Самая счастливая, или Дом на небе (сборник)

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Как-нибудь в другой раз, — заключил ее спутник с выражением легкой иронии.

Когда сосед ушел, они решили прогуляться по поселку. Он обнял ее за плечи, и, весело переговариваясь, они направились в сторону станции.

Они шли, раскачиваясь в такт шагам, и смеялись по каждому пустяку; они светились радостью и, казалось, одним своим видом высвечивают уже темнеющие проулки. Эта откровенная радость разносилась невидимым ветром и невольно передавалась другим: завидев их дачники в садах приостанавливали работу и начинали улыбаться; подростки, гонявшие на велосипедах, оборачивались и прищелкивали языками; а одна старушка, посчитав их молодоженами, подозвала и предложила взять кактус, который, по ее словам, цветет только в счастливых домах.

— Берите, берите, — повторяла она, видя их нерешительность.

Так, с горшком в руках, они и гуляли дальше. Около станции в одном палисаднике услышали шорохи и заметили — из-за шиповника со жгучим любопытством за ними следят две рыжие девчонки — по виду сестры. Поедая парочку глазами, сестры шушукались и хихикали.

— Видали подарок?! — сказал он, кивая на горшок с кактусом.

Старшая девчонка смутилась, присела на корточки и стала что-то перебирать на земле, а младшая заявила:

— А мы подобрали птицу. У нее перебито крыло. Сейчас принесу.

Она побежала к дому и вернулась с картонной коробкой, в которой на травяной подстилке лежал скворец с неестественно оттопыренным крылом.

— Господи, какое злодейство! — проронила она.

— Какой-то мальчишка-дуралей, — пояснил он и обратился к девчонкам: — Давайте мы его возьмем, попробуем подлечить.

— Пожалуйста, берите.

Дома они осторожно ощупали крыло скворца и пришли к выводу, что оно не перебито, а сильно ушиблено, но все же смазали его йодом и, расправив перья, прижали к тельцу птицы. Потом накрошили в коробку хлебных крошек и поставили блюдце с водой.

Перед сном они некоторое время сидели на ступенях террасы и, вдыхая теплый ночной воздух с запахами цветений, смотрели на зеленоватый полумрак кустов, сквозь которые тускло блестели станционные фонари. Он испытывал радость — чего еще желать? — сидит рядом с красивой умной женщиной у порога уютной обители, никуда не спешит и его совершенно не преследуют суетливые городские картины. Она на мгновенье задумчиво притихла, но когда он спросил: «Взгрустнулось? Что-нибудь дома?», вцепилась в его локоть.

— Нет, нет, все хорошо, — на ее лице появилась прежняя улыбка. — С вами мне легко, — она провела ладонью по его руке.

Они проснулись от утреннего солнца и птичьего щебетанья. Вся комната была освещена желтым светом. Скворец, выскочив из коробки, в сильном возбуждении бегал по столу, подпрыгивал, махал крыльями и громко кричал, но все-таки из-за ушибленного крыла взлететь не мог. Он был очень красив: черный со светлыми крапинками, длинноногий, длинноклювый, с глазами — крупными бусинами.

Когда они встали, скворец начал трогательно прихорашиваться: попеременно вытягивал крылья и клювом расправлял перья.

— Кажется, он поправляется, — с сияющим лицом сказала она, — этот свидетель нашего грехопадения.

— Наоборот, свидетель нашей любви, — ответил он, безмятежно потягиваясь и распахивая окна настежь. — Пойду насобираю ему жуков.

— А я приготовлю нам завтрак.

День начинался еще более жаркий, чем предыдущий, — в открытое окно текло горячее испаренье цветов. После завтрака они отправились в лес, который возвышался за железнодорожным полотном; забрались на насыпь, и перед ними открылся луг со множеством ярко-желтых одуванчиков.

— Господи, сколько одуванчиков! — почти прошептала она. — Настоящее море, вот-вот утонешь в нем! По ним жалко идти.

Они пересекли открытое пространство и очутились среди деревьев. В лесу была первобытная мягкость: трава — непримятая, листва — незапыленная, воздух — зеленоватый и сладкий. Они пошли в глубь леса, ежеминутно останавливаясь и целуясь со всенарастающей неутоленностью.

— Я совсем как старая дева, которая вдруг стала женщиной, — смеясь, со сбивчивым дыханием сказала она. — Сейчас все забыла напрочь. Ни о чем не думаю, ни капельки.

— А как же танцы?

— И о них тоже… Я безумно люблю балет, но никаких высот так и не достигла. Солисткой не стала. Танцевала только в четверках. Видимо, большие дела под силу оптимистам, кто трудится с огромным желанием и верой в свое дело. А я всегда сомневалась в себе, чуть что — впадала в уныние…

— А у меня другое. Я, наверно, просто плохой семьянин, — признался он. — Во всяком случае, я никогда не чувствовал себя счастливым. Семья мне не поддержка, а помеха. Сейчас, правда, немало таких — все вроде бы не так уж и плохо, а вечно жалуются. Я думаю, вообще, как ни странно, счастливым быть сложнее, чем несчастным, — он засмеялся, у него было ощущение, что он вернулся в юность и разговаривает с первым другом.

— А сейчас мы какие? — она пытливо подняла на него глаза.

Вместо ответа он обнял ее и глубоко вздохнул, вбирая в себя запах ее волос.

До полудня они бродили по прокаленным солнцем полянам, держась за руки, и, точно дети, радовались, что встретились, нашли друг друга в огромном путаном мире.

— Мы совсем сошли с ума, — говорила она, едва успевая отдышаться. — Господи, как сегодня жарко! Сейчас бы выпить газированной воды.

— Поедем в город?

— Вот еще! — с горьким презрением усмехнулась она. — Может быть, продают на станции?.. Как хорошо было в детстве — мы жили около парка и бегали к питьевым фонтанчикам.

— На станции есть киоск, но я не знаю, продают ли воду. Можно заглянуть. Нам ведь все равно где гулять, мы же никуда не спешим.

Они вернулись к железной дороге, но там пекло еще сильнее: от шпал било таким жаром, что у них сразу пересохло во рту. Она раскраснелась и то и дело смахивала капли пота, выступавшие на переносице; он только отдувался. Но еще издали, сквозь колеблющийся воздух, они увидели открытый киоск и около него знакомых рыжеволосых девчонок. Подойдя поближе, они четко различили, что сестры пьют воду; одна из них, уже напившись, дурачилась — поливала другую из стакана. Это продолжалось до тех пор, пока на них не прикрикнула продавщица; тогда они наперегонки припустились к поселку.

— Как нам повезло, — еле проговорила она, когда они, убыстрив шаг, подошли к киоску.

— Пожалуйста, по стакану воды, — тяжело вздохнув, сказал он продавщице.

Вода была прохладной, шипучей, покалывающей ноздри. Выпив, они одновременно облегченно вздохнули и устало переглянулись.

— Еще по стаканчику? — предложил он.

Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Они выпили еще по стакану, но вода почему-то не охлаждала, а еще больше увеличивала жажду. Простая, даже не подслащенная вода пьянила и веселила их. Они пили стакан за стаканом, пили, обливаясь и смеясь до слез.