.

Лундвар вышел на Арену ближе к полудню вместе с двумя десятками воинов со сходными рунами, а против них выпустили одну хельтову тварь. Вообще, хирд из хускарлов легко справится с такой тварью, только эти воины не были хирдом. Лундвар, вон, даже языка не понимал. Не сразу я догадался, что в этом и заключалась суть: многие из хускарлов не знали ни фагрского, ни сарапского, их собрали с разных земель и из разных племен. Так что поначалу воины больше мешали друг другу, чем помогали, бранились, двое даже подрались, забыв о твари. Но малу-помалу опытные бойцы притирались, сходились в пары и тройки в зависимости от брони и оружия. Когда же тварь уже изрядно потрепали, в дальних концах Арены открылись тайные двери, и оттуда вышли еще твари, послабее.

Двоих лучников, стоявших поодаль, разорвали на месте, зато остальные заметили новую угрозу и быстро поменялись местами. Копья удерживали хельтову тварь на месте, а мечи, топоры и булавы принялись за тварей поменьше. Медленно воины перемололи Бездновых отродий, а потом добили и последнюю. Я не понял, кому досталась благодать с нее, но Лундвар выжил, скорее всего, получил желанную руну, и этого было достаточно.

Мы посидели еще немного, но Отчаянный всё не шел. Через стаю я чувствовал, что он где-то здесь, на Арене, только почему-то не выходил к нам. Неужто он договорился на другие бои? У него дури хватит!

Тем временем начались скачки на колесницах. И Арена сразу же оживилась, видать, гульборгцам нравилось смотреть на хрипящих коней, слушать треск сталкивающихся повозок, дышать пылью из-под копыт. Они выкрикивали имена возниц, яростно потрясали кулаками, словно желая подстегнуть лошадей, вскакивали на скамьи.

Хальфсен сказал, что заезды будут идти до вечера, так что я решил уйти. Некоторые ульверы захотели остаться, ну и пусть их, только толмача я забрал с собой.

А дома меня уже ждали. Двое фагров, хельт и хускарл, и обоих я уже видел на этом самом месте. Это были хирдманы Клетуса, что приходили с ним сюда для передачи илиосов. Имен их я тогда не услышал, да и сейчас не особо жаждал узнать. Для чего они пришли? Потребовать вернуть золото? Или затаили гнев за тот пир? Хорошо, что Рысь остался дома, иначе они могли бы вырезать наших рабов, и как тогда бы я оправдывался перед Жирными?

Впрочем, Леофсун выглядел спокойным, даже улыбался. Видать, уже успел переговорить с фаграми.

Я смыл с себя пыль и пот, выдул кувшин прохладного вина, разведенного водой, и лишь потом уселся за стол. Хальфсен, настороженно поглядывая на гостей, встал за моей спиной. Тулле, Рысь, Сварт и Феликс тоже захотели послушать, с чем пожаловали фагры. Не хватало Простодушного, который решил остаться на Арене.

— Это хирдманы Клетуса Кидонеса, — Хальфсен начал с того, что мы и так знали. — Хельта зовут Дометий, он был побратимом и заплечным Клетуса, а хускарла — Севир. И они пришли просить у тебя убежища.

— «Убежища»? — переспросил я, хотя сразу понял, о чем речь.

Если бы кто-то попытался убить конунга Рагнвальда, то казнили бы не только убийцу, но и всех мужчин его рода, кто уже получил первую руну. Рунных женщин отдали бы в жены, а безрунных продали в рабство. Что уж говорить про хирд? Рода хирдманов, скорее всего, не тронули бы, а вот их самих тоже полагается казнить. И казнили бы их мужчины пострадавшего рода, чтобы получить за них благодать.

— Клетус отрекся от рода, потому его родичей не тронут. Наверное. А вот хирдманов уже ищут. Некоторые успели уйти из города, в основном, те, кому было куда идти, но этим, ближникам Клетуса, деваться некуда. Дометий видел, как ты встал во время казни Клетуса, он сидел среди зрителей, потому и решил попроситься к тебе.

— Этого мало, — встрял Рысь. — Почему именно к нам?

Хельт замялся, переглянулся с хускарлом и с неохотой ответил.

— Говорит, что с нордами им выжить и сбежать из города будет легче. Вы часто ходите в личинах, под которыми не понять, норд там или фагр. К тому же рано или поздно вы уйдете из Гульборга, иначе бы не жили в доме живичей, а перебрались к покровителю. Они готовы покинуть Годрланд навсегда.

— Готовы они… — пробурчал я. — А что будет с нами, если вас поймают здесь?

Дометий промолчал.

— Клятая Бездна, — взревел я, — как же не хватает Милия! Хальфсен, спроси у Феликса, он должен знать.

Но Пистос тоже развел руками.

— Как решит Набианор. Либо убьют, либо выгонят из Годрланда.

— Мы здесь до весны, а значит, пробудем еще месяца два. За это время вас отыщут. Или рабы проговорятся. Почему вы не ушли раньше? Неужто Клетус не предупредил вас?

Хельт покосился на хускарла.

— Никто из хирда не знал, зачем он пошел в дружину Набианора. Только Дометий.

Хускарл ошеломленно уставился на своего товарища, потом опомнился и как давай браниться.

— Молчать! — рявкнул я и ударил по столу. — Потом поговорите. Дометий, рассказывай всё.

* * *

Клетус появился на свет в богатом и знатном роду. Когда он вышел из-под женской опеки, к нему приставили раба для присмотра, это и был Дометий. Так что всё взросление Клетуса проходило у него на глазах.

Отец Клетуса был человеком жестоким и властным, он успевал присматривать и за обширными землями по всему Годрланду, и следить за немалым числом клиентов(1), которым оказывал покровительство. Только вот покровительство Кидонеса мало чем отличалось от рабовладения. Он вникал во все дела, забирал почти все доходы, оставляя лишь на пропитание и дальнейшую работу, нещадно избивал тех, кто осмеливался утаить хоть немного серебра. Но никто не жаловался. Да и кто бы их выслушал?

С сыном он общался мало, одним из его развлечений было выпустить рунную силу хускарла и смотреть, как страдает и плачет ребенок. Конечно, он никогда не доводил Клетуса до предела, но хватало и толики давления.

Клетус ненавидел отца. Он жаждал поскорее набраться сил и убить его. Потому еще до получения первой руны Клетус учился драться и кулаками, и мечом, и верхом, и пешим. Впрочем, отец это увлечение поощрял, даже нанимал опытных воинов и говорил, чтоб те не щадили мальчишку.

А потом пришли сарапы.

Когда в дом ворвались чужие воины в непривычных доспехах, Клетус все еще ходил безрунным, потому Дометий переодел его в простую одежду и спрятал среди рабов. Отца тогда сильно избили. Что происходило в женском крыле, мальчик, к счастью, не видел, зато отчетливо слышал и уже понимал.

Какое-то время Кидонес бесновался, пил до беспамятства, забыл про дела, а потом вдруг опомнился, объехал свои земли, встретился с клиентами. В дом то и дело приходили незнакомые люди и подолгу говорили с отцом Клетуса за закрытыми дверьми. Порядки в доме стали еще строже, с женой Кидонес перестал видеться вовсе, попросту запер ее в женских комнатах, посылал туда еду, рабынь для ухода и не более.