Саквояж со светлым будущим

— А что?

— Да ничего, — ответил Родионов, — только нам сегодня позвонили и сказали, чтоб я ни в какой Киев не ездил, сидел бы в Москве и не рыпался. Я Маркову об этом сообщил, и он обещал что-то выяснить. По крайней мере, Ушакова по следу отправить.

— А есть след? — спросил Весник серьезно.

Родионов пожал плечами:

— Ну, какой след, Илья! Определитель у нас не сработал, разговаривала Маша, да и разговора-то никакого не было, как я понял!… Одни угрозы.

— Чем он угрожал? — деловито спросила Табакова.

Маша помолчала, рассматривая красиво отпечатанную страницу программы. Ей не хотелось об этом говорить, и странно и неприятно было, что Родионов как будто выставил ее, голую, на всеобщее обозрение.

Впрочем, тонкостью восприятия он никогда не отличался.

— Тань, он… что-то такое ужасное говорил про моих детей. Я не хочу повторять. Я уже Маркову повторила и потом Ушакову. Мне это… неприятно.

— Не говори, не говори, — быстро сказала Табакова, — конечно, не надо!

— Только я все думаю, — медленно произнес Родионов, — если встреча будет в обстановке строгой секретности, то откуда эта сволочь узнала, что я в Киев лечу? Вот что любопытно.

— Да, — согласился Весник задумчиво. — И в связи с Тимофеем Ильичом и этим… кандидатом в гетманы вся история приобретает другую окраску.

— Вот и Марков так считает, — вставила Маша. — И Ушаков. В Киев мы уже полгода собираемся, и сколько раз визит переносили?

— Раза четыре, — подсказала Табакова.

— Вот именно. И никаких звонков, и никаких угроз. А тут — на тебе!… Как только выяснилось, что нас там будут принимать политики и олигархи, позвонил некий сумасшедший! — сказал Родионов.

— Спрашивается, — подхватила Маша и отодвинула от себя пепельницу, которая невыносимо воняла. На ее хрустальном дне морщились три коричневых окурка диковинных сигарет, которые курил телевизионный красавец Веселовский. Отодвинув пепельницу, она еще некоторое время с неодобрением рассматривала окурки. — Если он сумасшедший, то откуда узнал про визит? Это первый вопрос.

— Второй, ясное дело, это как связаны звонок и визит, — перебил ее Родионов. В конце концов, именно он писал детективы, а не его секретарша! — И связаны ли!

— Ну, это ты загнул, — задумчиво протянул Весник. — Совпадение, и все тут!

— Не знаю, — сказал Родионов. — Странное какое-то совпадение.

Расходились все задумчивые, словно отправляли великого на войну, а не в мирную, теплую и добродушную Украину.

— Я сегодня на ночь заберу автомобиль, — проинформировал Родионов Машину спину, когда они подошли к джипу. Маша пристраивала на заднее сиденье Сильвестра и его портфель. — Так что, если хочешь, я вас довезу до дома и уеду.

— Завтра эфир на НТВ, — ответно проинформировала она его и вылезла из салона. Как оказалось, вылезла уже в темных очках. Вид у нее был совершенно невозмутимый, и это обмануло его. Он так и не понял, что ковыряется в старой ране, и она уже вовсю кровоточит, и Маше больно, и обжигает почти до слез, а отшвырнуть эту жестокую грубую руку, которая делает так больно, нельзя. Не получается отшвырнуть.

— У них запись в полвторого, мы должны быть в час. Вы… прямо туда приедете или сначала домой?

— Я еще не знаю, — капризно сказал Родионов. — Я тебе позвоню.

Она сосредоточенно кивнула.

Значит, все правда.

Значит, ей ничего не показалось.

Значит, на самом деле звонила дама его сердца.

Значит, у него свидание.

Маше Вепренцевой моментально стало неинтересно и незачем жить.

А зачем тогда все?! Зачем она так старается быть полезной, зачем она знает его вдоль и поперек, зачем она думает его мыслями и говорит его словами, если она просто… работник?! Очень хороший, грамотный, профессиональный и еще невесть какой, но всего лишь работник?!

Его личная жизнь ее не касается.

У него сегодня свидание.

— Давайте я пока за рулем поеду, — предложила Маша своим самым обыкновенным голосом, — а то вы же не любите!…

— Не люблю, — согласился Родионов. — Поехали, поехали!

Он не замечал, как из ее раны капает кровь — большими, горячими, красными каплями. Прямо на асфальт.

***

— Мам, ты чего такая грустная?

— Я не грустная, Сильвестр. Я просто устала.

— Ты отдохни, мам. Хочешь, я за Леркой сбегаю, и мы по дороге в булочную зайдем и сухариков купим? С дымком. Или с беконом. Ты какие больше любишь?

— Никакие не люблю.

— Да ладно, мам! Или с чесноком? Хочешь с чесноком? Они вонючие, ужас!

— Это точно.

— Дай мне рублей тридцать. Или пятьдесят. Мы еще можем за мороженым зайти. Хочешь мороженого, мам?

— Хочу.

Сильвестр деловито похлопал себя по карманам, что-то искал.

— Так я пойду за Леркой, мам?

— Подожди, — остановила его Маша. — Они сейчас с бабушкой сами придут. Я бабушку попросила, чтобы она Леру привела.

— Ну, тогда я в булочную, мам. Ладно, да? За сухариками? — Он вытащил из кармана связку ключей, посмотрел на нее и сунул обратно. Вытащил носовой платок, такой грязный, что невозможно понять, какого он был когда-то цвета, и тоже вознамерился сунуть его обратно, но Маша платок отняла. Сильвестр проводил его глазами. Потом он достал калькулятор с западающими клавишами, сложенный вчетверо листок в клеточку, два рубля и подушечку жвачки без обертки.

— А дохлая крыса где? — спросила мать рассеянно. — Или ты ее выложил где-то?

Сильвестр быстро отправил в рот завалявшуюся подушечку. Странно, как это он про нее позабыл?! Надо быстро съесть, пока мать не отобрала, а то скажет, что он всякую грязь в рот тащит, и не даст! А подушечка очень даже ничего, в крошках немного, потому что в кармане были сухари и до этого еще чипсы. Паштет их покупал, и они все поровну разделили, ну жвачка и растаяла слегка, жарко же в кармане-то!…

— Не было у меня крысы, — сказал он невнятно из-за жвачки, которая почему-то вязла в зубах, — а Христине хомяка купили. То есть не хомяка, а хорька!

— Крыса была у Тома Сойера, — пояснила мать, — а зачем Христине хорек?

— Ну как зачем, мам?! Так я за мороженым иду или не иду?!

— У нас все есть, — сказала Маша. — И мороженое есть, и сухари. Не жевал бы ты ничего, Сильвестр, сейчас ведь ужинать будем!

— Нет у нас сухарей, я вчера все съел. С Леркой.

— Есть.

— Нет!

— Есть.

— Нет!

Мать открыла выдвижной ящик, пошарила в глубине и вытащила три совершенно целых пакетика сухарей.

— О! — сказал Сильвестр и вытаращил на пакетики шоколадные глаза в длиннющих девчоночьих ресницах. — А я и не знал!

— Если бы знал, ты бы их съел все!

— Я без спросу никогда не ем!

— Я знаю, зайка. Это я просто так. Дразнюсь.

— Не называй меня зайкой! Какой я тебе зайка!

— Не буду.

— И мороженое есть?

— Ага.

Сильвестр не стал спорить — сухари-то объявились, хоть он был уверен, что они с сестрой вчера сгрызли все до одного!

Поглядывая на пакетики и прикидывая, разрешит мать открыть хоть один до ужина или лучше к ней и не приставать, он уселся на широкий подоконник и стал качать ногой.