Салют из тринадцати орудий

— В жизни не подумал бы, что такое взбредет им в голову, — мрачно оправдывался Фокс. — Доступные женщины! Распутные девки! Я уверен, что мне в таком возрасте ничего подобного на ум не приходило.

Джек и Стивен уставились в тарелки. Некоторое время спустя Фокс попросил прощения у Обри — совсем скоро ему назначено во дворце, а перед этим нужно рассказать Мэтьюрину о храме, который тому предстоит увидеть, о некоторых деталях, которые нужно осмотреть и по возможности зарисовать и измерить.

Фокса проводили, пожелали счастливого паломничества и вернулись к кофе.

— Хотелось бы мне отправиться с тобой, — признался Джек, — но корабль оставить не могу. Но раз ван Бюрен говорит, что к склону кратера есть верховая тропа, можно с тобой доехать туда верхом? А Сеймур или Макмиллан, или даже оба, будут ждать тебя, где укажешь, с лошадью для обратной дороги.

Дорогу вглубь острова прорубили вдоль реки Прабанг, прямо по пойме. С обеих сторон люди вспахивали частично затопленные участки на буйволах или же сажали рис. Ткачики летали тучами, а внизу на воде обитало удивительно много уток разных видов. По рисовым чекам мрачно выхаживали журавли. 

— Уверен, что видел настоящего бекаса, — воскликнул Джек, потянувшись к карабину, — Господи, а вон еще!

Но Стивен полностью погрузился в обсуждение с проводниками окружавших дорогу и заполнивших болотистые участки саговых пальм. Двое жизнерадостных даяков входили в число телохранителей султана, выделенных присматривать за британской миссией. Вооружены они были копьями и традиционными духовыми трубками, а также крисами. Про них рассказывали, что противники они бесстрашные и смертоносные. Конечно же, они головорезы. И они знали все и о саго, и о большинстве встречавшихся им существ.

Один из них, Садонг, особенно хорошо стрелял. Из любезности и дружелюбия он подбил для Стивена несколько самых необычных птиц из своего бесшумного и точного оружия. Особенно везло ему, когда они оставили позади возделанные земли и начали длинный равномерный подъем сквозь лес по следам китайцев, спускавших вниз сандаловое дерево, камфару и некоторые мелкие деревья, используемые краснодеревщиками. Задолго до полудня они сделали привал под раскидистым камфарным деревом. Стивен освежевал птиц, а даяки поджарили их на ветках на закуску. Потом они съели холодного жареного павлина, сварили кофе и двинулись дальше в жаркую, тихую, тенистую середину дня.

Ничто не двигалось, даже пиявки задремали, но даяки все же нашли свежие следы двух медведей и любопытного местного кабана. Также они показали на дуплистое дерево, в котором медведи, очевидно, нашли мед. На нем росло тридцать шесть разновидностей орхидей, некоторые — очень высоко. Самая скромная, как говорят, помогает при женском бесплодии.

Все дальше и выше. Иногда, сквозь редкий просвет среди деревьев — от удара молнии, урагана или скального выхода — можно было разглядеть приближающийся и растущий в высоту вулкан. Иногда в ложбинах или на открытых склонах можно было заметить отчетливые следы древней дороги. Сейчас от нее лишь местами осталась тропинка, но когда-то она была широкой, тщательно спланированной и обвалованной. Даяки рассказали, что в ее конце некогда росли знаменитые дурианы, ценимые за размер, вкус и раннее созревание, а прямо перед Тысячью ступеней — языческий храм.

— Я на стоун похудел, — жаловался Джек, ведя лошадь по почти стершейся тропе.

— Ты вполне это себе можешь позволить, — отозвался Стивен.

Дальше и дальше, выше и выше. Разговор затих и в конце концов прекратился — Джек плавал в собственном поту.

Тропа внезапно прекратила подъем, и они увидели посадки дурианов, растянувшиеся по открытой местности. За ними ввысь взмывала серая стена кратера. На легендарных ступенях, уходивших вдаль и вверх, будто Великая китайская стена, играл свет.

Они медленно шли по небольшой равнине под далеко отстоящими друг от друга деревьями. У подножья холма, теперь закрывавшего полнеба, стоял языческий храм, о котором говорили даяки. Он почти весь обратился в руины, его погребла буйная растительность — фиги, лианы и неожиданно плотные заросли древовидных папоротников — но часть одной из башен все еще держалась. Ряды резных изображений на внешней стороне сложно было различить — конечно, их скрыло время, но еще больше - иконоборческое рвение новообращенных мусульман. На высоте, до которой можно было дотянуться с лестницы, они сбили носы, целые головы, бюсты, груди, руки и ноги. Но все еще оставалось достаточно, чтобы понять — некогда это была индуистская святыня. Стивен пытался вспомнить имя танцующей фигуры с шестью руками, точнее их остатками, когда услышал от одного даяка «Ого, миас, миас!», а от другого — «Стреляйте, туан, стреляйте!».

Он развернулся и увидел, как Джек отстегивает карабин от седла, а даяки целятся из духовых трубок в высокий густолистый дуриан. Проследовав за ними взглядом, он мимолетно заметил очень большой грязно-рыжий силуэт высоко вверху и попросил: 

— Джек, не стреляй.

В ту же секунду Садонг выпустил дротик. Резкое движение наверху, шевеление ветвей, посыпались оборванные листья, и между голов даяков пролетел тяжелый шипастый дуриан. Они со смехом сбежали на безопасное расстояние, а орангутан помчался в другую сторону, перепрыгивая с ветки на ветку и с дерева на дерево с поразительной скоростью. Стивен пару раз его заметил — рыжего в случайных пятнах света, широкоплечего и длиннорукого, а потом он исчез.

Даяки подошли к дереву и показали Стивену пустую скорлупу фруктов и помет миаса. 

— Здесь еще и самка была, — указал Садонг. — Посмотрю-ка, оставили они хоть что-то. — Он залез на дерево и крикнул: — Почти ничего, вот твари, — и швырнул вниз четыре самых спелых фрукта.

Когда с дурианами было покончено, Стивен снял притороченную за седлом скатку, перекинул ее через плечо и стал прощаться:

— Тебе надо возвращаться, дружище, или ночь застигнет тебя в лесу. Мне-то солнце будет светить гораздо дольше.

— Господи помоги, — отозвался Джек, взирая на бесконечно поднимающиеся ступени, — ну и подъем. А вот сейчас мне кажется, я кого-то заметил на четверти подъема. Но или я ошибся, или он повернул за угол.

— До свидания, Джек, и благослови тебя Боже. До свидания, дорогие даяки.

Сотню ступеней стерла сотня поколений паломников, и каждая ступень оказалась чудовищно высокой. Две сотни — лес уже слился в цельное зеленое полотно внизу. А где-то там взрослый самец орангутана путешествует в листве. «Я бы дал пять фунтов за время, достаточное, чтобы его хорошенько рассмотреть, — произнес Стивен, но вспомнив свое нынешнее богатство, передумал. — Нет. Гораздо больше. Намного больше». Двести пятьдесят ступеней — в нише в склоне холма стоит прискорбно изуродованное изваяние какого-то божества. Три сотни — изгиб, пока что всегда идущий налево, стал не таким правильным, повернул круче и показал не только новый кусок местности внизу, с сияющей серебром рекой вдали, но и еще одного путника впереди.

Одет он был, кажется, в поношенное коричневое одеяло. Усталый путник — шел неуклюже, иногда на четвереньках там, где ступени оказались особенно крутыми, часто отдыхал. Триста пятьдесят. Стивен попытался вспомнить строки Поупа о Монументе и число ступеней «высокого громилы» [32] . Сколько бы их ни было, но четыре сотни побороли фанатизм местных мусульман — здесь, где язык застывшей лавы позволил тропе сменить направление и повернуть на сто сорок градусов, стояла нетронутая святыня — невыделяющаяся спокойная фигура, почти стертая ветром и дождем, но все еще выражающая умиротворение и отстраненность.

32

Речь идет о Монументе в память о Великом лондонском пожаре на одноименной улице в Лондоне. Поэт А.Поуп в своем «Письме к лорду Батхерсту» саркастически описывал антикатолическую направленность памятника.