Сальватор

– Вы будете знать их сегодня ночью!

– Однако же мы с Петрюсом будем на балу у мадам де Моранд…

– Значит, вам их сообщат у мадам де Моранд.

– И кто же?

– Я.

– Как? Вы пойдете к мадам де Моранд?

Сальватор усмехнулся:

– Не к мадам де Моранд, а к мсье де Моранду.

И затем все с той же лукавой улыбкой, свойственной только ему одному, добавил:

– Он мой банкир.

– Ах, дьявольщина! – воскликнул Людовик. – Как я теперь жалею, что не принял твое приглашение, Жан Робер!

– Может быть, еще не поздно! – произнес тот.

Но, взглянув на часы, произнес огорченно:

– Сейчас половина десятого: опоздали!

– Вы тоже хотите пойти на бал к мадам де Моранд? – спросил Сальватор.

– Да, – ответил Людовик, – мне не хотелось бы расставаться с друзьями сегодняшней ночью… Ведь с минуты на минуту всякое может случиться…

– Вполне вероятно, что и не случится ничего, – сказал Сальватор. – Но из-за этого не стоит расставаться с друзьями.

– Придется, что поделать. Я же не имею пригласительного билета.

На лице Сальватора блуждала одна из свойственных только ему загадочных улыбок.

– А вы попросите нашего поэта представить вас, – сказал он.

– О! – живо возразил Жан Робер. – Я недостаточно хорошо знаком с хозяевами дома!

При этих словах на его щеках появился легкий румянец.

– Тогда, – снова заговорил Сальватор, обернувшись к Людовику, – попросите Жана Робера вписать ваше имя вот в эту карточку.

И он вынул из кармана карточку, на которой было напечатано:

«Господин и госпожа де Моранд имеют честь пригласить господина… на вечер, который они устраивают в своем особняке на улице Артуа в воскресенье 29 апреля. Будут танцы.

Париж, 20 апреля 1827 года».

Жан Робер посмотрел на Сальватора со смешанным чувством удивления и восхищения.

– Так что же? – спросил Сальватор. – Вы опасаетесь, что ваш почерк узнают?.. Подайте мне перо, Жюстен.

Жюстен протянул Сальватору перо и чернила. Тот вписал в пригласительный билет фамилию Людовика, стараясь, чтобы его изящный аристократический почерк выглядел обычным, а затем протянул карточку Людовику.

– Итак, дорогой Сальватор, – спросил Жан Робер, – вы сказали, что тоже пойдете в гости, но не к мадам де Моранд, а к мсье де Моранду?

– Именно это я и сказал.

– И как же мы сможем увидеться?

– Действительно, – снова произнес Сальватор все стой же улыбкой на губах, – ведь вы же идете в гости к мадам!

– Я лично иду на бал к моему другу и не думаю, что там будут говорить о политике.

– Нет, конечно… Но часам к половине двенадцатого, когда наша бедная Кармелита закончит петь, начнется бал, а ровно в полночь в конце коридора, опоясывающего здание, будет открыт кабинет мсье де Моранда. Там соберутся только те, кто скажет пароль: Хартия и Шартр. Запомнить его нетрудно, не так ли?

– Да.

– Вот мы и договорились. Теперь, если вы хотите переодеться и быть к половине одиннадцатого в голубом будуаре, вы не должны терять ни минуты!

– Я могу подвезти кого-нибудь в своей карете, – сказал Петрюс – Захвати Людовика: вы же соседи, – ответил на это Жан Робер. – Я пойду пешком.

– Договорились!

– Значит, встречаемся в будуаре мадам в половине одиннадцатого для того, чтобы послушать Кармелиту, – сказал Петрюс. – А в полночь приходим в кабинет мсье, чтобы узнать, что же произошло в Тюильри.

И трое молодых людей, пожав на прощанье руку Сальватору и Жюстену, ушли, оставив карбонариев вдвоем.

В одиннадцать часов, как мы уже видели, Жан Робер, Петрюс и Людовик были у госпожи де Моранд и аплодировали Кармелите. В половине двенадцатого, в то время, как госпожа де Моранд и Регина хлопотали возле потерявшей сознание Кармелиты, они преподали Камилу тот урок, о котором мы уже вам рассказывали. Наконец в полночь, пока господин де Моранд, оставшись на некоторое время в зале, чтобы справиться о состоянии Кармелиты, галантно поцеловав руку жены, попросил ее, словно о милости, дать ему разрешение навестить ее в ее комнате после окончания бала, друзья вошли в кабинет банкира, произнеся условный пароль: Хартия и Шартр.

В кабинете уже собрались все ветераны заговоров в Гренобле, Бельфоре, Сомюре и Ларошели. Словом, все те люди, чьи головы остались на плечах только чудом: Лафайеты, Кехлены, Пажоли, Дермонкуры, Каррели, Генары, Араго, Кавеньяки, – каждый из которых представлял или ярко выраженное мнение, или оттенок мнения, но все люди в народе весьма уважаемые и любимые.

Присутствующие ели мороженое, пили пунш, разговаривали о театре, живописи, литературе… И ни слова не было произнесено о политике!

Трое приятелей вошли в кабинет одновременно и принялись искать глазами Сальватора.

Его еще не было.

Тогда каждый юноша подошел к той присутствовавшей в комнате знаменитости, которая была ему симпатична: Жан Робер к Лафайету, который испытывал к нему дружбу, очень напоминавшую отцовскую заботу. Людовик приблизился к Франсуа Араго, человеку с умной головой, благородным сердцем и очень остроумному. Петрюс, естественно же, устремился к Орасу Берне, всем полотнам которого было отказано от выставок в Салоне и который устроил тогда выставку своих картин у себя в мастерской, куда устремился буквально весь Париж.

Кабинет господина де Моранда представлял собой характерные образчики всех слоев населения, которые были недовольны правящим режимом. И все недовольные, болтая, как мы уже сказали, об искусстве, о науке, о войне, поворачивали головы к двери всякий раз, когда в комнату кто-то входил. Казалось, они кого-то ждали.

И они действительно ждали неизвестного им пока посланца, который должен был принести новости из королевского дворца.

Наконец дверь открылась, и на пороге появился мужчина лет тридцати, одетый с большой элегантностью.

Петрюс, Людовик и Жан Робер едва удержались, чтобы не вскрикнуть от удивления: в комнату входил Сальватор.

Вновь прибывший окинул всех взглядом и, отыскав господина де Моранда, направился прямо к нему.

Хозяин дома протянул гостю руку.

– Вы припозднились, мсье де Вальсиньи, – произнес при этом банкир.

– Да, мсье, – ответил молодой человек. Голос и жесты его очень отличались от обычно свойственных ему голоса и жестов. Он вставил в правый глаз монокль, словно ему требовалась эта деталь для того, чтобы узнать Жана Робера, Людовика и Петрюса. – Вы правы, время уже позднее. Но прошу меня извинить, меня задержала тетушка, старая помещица, подруга герцогини Ангулемской. Она рассказала мне о том, что произошло во дворце.