Сахар на дне

— Есть. Но мне нужен лучший.

Стебёт? Пытается.

— К тому же я соскучился за старым другом. Расстались мы с тобой не очень красиво.

— Ты меня с кем-то спутал, Антошка, мы и не встречались, чтобы расставаться.

— Да ладно тебе, Лекс, — Ермолай вымученно усмехается и выставляет вперёд ладонь, давая сигнал поставить спарринг на паузу. — Ситуация с твоей сестричкой вышла некрасивая. Может, я вину загладить хочу. Она, я смотрю, важна для тебя.

— Ну она же моя сводная сестра.

Пожимаю плечами, пытаясь казаться беспристрастным. Но Ермолай не дурак, думаю, он прекрасно видит, что мне хочется ему пасть порвать за ту херню, что он устроил на аукционе.

Мы заканчиваем тренировку, и, как мне кажется, Антон сказал далеко не всё, что хотел. Он пришёл не просто так. В последние недели я глубоко копал под эту его маленькую затею с боями, и, видимо, Ермолай пришёл выяснить, насколько я в теме. Значит, испугался. Это хорошо.

Набрасываю куртку и выхожу проводить до стоянки дорогого гостя. Бэтмэн увязывается со мной, спрыгнув с гимнастической лавки, где он упорно пытался дремать, хоть ему было чертовски неудобно. Трусит рядом, без особого интерес поглядывая на Ермолаенко.

Но стоит нам выйти на улицу, как поведение собаки резко меняется. Пёс становится в боевую позу, вытянув задние ноги и навострив купированные уши, и утробно рычит.

— Тихо, Бэтмэн, — говорю строго, не совсем понимая, что его спровоцировало.

Но тот рычит уже громче, поднимая верхнюю губу и демонстрируя острые зубы, и мне приходится взять его за ошейник.

Возле входа стоит чёрный внедорожник, возле которого крупный лысый мужчина в чёрном пальто приоткрывает дверь, увидев Ермолая. Водитель, так понимаю. И именно он становится объектом агрессии моего пса. Мужик тоже, надо заметить, с ненавистью смотрит на животное. И когда поворачивается, меня шибёт холодный пот. Рожа у него с одной стороны изуродована лиловыми шрамами.

— Тише, пёс, — относительно ласково говорит Антон Бэтмэну. Он всегда был любителем собак. — Это всего лишь Борис — мой водитель. Однажды его уже «поцеловала» такая красотка как ты.

Слишком мало фактов. Скорее всего лишь совпадение. Но я уже чувствую, как по венам начинает растекаться огонь. Я нутром чую, что это он. Бугай, пытавшийся пристроить свой грязный ствол в её рот. Пидор, сломавший ей руку и избивший. Тот самый. Этот он. Хуй знает откуда, но я это просто знаю.

— Ну ладно, давай, Лекс, — рад был повидать, — пиздит как дышит. — Точно не хочешь обмыть встречу?

— А знаешь, Тох, — медленно говорю, сжимая собачий ошейник и чувствуя, как шипы врезаются в ладонь. — Почему нет? Столько лет прошло. Возможно, и в бизнесе ещё придётся, как отцам, в ногу идти.

Кажется, что зубы сейчас начнут крошиться. Ненавижу этого мудака, но мне нужен его водитель.

— Может, отпустишь водителя и прокатимся на моей?

Ермолаенко смотрит на часы, что-то прикидывая в уме. Думает, как быстро сможет меня взъебать, узнав всё, что ему нужно. Друг, блядь. Соскучился он.

— Договорились.

Он что-то говорит водителю, а я иду переодеваться. Снова начинает долбить висок, и я злюсь. Не сейчас, мать твою. Вытряхиваю пару таблеток на ладонь и забрасываю в глотку, запив водой прямо из-под крана.

В бар приезжаем почти в девять. В машине не хотелось говорить, поэтому вывалил музыку погромче. Сегодня мне не нужны с Ермолаем стычки, мне нужна информация. Заказываем по коктейлю, расположившись за стойкой. Музыка играет довольно громко в зале, но у барки звучит ненавязчиво. Разговор выходит ни о чём. Ермолай лживо посыпает голову пеплом за случай с бестолочью и за последнюю драку. Говорит, что моя сводная сестра стоит того. И я решаю использовать момент.

— Слушай, Антон, я не буду ходить вокруг да около. Мне нужен твой водитель.

— Борис? — Ермолай удивлённо поднимает брови. Выглядит искренним. В армии учишься различать, особенно, когда приходится вести допрос.

— Тот, что с покусанным ебалом. Он тебе рассказал, какая собака ему рожу попортила?

— Говорил, что бродячая в парке. Щёку отгрызла на хрен, пришлось потом от бешенства вакцинироваться.

Это точно он.

— Это сделал мой пёс.

— Серьёзно? — Ермолай потягивает «Ржавый гвоздь», с интересом слушая. — За что же?

— За то, что пытался засадить член в рот моей сестре. Без её согласия. И пёс тогда не был моим.

Антон перестаёт ухмыляться и закусывает губы. Думает. Если он уступит, я пересмотрю нашу неприязнь. Частично хотя бы.

— Знаешь, Лекс, я не знаю, что тебе сказать. Понимаю твоё негодование, — Ермолай серьёзен. — Но Борис — верный человек. Сам понимаешь, такими не разбрасываются. Он у нас меньше года, но сделал немало. Однажды, можно сказать, почти спас мне жизнь, поймав перо за меня.

Не отдаст. Твою ж мать, только зря карты раскрыл.

— Твоя Мать Драконов, конечно, стоит того, чтобы пасть за неё порвать кому угодно. Но я не отдам тебе Бориса. Извини.

Обламываться неприятно. Ермолай теперь думает, что знает моё слабое место. И, чёрт возьми, так оно и есть. Но я найду способ выпустить кишки ублюдку. Найду.

27

Провожу ладоням от груди вдоль талии и немного по бёдрам и улыбаюсь своему отражению. Улыбка выходит немного смущённой, но мне определённо нравится то, что я вижу в зеркале. Короткое чёрное платье обтягивает по бокам и спину, а спереди свисает свободной драпировкой, струящаяся ткань от плеч перекрещивается под грудью, смело открывая декольте. Я нравлюсь себе. Нравятся светлые волосы, слегка завитые, а оттого едва касающиеся лопаток, нравится красная помада и широкая жемчужная заколка, поднимающая прядь над левым ухом.

— О! — восклицает подруга, зайдя ко мне в комнату. — Яна, ты самый жестокий человек, которого я знаю.

— Почему это? — оборачиваюсь к Копыловой.

— Потому что бросать парня и при этом выглядеть так потрясающе — верх жестокости.

Под желудком селится холодок. Да, я приняла такое решение. И, как бы мне не было страшно, твёрдо собираюсь его исполнить. Саша замечательный. Он добрый и заботливый, внимательный и понимающий. Но я его не люблю. Не хочу мучить ни себя, ни его. Не хочу вздрагивать от прикосновений и видеть обиду в глазах на своё очередное «нет». Я скажу ему сегодня после вечеринки. Так будет правильно.

— Ты хорошо всё обдумала? — Лиза подходит ближе и берёт меня за руки. — Таких как Терентьев так просто не найдёшь. Да и ради кого…

— Ради себя, Лиз. И ради самого Терентьева. Я просто хочу побыть одна.

Лиза ласково обнимает меня, а потом, улыбаясь смотрит в глаза.

— Не такой уж и придурок твой брат, Фомина. Платье, самостоятельность, красная помада… Знал, что делал, когда вытрясал из тебя дурь. Да и ягодки твои от трень заметно подтянулись.

Лиза такая Лиза. Слово такт для неё незнакомо. Тяжело вздыхаю, вспомнив тот жуткий вечер. Он принёс мне слёзы, позор, боль воспоминаний и… облегчение. Да, шоковая терапия Шевцова начала работать. Не сразу, не быстро, но всё же. Спать я стала немного крепче, хотя жуткий сон с приказами стал регулярным. Только вот страха он у меня теперь не вызывает. Скорее, стыдно признаться самой себе, будоражит совсем другие ощущения. Не менее пугающие, но иные. Заставляющие краснеть и сжимать бёдра при пробуждении. Но я даже под дулом пистолета никогда и никому в этом не признаюсь.