Сальто ангела
Шрифт:
Я, конечно, буду неловкой и застенчивой, но я сделаю свою работу от всего сердца. Это мой первый опыт втроем, и впервые меня просят заняться любовью с девушкой на глазах у третьего партнера. Я должна заниматься с ней любовью настолько, насколько позволяют мои возможности. Здесь нет подвохов, эта девушка и мой клиент в курсе всех подробностей, они знают про мой недоразвитый член.
Я чуть не совершаю одну бестактность. Это из-за моей привычки бедных проституток. Здесь не принято просить свой «маленький подарок». Проститутки высокого полета оплачиваются после и без всяких просьб. Это то, что называется высокий класс. В остальном я очень послушна. Выслушиваю лекции об андрогинии и мифологии, пью шампанское
Мне приходилось их видеть. Издали. На фотографиях или, иногда, в тесноте среди девиц из Булонского леса. На этот раз все по-другому. Я могла ими любоваться, касаться руками, мне было страшно причинить им боль. Этот орган так прекрасен и так желанен!
И вновь я оказываюсь неловкой, не знающей, как с этим обращаться. Потом меня охватывает печаль при виде того, как тот, другой, им овладевает, а я остаюсь неподвижным наблюдателем. Быть на месте этой девушки — вот блаженство.
И я заговорила об этом, поскольку чувство оказалось сильнее меня. Тогда мне пришлось выслушать новую речь — историю кастратов со времен античности до наших дней, а юная красавица принялась меня отговаривать:
— У тебя никогда не будет настоящего женского органа. Я знаю немало неудачных операций, ты пожалеешь об этом…
Я снова слушала рассказы о Сатириконе, выполняя одновременно то, что от меня требовалось.
Он дал мне четыреста франков. Я не знаю, что получила красавица из альбома мадам Билли, но уверена, что гораздо больше.
Пять часов утра, пора возвращаться. Какой-то проблеск надежды появляется у меня в тот момент, когда мой клиент рекомендует меня мадам. Мне неловко давать телефон моего жалкого жилища. Я продала бы душу, чтобы стать этой девушкой, обладать ее изяществом и ее уверенностью. Она, должно быть, живет в богатой квартире с белым телефоном, по которому время от времени разговаривает, она ездит отдыхать в Довилль или в Биариц.
Я же вечно останусь уличной транссексуалкой, которую полиция каждые три дня арестовывает и, составив протокол, запирает в камеру вместе с проститутками и бродягами. Безнадежная уличная проституция.
ГЛАВА IX
Я богохульствовала. Я, которая боится собственной тени, осмелилась в баре заявить во весь голос: «Надо быть идиотом, чтобы отдавать свои деньги сутенерам».
Кто мог меня слышать? Там был один из Ниццы, кто-то из Марселя, парень из Тулона, какой-то тип из Лиона и корсиканец. Все эти мужчины считают «настоящими женщинами» только тех, кто «повязан». Остальных, вроде меня, они презирают, называя их «бессемейными», и берут с них мзду.
Мне казалось, что я уже выбралась из пропасти. Старик Симон помог найти квартиру в Нейи. Небольшая сделка с неким корсиканцем в корсиканском доме. Сделали вид, что купили квартиру на настоящее имя, а сдали ее под вымышленным, и, таким образом, можно было начинать спокойно работать.
Я чувствовала себя защищенной еще и благодаря дружбе и близости с Кристиной. Настоящая подруга рядом — большая удача. Нейи! Я рассчитывала сэкономить 800 тысяч старых франков. Я готовилась обставить свою квартиру, радуясь, как молодая жена. Бросить гнусную
комнату, переселиться в приличное место — это сразу поднимало мой престиж. Но одной темной ночью я произнесла недопустимую фразу, а у всякого бара есть уши. И в баре Луи сутенеры тоже имеют уши. По-прежнему наивная, не сознавая опасности, я приходила в этот мир, не думая, что может произойти, я верила, что, раз я транссексуал, это позволит мне работать одной и спасет от разборок.14 ноября 1972 года. Обычная ночь, обычный туман. И я иду по улице как всегда.
На авеию Матиньон пусто. Но неожиданно ко мне подходит какой-то мужчина, завязывается разговор. Я предлагаю комнату и прошу 150 франков. Мне в эту ночь очень нужен клиент. Я еще никого не сумела подцепить. Он мне говорит, что здесь проездом из Монпелье.
Мы направляемся вместе к улице Понтьё. Проходя мимо картинной галереи на углу, я вдруг слышу за спиной:
— Ни с места.
Он делает пару шагов назад и наводит на меня револьвер.
— Не двигайся и заглохни.
Я не в силах закричать. Страх сковал меня. Черное дуло револьвера кажется мне нереальным, невозможным. В такой ситуации не плачут, не кричат, а остаются стоять неподвижно, будто громом пораженные.
На другой стороне улицы я вижу американскую машину. Она трогается с места и направляется бесшумно в нашу сторону. Я вижу ее номерной знак, но не могу различить цифры. Код департамента Приморские Альпы — это все, что отпечатывается в моем воспаленном мозгу. Меня толкают на заднее сиденье между монпелийцем и еще каким-то мужчиной. Третий, видимо, главный, с грубым квадратным лицом и низким лбом, устраивается рядом с шофером.
— Поезжай.
— «Шевроле» вновь трогается, и мое сердце начинает так колотиться от невообразимого ужаса, словно хочет выскочить из груди и убежать. Монпелиец тычет револьвером мне в бок:
— Если ты закричишь или выкинешь какой-нибудь номер, я стреляю.
«Шевроле» проезжает по авеню Франклина Рузвельта, мимо проносятся деревья и несколько машин.
Кричать? Конечно, нет. Сделать движение? Я не способна шевельнуть даже пальцем, и потом, этот страх, он держит меня как в тисках. Я чувствую резь в глазах, я не могу отвести взгляда от светлого затылка шофера.
Гран-Пале, площадь Согласия. Париж остается безразличным к этой машине смерти, уносящей меня в неизвестность. Наконец главный заговаривает, у него неприятный вульгарный акцент:
— Ну, что? Работаешь на Елисейских полях? А монпелиец добавляет:
— К тому же он еще и травести!
Я стараюсь защищаться, но это детский лепет, в горле пересохло, язык распух, и я невнятно бормочу о том, что должна была выступать в кабаре, но у меня нет контракта, и я подыхаю с голоду. Патрон резко меня обрывает:
— Я спросил: работаешь на Елисейских полях? Он ждет, чтобы я созналась. Я пытаюсь найти хоть какую-нибудь лазейку:
— Я «повязана».
Единственный довод, который может меня спасти. В принципе, в этой среде уважают собственность сутенеров, а в том, что я попала в лапы сутенеров, у меня нет никаких сомнений. Я слышала, что в подобных случаях бывают только два конца: либо они тебя убивают, либо подвергают унизительному суду и заставляют платить штраф. Теперь я повторяю чуть громче:
— Я «повязана».
— Хорошо, посмотрим.
Он роется в моей сумке, вытряхивает содержимое и начинает нервничать.
— Деньги! Где деньги?
— Я не работала этой ночью.
— Ты что, вздумала смеяться надо мной? Уже час ночи, и ты еще никого не подцепила? Вы слышите, коллеги? Чем же ты, интересно, занималась?
— У меня было… свидание с подружкой в одном баре.
— Посмотрите на нее — «с подружкой»! Вместо того чтобы работать, они развлекаются. По-моему, транссексуалы подают плохой пример нашим девочкам.