Сама дура виновата

Иначе хоть ресницы бы накрасила!

Элка закатила глаза до середины черепа, развернулась и заорала:

— Его-о-о-ор! А Его-о-о-ор! Тебе Дарину одеть и накрасить или будешь сырую употреблять?

— Сырую — это мокрую? — деловито уточнил Егор из кухни.

Курьер, который пока еще скромно топтался в дверях, закашлялся.

— Мокрую? — нахмурилась Элка. — Что?

— Что? — хмыкнул Егор.

— Мокрую Дарину… О боже!

До нее дошло. Я так и вовсе стояла, закрыв глаза ладонью.

— Егор… — пробормотала я.

Он услышал.

— Любую буду! — быстро сказал он. — Иди сюда!

Подлая волчица Элка толкнула меня в спину, курьер вжался в дверной косяк, а Егор ловко поймал и привлек к себе, усаживая на колени.

Меня! На колени!

— Я тяжелая!

— Уж как-нибудь выдержу, — чрезвычайно довольным голосом заявил он, с удовольствием жамкая мою попу.

— Ты выдержишь, а табуретка нет, — возразила я, прислушиваясь к подозрительному скрипу.

Пришлось сползти на соседнюю, но Егор все равно заставил закинуть на него ноги и придвинуться поближе.

— Все устроились? Да сядь ты уже! — рявкнула Элка на курьера, который все колыхался по кухне как цветок в проруби.

Она не нарочно — просто кто-то уже успел нажать кнопку чайника и тот зверски шумел, закипая.

За шумом мы и не заметили, как на кухне объявился сонный Базиль.

Он разумно дождался, пока чайник щелкнет, выключаясь, и кивнул сначала на гигантский букет в коридоре, потом на стол, заваленный сладостями:

— Что отмечаем?

— У Дарины был секс! — объявила Элка.

Егор подавился хохотом, а я бы дала ей подзатыльник, не поленилась бы дотянуться, но не смогла, сама заржав над бедным курьером, который за секунду побелел, позеленел и покраснел. Занесло бедолагу к нам…

Базиль при этом отреагировал вполне разумно. Кивнул, как будто так и надо, зацепил ногой запасную табуретку под столом и приземлился между нами с Егором и Элкой.

И уставился в стену.

Для него это нормально — утро же.

Для нас всех это нормально по утрам, поэтому мы так хорошо уживаемся. Просто сегодня было особенное утро.

— Слушай, Егор… — будто смазанный маслицем голос Элки меня бы точно насторожил. — А как ты все-таки нас нашел, а?

Вроде бы между делом задав вопрос, она принялась изображать из себя хозяюшку, выставляя на стол нашу разномастную посуду: икеевская чашка, советская кружка с поросенком, играющим на баяне, «кобальтовая сетка» ЛФЗ, корявое глиняное творение, подаренное кем-то из друзей, граненый стакан в подстаканнике. Достала из шкафа заварочный чайник и зачем-то стала высыпать в него чай, потроша пакетики «липтона».

И поглядывала остро, внимательно.

Я не любила такую Элку.

У нее в подобные моменты в глазах был весь непростой жизненный опыт и все ее заслуженные тридцать с лишним. Выглядела она до сих пор так, что у нее всерьез паспорт просили, когда пиво покупала. Пока глаза не поднимала.

Проверяет. Тестирует.

Так нечестно — я вот ее любовников не тестировала на знание истории Петербурга. И даже на знание видов оргазма.

— Зашел в бар, где мы были, спросил, кто вас знает. Оказалось — все, — беспечно откликнулся Егор, подвигая к себе чашку с «сеточкой».

Хороший вкус у мальчика.

Мы с Элкой переглянулись.

Она как-то мне рассказывала, что проверяла всех своих знакомых на любовь к этому знаменитому узору Ленинградского Фарфорового Завода, и, если человеку он нравился, можно было ожидать, что у него окажется либо хорошее образование, либо семья потомственных интеллигентов в анамнезе, либо отменный вкус и в других областях.

Я, правда, искренне считаю, что общение с Элкой — уже сам по себе тест на вменяемость, никакая сеточка не нужна. Но тут Егор прошел наш случайный тест — и это радовало.

Если бы не прошел, я бы, конечно, нашла чем его оправдать.

— И что, адрес сказали? — очнулся Базиль и нахмурился. — Вот только нам тут толп неадекватов не хватало!

После короткой, почти незаметной паузы, во время которой Элка пнула Базиля в голень, Егор уточнил:

— Адрес не дали, но сказали, что живут где-то тут, на набережной.

— И ты обошел все дома на набережной? — у Элки отвисла челюсть.

— Я обошел, — подал голос наш скромный курьер.

Он уже немножко пришел в себя, но когда на него уставились все собравшиеся, включая Базиля, он быстро придвинул к себе уродливую глиняную чашку и уставился в ее глубины.

— Какой отважный мальчик… — нежно сказала Элка. — На вот тебе шоколадку.

— Это моя шоколадка! — возмутилась я.

— Мальчик заслужил!

— Мальчик просто спросил у своих коллег по курьерству, кто возил заказы на набережную Мойки девушке с именем Дарина, — сдал парня с потрохами Егор. — Редкое имя. Они вспомнили.

— Молодец! — Элка придвинула к курьеру мою шоколадку и строго посмотрела на меня: — Ты неделю без сладкого, помнишь?

— Ну почему без сладкого… — Егор подтащил мою табуретку еще ближе к себе и обнял меня, заставляя отклониться и почти лечь ему на грудь. — Вообще мне у вас нравится, я удачно зашел.

— Это поначалу только кажется, — меланхолично заметил Базиль. — Узнаешь поближе этих двух зараз и…

— Еще больше понравится!

— Извращенец… — с восторженным отвращением сказал Базиль. — Тут же дурдом на выезде.

— Очень интеллигентный дурдом, — возразил Егор. — В котором меня принимают за своего. Со мной в школе училась очень умная девочка. Писала стихи, цитировала писателей, о которых я даже не слышал…

— Ты был в нее влюблен? — тут же заинтересовалась Элка.

— Что? — обалдел Егор. — Я? Что ты! Мы были существа разных видов. Это все равно, что влюбиться в кошку. Причем кошка — это я. Так вот эта девочка была из Питера. Переехала в пятом классе. А в десятом уехала обратно. Все пять лет я дико, дико хотел с ней дружить. А она на меня смотрела… ну… как на говорящую кошку.

— И ты приехал за ней? — Элка опасно сузила глаза, а я нахмурилась.

Даже длинные пальцы Егора, которые поглаживали мои бедра, пока еще не слишком настойчиво, показались мне какими-то… неправильными.

— Да нет же! — он в досаде покачал головой. — Я запомнил этот город как место, где водятся самые умные и талантливые женщины. Между Питером и Москвой семьсот километров, а как будто половина мира. В актуальной столице любят деньги, в северной — правят мозги. Мне хотелось хоть посмотреть на людей, которым больше интересно, что у меня в голове, чем что у меня на банковском счету или в штанах.