Сам себе цикл. Дилогия

Или целой группы объектов.

Например, таким образом он искуственно старил продаваемое его торговыми представителями вино, придавая ему благородной выдержки и взвинчивая цену в несколько раз, из-за чего у него практически не осталось конкурентов, вынужденных работать естсесвенными методами.

Также ходили слухи, что именно с этим талантом великого князя может связано удивительное долголетие императора. Сам Меншиков эти слухи не поддерживал.

Но и не опровергал.

Разумеется, у его силы было и военное применение, пусть и не такое эффектное, как у некоторых других родов, и, поскольку за его кланов помимо военной и экономической мощи стояли давние дружеские связи с домом Романовых, Меншиков по праву считался вторым человеком в империи.

Кое-кто был склонен считать его и первым, поговаривая, что судьбоносные решения он нашептивает Романову на ухо во время процедур по замедлению старения, и, разумеется, Меншиков эти слухи не поддерживал.

Но и не опровергал.

Он просто делал вид, что их нет.

— Интрига куда серьезьнее, чем я думал, — сказал старый князь. — Это не проделки давних врагов, не очередная возня благородных семейств, за этим стоит что-то большее. Возможно, саму империю ждут перемены.

— Перемен, — сказал Ломтев. — Требуют наши сердца.

— Это что еще за чушь?

Ломтев даже не стал пытаться объяснить. Но если за грядущими переменами будет стоять кто-то вроде великого князя, это явно не те перемены, на которые рассчитывала потенциальная аудитория песни.

Если бы в этом мире вообще была такая песня. Но наверняка что-то подобное есть, ведь запрос сущесвтует.

В такой политической ситуации его просто не может не существовать.

— Возможно, вам не помешают перемены, — сказал Ломтев просто для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Империи не нужны перемены, — заявил старый князь. — Ей нужна жесткая рука, и у Петра она именно такая. Врочем, я могу и заблуждаться. Всю жизнь я старался держаться подальше от политики, а когда задумал вмешаться, то кончилось сие вмешательство вот этим.

И старый князь пронзил свою грудь собственной рукой, наглядно демонстрируя Ломтеву свою призрачность.

— Кстати, об этом, — сказал Ломтев. — Что вы не поделили с сыном?

— Я не хочу об этом говорить.

— Но больше мне спрашивать не у кого, — сказал Ломтев. — Вряд ли мы с ним сядет где-нибудь на диванчике и, распивая крымское вино великого князя, предадимся совместным воспоминяниям о том памятном дне, когда он выжег тебе энергетические каналы, ли как ты там это называешь. А эта информация важна для моего выживания. Для нашего с тобой общего выживания, если что.

На эту тираду старый князь только махнул рукой.

— Я все равно уже мертв, — сказал он. — Так что мои разногласия с сыном останутся только между мной и сыном.

— Он хотел перемен, а ты уже тогда знал, что они не нужны? — попробовал угадать Ломтев.

— Изменения в империи могут происходить по воле только одного человека, — отрезал старый князь. — Все остальное — это государственная измена.

— Парадокс вашей вертикали власти заключается в том, что центр тяжести не может находиться на самой вершине, — сказал Ломтев. — И особое искусство — убедить всех, что он именно там.

— Ты сам хоть понял, что сейчас сказал?

— Конечно, — сказал Ломтев. — Вы всеми своими силами пытаетесь остановить истррические процессы, но у вас получается только замедлить этот поток, и он все равно снесет вас, рано или поздно.

— Думаю, что если и случится то, что ты пророчишь, скорее, это будет поздно, мы с тобой уже не застанем, — сказал старый князь. — Да оно и к лучшему. И вообще, это смешно. Два покойника рассуждают о мироустройстве…

— Я все еще жив, — сказал Ломтев.

— Это ненадолго, — заверил его старый князь. — Если ты сам не свернешь себе шею и тебя не прикончит интрига Меншикова, это сделает мой сын. Он не и тех людей, кто будет терпеть унижения от тебя-меня…

— Разве ж это унижения? — удивился Ломтев.

— Ты расколол его дом, забрал его деньги и выставил его не в лучшем свете, — сказал старый князь. — В молодости я убивал и за меньшее. Гораздо меньшее.

— Странно, что вы вообще еще не вымерли, — сказал Ломтев. — Хотя обвинить вас в недостатке старания, видимо, никто не сможет.

— А что, мы тебе не нравимся? — усмехнулся старый князь.

— А кому вы вообще нравитесь? — поинтересовался Ломтев. — Тем, кого вы называете простолюдинами? Вы и сами себе не нравитесь, иначе бы так глотки друг другу не рвали.

— Это естественный процесс, — усмехнулся старый князь. — Выживает сильнейший, иерархия выстраивает себя сама. Нам дана сила, которая позволяет нам выбирать путь для себя и для остальных, которые, из-за своей слабости, глупости или слепоты, не могут сделать этого сами.

Ну да, подумал Ломтев, дворяне в империи — это раса сверхлюдей, которые даже не притворяются, что всего лишь равнее остальных, и единственный работающий социальный лифт — это сила, дар, талант делать то, что большинство делать не может. Только вот с человеческими качествами это, разумеется, никак не соотносится.

Иерархия уже выстроила себя сама, и теперь у тебя, будь ты дворянин или простолюдин, неважно, есть только два выхода. Либо ты встраиваешься в систему на том месте, которое она для тебя определит, либо она тебя давит.

Впрочем, это почти везде так, просто в империи вышло слишком уж наглядно.

— А знаешь, что самое смешное в твоей обличительной речи? — поинтересовлася старый князь, то ли прочитавший часть мыслей Ломтева, то ли просто уловивший их общий настрой. — Ты — такой же, как мы. Ты тоже пройдешь по дороге, вымощенной трупами, если будешь думать, что эта дорога ведет тебя к цели. Ты тоже не будешь себя сдерживать, и если придет время решать, ты тоже решишь не только за себя, не оглядываясь ни на законы, ни на мораль. Но ты еще хуже, чем мы, потому что разделение "свой-чужой" в твоем случае вообще не работает. У тебя нет своих, все окружающие тебя — лишь помехи или подспорья в пути.

— А как может быть иначе? — вкрадчиво поинтересовался Ломтев. — У меня украли дочь, украли тело, украли всю мою жизнь, и все, что я слышал с тех пор, это сладкие речи о том, что все вернется, если я буду хорошим мальчиком. Но слова дешевы, а патроны стоят денег.

— Прежде, чем начать стрелять, стоит определиться с мишенями, — сказал старый князь. — При этом надо понимать, что в твоем распоряжении может оказаться не тот калибр. Или что мишенью в любой момент можешь стать ты сам.

— Ну и что ты посоветуешь? — спросил Ломтев. — Что мне делать?