Сальватор

Таким образом, не произнеся этого ужасного слова, он подвел всех к мысли о необходимости вынесения смертного приговора.

Но следует признать, что, когда он сел на место, в зале стояла мертвая тишина.

Это молчание присутствующих, это явное неодобрение массы должны были наполнить сердце адвоката досточтимого господина Жерара злобой и стыдом. Никто ему даже не улыбнулся, не поздравил с блестящим выступлением, никто не пожал руку. Когда он закончил свою обвинительную речь, то почувствовал, что вокруг него образовалась пустота.

Вытирая платком свой вспотевший лоб, он стал с беспокойством ждать выступления адвоката противной стороны.

Защиту господина Сарранти вел молодой адвокат, принадлежавший к республиканской партии. Свою карьеру в адвокатуре он начал немногим более года тому назад, и его первые дела были проведены с большим блеском.

Он был сыном одного из самых знаменитых французских ученых, и звали его Эммануэль Ришар.

Господин Сарранти был дружен с его отцом, и когда молодой человек предложил свои услуги, господин Сарранти согласился.

Молодой человек поднялся, положил на скамью шапочку, откинул назад свои густые черные волосы и, побледнев от волнения, начал говорить.

Когда присутствующие увидели, что он готов произнести свою речь, в зале наступила тишина.

– Господа, – произнес он, обращаясь к присяжным заседателям, – не удивляйтесь тому, что мои первые слова будут криком возмущения и боли. Начиная с того момента, когда я увидел разрастание этого чудовищного обвинения, которое, я надеюсь, закончится только выкидышем и на которое мсье Сарранти запретил мне отвечать, я едва сдерживаюсь, а мое раненое сердце кровоточит и стонет в моей груди.

Ибо я присутствую на ужасном зрелище.

Уважаемый и достойный почитания человек, старый солдат, который проливал свою кровь на всех полях сражений и наших великих побед за того, кто был одновременно и его земляком, и его повелителем, и его другом, человек, чье сердце не запятнано ни единым дурным помыслом, чьи руки не запачканы ни единым постыдным деянием, этот человек явился сюда с высоко поднятой головой для того, чтобы ответить на обвинения, которые иногда приносят славу тому, кому они предъявлены. Этот человек пришел, чтобы сказать: «Да, я рисковал своей головой, участвуя в великих заговорах, которые свергают троны, меняют династии, рушат империи. Но я проиграл, судите меня за это!» Но ему говорят: «Замолчите! Никакой вы не заговорщик! Вы – вор, похититель детей, убийца!»

Ах, господа, согласитесь, что надо быть очень сильным человеком, чтобы оставаться с гордо поднятой головой перед лицом обвинения в тройном преступлении. И мы сильны! Поскольку на эти абсурдные обвинения мы отвечаем откровенно и просто: «Будь мы такими, как вы хотите нас представить, человек с орлиным взором и извергающими пламя глазами, умевший так хорошо читать сердца людей, никогда не пожал бы нам руку, не назвал бы нас своим другом и не сказал бы: „Иди!..”».

 – Простите, мэтр Эммануэль Ришар, – произнес председатель суда. – О каком человеке вы говорите?

– Я говорю о Его Величестве Наполеоне I, коронованном в 1804 году в Париже императором Франции, провозглашенном в 1805 году в Милане королем Италии и умершем 5 мая 1821 года в заключении на острове Святой Елены, – громко и внятно произнес молодой адвокат.

Невозможно описать ту странную дрожь, которая прошла по залу.

В то время Наполеона называли не иначе, как узурпатором, тираном, корсиканским людоедом, и вот уже тринадцать лет, то есть со дня его падения, никто, уверяю вас, даже в разговоре с самыми близкими друзьями не смел вслух произнести то, что Эммануэль Ришар произнес только что перед судьями, присяжными заседателями и публикой.

Жандармы, сидевшие слева и справа от господина Сарранти, встали и вопросительно посмотрели на председателя суда, как бы спрашивая, что им делать и не арестовать ли немедленно отважного адвоката.

Его спасла именно эта неожиданная отвага: суд хранил молчание.

Господин Сарранти схватил молодого человека за руку.

– Довольно, – сказал он. – Хватит! Во имя вашего отца, не подвергайте себя риску!

– Во имя вашего и моего отца, продолжайте! – воскликнул Доминик.

– Вы видели, господа, – снова заговорил Эммануэль, – процессы, на которых обвиняемые отводили свидетелей, отрицали неоспоримые факты, боролись за жизнь с королевским прокурором. Это происходит довольно часто, почти всегда… Так вот, господа, мы приготовили для вас еще более любопытный спектакль.

Мы только что сказали:

Да, мы виновны, и вот вам доказательства этого. Да, мы принимали участие в заговоре, угрожавшем безопасности и правопорядку государства, и вот вам доказательства этого. Да, мы хотели изменить форму правления, и вот доказательства. Да, мы организовали заговор против короля и его семьи, вот доказательства. Да, мы совершили преступление против короля, вот доказательства. Да, да, мы заслужили наказание за отцеубийство, вот доказательства этому. Да, мы требуем, чтобы нам разрешили взойти на эшафот босыми и с черной вуалью на голове, поскольку это наше право, наша воля, наше последнее желание…

Изо всех уст вырвался крик ужаса.

– Молчите! Молчите! – закричали со всех сторон молодому фанатику. – Вы погубите его!

– Говорите! Говорите! – воскликнул Сарранти. – Я хочу, чтобы меня защищали именно так!

Зал взорвался аплодисментами.

– Жандармы, очистите зал от публики! – крикнул председатель суда.

Затем, обернувшись к адвокату, произнес:

– Мэтр Эммануэль Ришар, я лишаю вас слова!

– Это теперь не имеет никакого значения, – ответил адвокат. – Я выполнил данное мне поручение. И сказал то, что хотел сказать.

И, повернувшись к господину Сарранти, добавил:

– Вы удовлетворены, мсье? Я правильно повторил ваши слова?

Вместо ответа господин Сарранти заключил своего защитника в объятия.

Жандармы бросились было исполнять приказание председателя суда, но по толпе пробежал такой рев недовольства, что председатель понял: он поставил перед жандармами не только невыполнимую, но и опасную задачу. Ибо могли возникнуть беспорядки, во время которых господин Сарранти мог быть похищен.

Один из членов суда, склонясь к председателю, что-то шепнул тому на ухо.

– Жандармы, вернитесь на место. – произнес председатель. – Суд призывает аудиторию к соблюдению порядка.

– Тихо! – раздался чей-то голос в толпе.

И толпа, словно привыкшая повиноваться этому голосу, смолкла.

Теперь вопрос стоял однозначно: с одной стороны, был заговор, основанный на вере в империю, на верности принесенной ей присяге, что являлось не то чтобы щитом, а венцом самого преступления. С другой стороны – правительство, решившее сделать из господина Сарранти не государственного преступника, не участника заговора против короля, а уголовника, виновного в краже ста тысяч экю, в похищении детей и в убийстве Урсулы.