Салка Валка

«Хорошо и правильно сказано, что трудности земной жизни — это небесное испытание, и все же лучшее испытание — это божьи колесницы, которые возносят душу до победных вершин. Правда, они предстают перед нами не как колесницы, а как враги — мучения, испытания, поражения, разочарования, слабость духа. Но если бы мы видели их таковыми, как они есть в действительности, мы воспринимали бы их с ликованием, так как они вознесут нас до победных вершин, куда страстно стремятся наши души.

Король Сирии послал лошадей и колесницы против пророка Илии…»

Салка Валка с детства не испытывала большого интереса к чужому и далекому, но услышав на сей раз упоминание о короле, она встрепенулась. Сегодня она второй раз слышит разговор о короле. И она с сомнением и интересом взглянула на пастора. Потом она снова отвлеклась и стала смотреть в окно: как чудесно освещает сегодня солнце косогор! Неожиданно ее мысли перескочили на союз рыбаков, за который она так горячо ратовала прошлой осенью. Если хорошенько разобраться, то выходит, что, кроме вреда, он ничего не принес поселку. «Король Сирии», — подумала она. Тут окончательно прервалась нить ее размышлений. Удивительно, как трудно этой девушке думать отвлеченно. Ее мыслям не хватает полета. Уж очень она крепко прикована к своему месту. До нее не доходил смысл того, что читал пастор. И вдруг она услышала имя Аввакум. «Аввакум, — подумала она. — Каких только имен нет в библии!»

«У Аввакума, глава третья, стих восьмой, рассказывается о том, как бог отправляется освобождать свой народ…»

Салка Валка не была хохотушкой, но она не могла удержаться от смеха, слыша такие забавные имена, как например Фалюр, Реймар, Фертрам и Ликафрон. А теперь к этим смешным именам прибавилось еще новое — Аввакум.

«Тучи, часто закрывающие от нас небо и поглощающие лучи щедрого солнца, — это не что иное, как триумфальная колесница господа бога, на которую мы вскоре взойдем и отправимся в торжественный полет над темнотой и туманом».

Подумать только, какое интересное путешествие! Что за удивительная летательная машина!

Девушка обратила внимание, как заострилось лицо больной. Над ним уже витала смерть, «Человеческая жизнь, — думала она, — это голова трески. Аввакум…» она встряхнула головой, чтобы избавиться от назойливых мыслей. Она решила сосредоточиться на том, что читал пастор.

«Дорогой читатель! А в твоей жизни? Превратилось ли облако в победную колесницу? Парил ли ты на ней в воздухе?

Мне довелось знать одну женщину. У нее была служанка. Это была во всех отношениях замечательная девушка — прилежная, скромная. Но ее медлительность не нравилась хозяйке, которая сама была быстрая и проворная женщина. Хозяйка сердилась на девушку, кричала и ругала ее по многу раз на день. Она всячески старалась подавить свой гнев, но безуспешно. Постоянная борьба в душе делала ее жизнь невыносимой. Но в один прекрасный день ее осенила мысль, что бог, вероятно, решил испытать ее терпение. Быть может, медлительность служанки не что иное, как триумфальная колесница, посланная богом, чтобы повести ее душу по стезе терпения. И женщина по-иному стала смотреть на свою работницу.

Я знал другую женщину, которая поехала погостить в дом, где собралось много народу. Из-за тесноты ей пришлось ночевать в комнате с двумя другими женщинами. Она хотела спать, а ее соседки разговаривали. Поэтому первую ночь она не могла уснуть. Она лежала усталая и расстроенная, а те, наболтавшись, мирно спали. На следующий день она от кого-то услышала о колесницах господних. Вечером, когда ее соседки вновь принялись болтать, она уже отнеслась к их болтовне как к господним колесницам, посланным для испытания ее терпения. И она спокойно воспринимала их разговор. Но когда стало совсем поздно, она подумала, что им тоже давно пора бы спать, и она сказала: «Друзья мои, я лежу и не сплю. Я еду на триумфальных колесницах». Ее соседки тотчас же умолкли, и она уснула. Так она одержала победу не только внутреннюю, но и победила внешние силы».

Глава 3

Странно, что некоторых людей в поселке могут одолевать беспокойные мысли в тихий воскресный майский день, когда на холмах, окаймляющих зеркало фьордов, зеленеет молодая травка.

Салка Валка возвращалась домой, погруженная в самые тягостные мысли. Она думала о болезнях друзей, о низкой заработной плате, о безработице, о том, что в лавке теперь получают кредит только самые обеспеченные рабочие. Сама Салка Валка благодаря огородику и паю в лодке поднялась довольно высоко по социальной лестнице. Но она еще не стала столь значительной особой, чтобы отвергать христианские догмы, специально изготовленные и предназначенные для тех, кто жил хуже ее. Салка не была больше прежней дочерью блаженной памяти Сигурлины из Марарбуда, от которой отворачивались и бог и люди как раз в то самое время, когда она больше всего в них нуждалась, и лишь потому, что она безгранично доверяла и богу, и людям. Девочка рано познала цену действительности, то есть рыбы. Еще задолго до конфирмации она убедилась, что, если бедному человеку приходится туго, тут уж не жди помощи ни от бога, ни от людей, выходи из положения сам; только ты сам можешь помочь себе.

На рыбосушилке, протянувшейся, как пахотное поле, по обеим сторонам дороги, она увидела самого Йохана Богесена. Он шагал со своей черной палкой в руке. Этому человеку было за чем приглядывать. Хозяйские заботы и дела, как говорил он сам, годами не давали ему возможности воспользоваться священным днем отдыха. У него не было времени выполнять все десять заповедей господних, как это делали другие люди. В воскресенье, как и в иные дни, он должен был ходить и осматривать свое обширное хозяйство. Палка ему очень помогала в этом. Это была волшебная палка из черного дерева с ручкой слоновой кости и золотым набалдашником. Он получил ее в подарок от женского союза в день своего пятидесятилетия. По этому же случаю он получил от прихода золотую табакерку (в знак благодарности за отопление и еще кое за что, чем он осчастливил церковь). Этой палкой Богесен ковырял груду рыбы на пристани, окунал ее в чаны, где мыли рыбу, переворачивал ею сушеную рыбу на площадках. Часто в солнечные дни он этой палкой сосредоточенно ковырял какую-нибудь одну рыбешку из множества разбросанных для просушки, подобно королю на параде, который устремил взгляд на одного из солдат и как бы обращается к нему одному среди десятков тысяч. Ворошил он этой палкой различные товары и в лавке — в ящиках и на полках, запускал ее даже в изюм. Этой палкой он постукивал по чужим сапогам и ботинкам, проверяя, куплены ли они здесь, в местечке. Иногда этой палкой он приподымал подолы юбок, обследуя, все ли в порядке под ними. Нужно сказать, что Богесен распорядился, чтобы все женщины, занятые чисткой и мытьем рыбы, обязательно носили шерстяные трико: он не хотел, чтобы его работницы мерзли. И надо прямо сказать: воспаление легких было редким явлением у его рабочих. Сейчас Богесен осматривал, хорошо ли укрыты груды рыбы, в случае если погода к ночи изменится — а может быть, он просто любовался своим добром? — и концом палки он тыкал то тут, то там.

Когда Салка Валка поравнялась с Йоханом Богесеном, он, конечно, стоял к ней спиной, не замечая ее. Он давно привык к тому, что люди, проходя мимо, первыми приветствуют его, отвлекая его в тот самый момент, когда он, поглощенный тяжелыми заботами, стоит в глубоком раздумье. Обычно он отвечал с большим опозданием из глубины своей задумчивости, нередко рассеянно, устремляя взор в пустоту. На его плечах лежала такая огромная ответственность! Но в последнее время он стал как-то оттаивать, и общее мнение о нем в поселке сводилось к тому, что хотя с ним и трудно иметь дело поначалу, что хоть он бывает сух и крут, но все же редко кто уходит от него, не решив своих вопросов. Такова была традиционная игра между купцом и населением. Он был властелином над рыбой и людьми в поселке, серьезный, обремененный заботами. Непонятно только, как это он до сих пор не согнулся под тяжестью постоянной ответственности. Жители в поселке были всего-навсего простыми смертными. Что им делать, как не расточать приветствия, не кланяться да не заниматься различными пустяками, которые, правда, подчас лишали их сна по ночам. Они — словно туча назойливых комаров, донимающих красивую, умную, меланхоличную лошадь. Салка Валка не приняла участия в этой игре и прошла мимо Богесена. Но, отойдя шагов двадцать, она услышала свое имя.

— Сальвор!

Это купец окликнул ее.

Салка обернулась. Богесен стоял на краю площадки и изумленно смотрел на нее. Затем он поманил ее палкой. Она подошла к нему поближе.

— Здравствуй, Богесен, — сказала девушка. — Я думала, что ты меня не заметил.

— Что? — переспросил Богесен рассеянно.

— Прекрасная погода сегодня, — сказала Салка.

— Да?.. — отозвался Богесен, погруженный в свои мысли.

— Ты собирался мне что-нибудь сказать, Богесен?

— Хотел бы я знать, что это такое, — сказал он, дотрагиваясь палкой до ее новых блестящих кожаных ботинок. Они очень отличались от ботинок, продававшихся в Осейри. Такие ботинки делались за границей для восхождения на горы.

— Ты имеешь в виду мои ботинки? — спросила она и покраснела. — Хорошие, правда? Я выписала их по каталогу.

Он озабоченно рассматривал девушку. Она была рослая, как парень, стройная, широкоплечая. Грудь плотно облегал свитер. Ее волосы, светлые и густые, были коротко подстрижены и разделялись на косой пробор. Глаза у нее были светлые и мужественные. Челюсти большие и сильные. Губы полные и слегка обветренные, руки большие, привыкшие к работе. А голос глубокий, особенный. Он рассматривал ее, измерял и оценивал острым хитрым взглядом, отнюдь не лишенным юмора. Наконец он встряхнул головой, как бы совершенно озадаченный.

— Я не понимаю этого, — сказал он. — Мой коллега из Силисфьорда просто-напросто не разрешает женщинам, работающим у него, носить брюки. Многие считают это непристойным, тем более в воскресенье. Меня иногда спрашивают: все ли у тебя в порядке. Я даже слыхал, что тебе здесь дали кличку.

— Да, меня называют «Штаны союза рыбаков», — сказала Салка Валка.

— Но что ты сама-то думаешь? — спросил Богесен, продолжая рассматривать ее брюки и ботинки. — Ничего подобного я не встречал в своей жизни. В мое время такие вещи были немыслимы.