Салават Юлаев

Он знал, что к башкирам, как и в другие края, из Петербурга послано увещание, провозглашающее его обманщиком своего народа. Участник прусских походов, Пугачёв знал башкир как отважный и дерзкий народ. Известие, что царица посылает их против него, встревожило Пугачёва. Прибытие Салавата в его лагерь было победой, но все ли башкиры за ним?

— Верят, что я точной царь? — спросил он.

Салават торжественно встал со скамьи. Он поднял палец и произнёс почтительно, с ударением на каждом слоге:

— Ваше величество, Пётра Федорыч, тощный Пугач-царь!..

В первый миг Пугачёв прояснел, но тут же осунулся снова, и борозда легла на его лоб.

— Эх, брат, не то! — сокрушённо качнув головой, пояснил он. — Пугач-то не царь. Пётра — царь!..

Салават со страстной досадой встряхнул его за плечо.

— Ай, царь! Нам твой царский пашпорт не надо. Ты письма писал!.. — Салават вынул из шапки смятый и бережно расправленный манифест. — Чего я у Ерёминой Курицы говорил, ты все тут писал… Вот твой и пашпорт царский!.. — решительно заключил он.

— У Ерёминой Курицы?! — удивлённо переспросил Пугачёв.

Он не узнал Салавата. Столько лиц и имён перед глазами его протекло в последнее время, что он потерял им счёт, хотя отличался способностью запоминать людей.

— Хлопушу знаешь? Я с ним был… — напомнил Салават.

— Ты был тогда?! — воскликнул обрадованный Пугачёв, и Салават показался ему ближе и больше заслуживающим доверия. — Вишь, так и писали в письме, как ты говорил. Чего народ хочет, того царь даёт… Верно, батыр… как бишь звать-то тебя?..

— Салават…

— Ну вот, Салават… Хлопуша-то нынче не дома. Рад был бы… Любит тебя… Ты садись, садись, — дружелюбно захлопотал Пугачёв, — сказывай, как там у вас, в башкирцах?..

— Нельзя, судар-государ, казаков пускать в Яицкий городок. Тебя народ ждёт. Ваше величество народ звал? Куда теперь сам уйдёшь? Нельзя народ бросать… — не отвечая на расспросы, горячо говорил Салават. — Казаки тебя обижают — айда в нашу землю. Последний малайка ружьё берет, воевать будет… Старик воевать пойдёт… Бабушка воевать будет…

Осмелевший Трушка подошёл к Салавату. Любопытно потрогал лук за его плечом.

— Жян, — ласково пояснил ему Салават, — башкирский ружьё такой, палкам стрелят… Судар-государ башкирцам другое ружьё даст… Нельзя на Яик ходит! — заключил Салават, обратясь опять к Пугачёву. — Айда, едем держать казаков.

Он почувствовал сам, что говорит смело и хорошо. Понял, что теперь уже не в шутку, не по мальчишеской песне про зелёную шапку, а в самом деле становится батыром и вождём.

Пугачёв молчал.

Он не мог ничего возразить. Он понимал, что не время бросать осаду, когда через несколько дней в Оренбургской крепости будет стеснение в провианте и голод. Но что мог он сделать?

В наступившем молчании с улицы слышались крики большой толпы. Мелькали факелы, шла возня…

— Слышишь, батыр! — сказал Пугачёв. — Теперь не унять, не воротишь… Поднялись все…

— Нельзя уходить, — твёрдо сказал Салават. — Какая тебе вера будет? Скажет народ: «Царица, царь — все равно плохо!..»

В сенях пугачёвской избы послышался крик, возня, словно кого-то били.

Встревоженный, вскочил Пугачёв с кресла, торопливо заряжая пистолет. Трушка глядел растерянно и робко.

Салават шагнул к двери, распахнул её, выглянул в сени.

— Кто там? — громко окликнул он.

— Государя видеть хочу, не пущают! — отозвался голос.

— Семка! — радостно воскликнул, узнав его, Салават.

— Дежурный, впустить! — громко и повелительно приказал Пугачёв, и Семка тотчас же бомбой влетел в дверь.

— Измена, ваше величество! — крикнул он, падая на колени. — Атаманы народ смущают, сами на Яик идут, а прочим по старым домам велят… Куда по домам, когда люди встали?! По домам не ласка ждёт — петля да плаха, а кому бог помогает, тому плети да кнут!.. — бойко заговорил Семка. — Неужто, ваше величество…

— Помолчи, сорока, — остановил его Пугачёв. — Яким! — властно позвал он, вдруг снова преобразившись. Усталости как не бывало. Он опять распрямил плечи, глаза его сверкнули волей и твёрдостью.

Давилин вошёл в горницу, остановился у порога, не смея поднять глаз, по голосу Пугачёва почуяв приближение грозы.

— Кто народу велит по домам идти? — строго спросил Пугачёв. — Ведь я никому не велел до указа!

Яицкие главари так легко отступили и сдались под натиском Пугачёва только по внешности. Они рассчитывали на то, что страх, посеянный ими в массе казачества, уже совершил своё дело, что, хочешь не хочешь, бегство на Яик теперь не сдержать никакой силой. Изъявив покорность «царю» и потеряв в столкновении с ним Дмитрия Лысова, они рассчитывали на то, что через три-четыре часа Пугачёв им сдастся. Не оставаться же ему в покинутой Берде! Они посадят его в карету и увезут под своим надёжным конвоем.

Им не нужна была Русь, освобождённая от помещичьего ярма. Что им в том, что крепостные пахари пухнут от голода, что им в том, что в заводах и шахтах жизнь хуже каторги!..

Забраться на Яик, предъявить Петербургу свои требования: отдать казачеству реку Яик с верховьев до устья, сохранить выборную по воле казачества старшину, отказаться от присылки на Яик атаманов из Петербурга, освободить казаков от службы в регулярных войсках… За половину уступок со стороны царицы они головою выдали б самозванца, уверив «матушку императрицу» в том, что Емелька их обманул «воровством» по их неразумению и темноте…

Оставшись один после ухода атаманов военной коллегии, Емельян тоже понял, что весь его спор был бесполезен. По скрипу возов, по гулу на улицах в непривычный ночной час он понял, что яицкие главари всё-таки победили его, хотя и ушли с видимым смирением и внешней покорностью…

Он смотрел бы на все сквозь пальцы, предоставив событиям совершаться и отдавшись на волю течения. Но настойчивые речи Салавата, а вслед за тем требовательный голос «тайного государева поручика» Семки всколыхнули в душе Емельяна новый порыв к борьбе.

— Народ уже потёк, надёжа. Ведь как его остановишь! — развёл руками Давилин.

— Твоя голова в ответе. Созвать коллегию в сей же час, — приказал Пугачёв.

Под окнами раздались громкие споры и крики.

— Узнай, что там, доложи, — вдогонку «дежурному» крикнул Пугачёв.

— Я узнаю, — сказал Салават.

Он вышел на высокое «дворцовое» крыльцо.

Лавина народа текла по улице к «царскому» жилищу.

Перед крыльцом суетливо метались казаки.

Денис Шигаев, Коновалов, Овчинников торопливо вполголоса совещались с Давилиным.