Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)
Шрифт:
— Ты правда так думаешь, Белла?
— Меня достало, что ты вечно смеешься над тем, как у меня все плохо, когда у тебя самой все так хорошо! Что ты у нас самая умная, всегда все делаешь правильно, а я вроде шута горохового, который только позориться умеет. Sorry, Кайса, больше я не собираюсь прозябать в твоей тени. Fuck you, вот что я тебе скажу! — говорю я, и мне самой тут же становится стыдно.
Затем поворачиваюсь и иду пешком до станции метро «Цинкенсдамм».
Студия Четвертого канала оказывается большим зданием кирпичного цвета со
— Здравствуйте, меня зовут Изабелла Эклёф, я актриса, меня пригласили в утреннее ток-шоу.
— Подождите, сейчас я позвоню администратору, — отвечает охранник.
В этот момент в дверях появляется Рейне.
— Привет, Белла, как дела? — спрашивает он, пожимая мне руку.
— Ничего, немного волнуюсь, а так ничего.
— Все будет хорошо. Просто будь собой, и все пройдет на ура.
Бенгт Магнуссон [44] сидит на стуле рядом со мной, пока его припудривают. Он небрежно здоровается и просит у гримера капли для глаз. Я смотрю на свое отражение в зеркале. Ой, ну и усталый же у меня вид! Хотя неудивительно, время — без четверти шесть утра.
— У вас есть какие-нибудь пожелания? — спрашивает гримерша, перебирая мои седые пряди.
— Да нет, вроде ничего особенного в голову не приходит. Только не надо сиреневой помады, а так делайте то, что считаете нужным. Чем больше грима, тем лучше, надоело, что меня вечно принимают за парня.
44
Шведский телеведущий, диктор новостей.
— Может, что-нибудь в стиле Одри Хепберн, как вы считаете? Можно вот так зачесать челку, здесь заколоть заколкой и использовать побольше светлых цветов, что скажете?
— Да, отлично, — отвечаю я, начиная листать старый выпуск журнала «Амели», который лежит на столе.
Полчаса спустя я поднимаю голову. Грим готов. Ничего общего с Одри Хепберн, но, по крайней мере, я похожа на девушку. На седую девушку. Рейне уже сто лет как готов, он сидит в кресле и читает «Дагенс нюхетер». Нам пора в студию. Мне прикрепляют маленький черный микрофон к вороту платья.
— Добро пожаловать, меня зовут Ульрика Нильссон, я ведущая программы. Рада вас видеть. Сейчас у нас рекламная пауза, а потом ваш выход. Осталось две минуты.
— Большое спасибо, — отвечает Рейне.
Я тоже хочу сказать «спасибо», но к горлу подкатывает ком, и мне удается выдавить из себя лишь невнятное мычание. У меня никогда еще не брали интервью на телевидении. У нас прямой эфир. Ульрика Нильссон сидит рядом со мной и перечитывает свои вопросы. Я шепотом спрашиваю у женщины-администратора, стоящей рядом с оператором:
— Сколько нам осталось?
— Тридцать пять секунд, — отвечает она и ободряюще улыбается.
— Можно воды? — выдавливаю из себя я.
Рядом со мной мгновенно материализуется юноша с кружкой воды. Я пью. Кружка в моей руке дрожит до невозможности. Рейне смотрит на меня:
— Белла, ты как? Все в порядке?
В глазах рябит. До прямого эфира осталось лишь несколько секунд. Еще немного — и нас увидит все население
Швеции, замерев перед экранами телевизоров. Представляю себе, как они поперхнутся своим завтраком, когда Ульрика Нильссон скажет:— Всем нам свойственно врать, но обманывать самого Ингмара Бергмана, Королевский драматический театр и всю страну — это совсем другое дело. На нашем утреннем ток-шоу вам предстоит стать свидетелями грандиозного разоблачения! Мы знаем, что в ряды актеров Драматического театра обманом проникла самозванка. Добро пожаловать, Рейне Брюнольфссон, настоящий актер Драматического театра, и Изабелла Эклёф, выдающая себя за акробатку!
Однако на деле все происходит совсем не так. Вместо этого она спрашивает, как нам нравится работать с Бергманом (мы деликатно обходим вопрос, вернее, Рейне, пока я пытаюсь избавиться от этого чертова кома в горле), а потом Рейне рассказывает про «Двенадцатую ночь» и репетиции, в то время как на экране показывают наши фотографии в гриме и костюмах, и поначалу мне почти ничего не приходится говорить, я только сижу, лихорадочно сжимая в руке кружку, и нервно хихикаю. Но потом Ульрика спрашивает меня:
— Изабелла, нам редко приходилось вас раньше видеть, но я уверена, что теперь ваше имя будет звучать все чаще и чаще. Насколько мне известно, вы не только актриса, но и цирковая артистка?
— Да… Да, совершенно верно.
— Где мы могли вас видеть?
— В театре округа Норботтен и в телевизионном сериале «Сегемюру, до востребования».
— А в цирке?
— Что? (О нет, только не это, что угодно, только не о цирке!)
— В каком цирке вы работали? Может, в цирке «Скотт»?
— В цирке… э-э… в цирке… «Рейне»! (Боже, что я несу?!)
— Ах, в цирке Рейне! Надо же, какое совпадение!
Рейне радостно смотрит на меня, и я представляю свою маму, сидящую перед телевизором.
— Да уж. Э-э… Мы довольно мало выступали в Швеции. В основном в… Литве. На гастролях. Для детей. Это школьный цирк.
— Очень интересно, — говорит Ульрика.
И вдруг все заканчивается, и кто-то подходит ко мне и снимает с меня микрофон.
— Алло, Белла слушает.
— Здравствуйте, это Вероника. Из цирка «Циркач».
— Ну наконец-то! Слава Богу, что вы позвонили! Вам удалось найти тренера?
— Знаете, это оказалось не так-то просто. Пришлось обзвонить кучу людей, пока я не нашла одного парня из цирка «Берусек Султан» в Чехии, который с ним работал, и он мне дал нужный номер. Оказывается, он уже в Швеции!
— Ох, спасибо вам огромное, вы мне так помогли!
— Послушайте, все говорят одно и то же. Научиться этим трюкам в вашем возрасте без предварительной подготовки просто невозможно, но если и есть во всей Европе педагог, который смог бы вам помочь, так это он.
— Вот здорово! А он дорого берет?
— Думаю, да. Так, секундочку, сейчас только номер найду… Есть! Вы записываете?
— Конечно.
— Вот это везение, правда?
— Еще раз огромное вам спасибо за помощь, Вероника. Если я хоть как-то могу вам отплатить добром, только скажите. Вы спасли мне жизнь!
— Да не за что, удачи вам! Так, записывайте. Семьсот семьдесят пять — двадцать четыре — двадцать пять. Ах да, звоните подольше, он обычно долго не берет трубку. Его зовут Владек.