Саманта

И вдруг кто-то в самое ухо прошептал на родном ее языке:

— Саманта! Меня зовут Наташа. Давай дружить!

Наташа! Счастливое русское имя. Уже две Наташи есть в числе Самантиных друзей. И снова — Наташа.

Саманта оглянулась и увидела девочку, одетую, как все, — белая блузка, алая косынка, завязанная на груди узлом. Большие карие глаза излучали тепло и дружелюбие.

— Давай дружить! — согласилась Саманта, и сразу отлегло от сердца. Лучи перестали обжигать лицо, ребята заговорили нормально, только непонятно. Каждый тянул к ней руку, хлопал ее по плечу, улыбался ей.

«Са-ман-та! Сам-ман-та!», как отгремевший гром, отнесло куда-то в сторону. А может быть, этого ничего и не было?

Саманта крепко сжимала руку девочки, улыбалась и что-то говорила, говорила. А ребята, хотя и не понимали ее, кивали головами и тоже что-то по-своему говорили. Стало легко и радостно.

С той минуты Саманта уже не отпускала руку Наташи — Маленькой Наташи.

Откуда видна луна

— Будешь жить с родителями или с девочками? — спросила американскую гостью вожатая, стройная блондинка, похожая на стюардессу.

— С Наташей, — не задумываясь, ответила Саманта.

— Значит, с девочками. Идем!

И они пошли по дорожке, посыпанной галькой, которая аппетитно похрустывала под ногами.

Сначала все, что было вокруг, казалось Саманте декорациями сказочного спектакля. Пальмы, кактусы, рододендроны, скалы, кусты древнего самшита, таинственные гроты, белая полоса прибоя. Но постепенно декорации начали наполняться дыханием, оживать.

От малейшего ветерка длинные листья пальм постукивали, как деревянные. И их стволы, покрытые бурым войлоком, напоминали о бизонах. Скроенные из жесткой зелени, поднимались кактусы, в них гвоздиками торчали колючки. Завершались же эти суровые растения нежно-розовыми цветами — словно эти цветы выросли отдельно, а к кактусу их прибили гвоздями-колючками. Солнце шло на закат. От кипарисов тянуло теплом, как дома от натопленной печки, и пахло смолой, как от дров. Саманта даже протянула руку и ладошкой почувствовала тепло кипариса.

И чем дальше девочка углублялась в артековский парк, тем явственней все вокруг дышало, шуршало, пахло, излучало тепло — жило. Пели цикады, начинали свой концерт скрипучие древесные лягушки. Над головой девочек, как маленький черный самолет с выключенным моторчиком, пролетела летучая мышь.

Сгущались сумерки.

Саманта вошла в палату и осмотрелась.

— Эта постель свободна, — сказала вожатая, указывая на постель, стоящую у выхода в лоджию. — Можешь занять ее.

Вожатая была строгой и, как показалось Саманте, суховатой. И она плохо говорила по-английски.

И вместо того чтобы улыбнуться и поблагодарить, американская гостья промолчала. А когда вожатая ушла, спросила Наташу:

— Из какого окна видна луна?

— Ты увлекаешься астрономией? — удивилась Наташа.

— Я привыкла из своей постели видеть луну.

Наташа осмотрелась и сказала:

— Луна видна отсюда. Но эта постель занята.

— Я хочу спать там, откуда видно луну, — упрямо повторила гостья.

Потом ей станет стыдно за свое упрямство. Потом вообще многое переменится в Саманте. А пока она поджала губы и ждала, как поступят ее новые друзья.

— Хорошо, — сказала Наташа. — Я поговорю с девочкой, которая спит здесь.

— И с этой девочкой тоже поговори, — Саманта указала на соседнюю постель. — Я хочу, чтобы ты спала рядом со мной. У меня с собой мировая жвачка. Я подарю им по упаковке.

— Им не надо жвачки. Они и так уступят тебе место.

Саманта непонимающе посмотрела на Наташу. Готовность выполнить ее желания удивила маленькую гостью. Ей захотелось допытаться о причине этой готовности.

— Это потому, что я дорого стою? — спросила она.

— Как — дорого стоишь? Почему ты дорого стоишь?

— Пол Попрыгунчик сказал, что компании вложили в меня большие деньги, — доверительно сообщила Саманта.

— Что же, ты теперь денежный мешок? — в сердцах воскликнула Наташа.

— Какая ты странная, Наташа, — терпеливо сказала Саманта. — Ты говоришь так, словно хочешь обидеть меня. Но я не обижаюсь. У нас очень почетно, если в тебя вкладывают большие деньги. У вас разве иначе?

— У нас иначе, — ответила Наташа. — У нас вкладывают деньги во всех детей сразу…

Ночь. Откуда только берется столько тьмы, чтобы закрыть ею всю землю, все небо, все море? И только луна — ночное солнце — взошла, и проложила в море золотистую дорожку, и заглядывает в окно, словно подслушивает ночные разговоры подруг.

А ночные разговоры самые интересные и самые откровенные.

— Мне очень нравятся туфли Большой Наташи, — шепчет Саманта и смотрит в сторону своей подруги. — Слышишь?

— Слышу, — отвечает Маленькая Наташа и, стало быть, не спит.

— Я их мерила. Наденешь и сразу становишься взрослой. А надоест быть взрослой, скинешь их и наденешь кеды.

— Разве так бывает? — шепчет подруга.

— Со мной бывает, — отзывается Саманта. — Завтра я попрошу у Большой Наташи туфли, и ты увидишь, как я повзрослею. У меня даже голос станет низким, как у взрослой.

Луна зашла за тучу. Стало совсем темно. И Наташа не видит, что Саманта села на постель и болтает босыми ногами.

— Наташа обещала мне подарить свои туфли после Ленинграда, — доносится из темноты голос Саманты. — Она говорит, что туфли расхожие, не новые. Ну и пусть… А как они стучат… Тук… тук… тук…

— Я знаю, как они стучат, — откликнулась Наташа. — Они здорово стучат.

— Девочки, спать! — раздается откуда-то из темноты голос дежурной.

И две подруги замирают.

Но ненадолго.

— Наташа, ты спишь?

— Нет. А ты, Саманта?

— И я не сплю. Давай думать об одном и том же, и нам приснится один сон. Тебе никогда не хотелось убежать?

— Куда убежать?

— На другую планету. Например, к маленькому принцу?

И снова тихо. И снова Самантин голос звучит в темноте:

— У нашего крыльца две белые березки.

— Русские?

— Нет, американские.

— А чем они отличаются от наших? — интересуется Маленькая Наташа.

— Не знаю. Мы же с тобой не отличаемся?

— Мы с тобой не отличаемся, — шепчет Маленькая Наташа. — Может быть, только чуть-чуть. Ты даже при девочках не можешь раздеваться и считаешь, что за добро надо сразу заплатить.

— Надо, конечно.

— Добром. А не жвачкой, не цветными фломастерами. И не обязательно сразу. Можно ведь через некоторое время.