Самая страшная книга 2022
Шрифт:
Надо возвращаться. Домой, теперь уж домой. Обнять Амелию. Поднять на руки крошку Элис. Она выросла, должно быть. Узнает ли отца?
Зубы жалко. Нет, не так. Жалко, что мечты о богатстве обернулись прахом. Но сам виноват. Поверил дурной сказке.
И тот сверток, с зубами полковника Мортона, тоже надо отдать. Зачем они ему? Здесь хоть какую-то цену дадут. Хоть какую-то.
Он уже жалел, что сразу не продал все. Ждать еще день, ночевать в Лондоне – а ведь он мог уже двигаться к дому. К Амелии. К Элис.
Мысли шли по кругу. Мысли путались. Джин горчил.
На
– Поразительно. Идеальное совпадение. Я дам вам хорошие деньги, мой друг.
Герберт мучился похмельем, но какая-то нотка в голосе доктора заставила его насторожиться. Что-то фальшивое было в его словах. Что-то странное в том долгом взгляде, которым он рассматривал бывшего пехотинца.
– Подождите немного, – сказал Крисби, вставая. – Я скоро вернусь. Тогда и о цене условимся.
Он вышел, плотно затворив дверь. В кабинете было тихо, лишь стучали часы – уютно, умиротворяюще. Но Герберту вдруг показалось, что этот стук у него внутри. Что снова в висках стучит кровь.
Не в силах больше сидеть, он вскочил, нервно прошагал от стены к стене, подошел к окну. Из кабинета Крисби была видна вся улица. И по ней, этой улице, быстрым шагом подходили к дому доктора двое в красных мундирах – один в цветастой форме адъютанта, а второй – лощеный, явно штабной.
В ушах загремел набат. Герберт заметался по кабинету как пойманная белка. Там, внизу, прозвенел дверной колокольчик. Голоса. Шаги на лестнице – тяжелые, армейские.
Герберт распахнул окно. Второй этаж – пустяки. Он метнулся к столику, схватил тряпку с зубами, сунул за пазуху. Голоса уже рядом. Дрогнула дверная ручка.
Полет показался долгим. Жестко ударила мостовая – бедро, колено. Проклятье. Он вскочил. Больно, но цел. Теперь – вперед. Только вперед.
И не оглядываться.
Здесь все осталось таким же, как он запомнил. Почти все. Разве что известка на стенах потемнела да кое-где пора было менять черепицу. Вот забор обветшал, да и не крашен был уже давно – от темно-зеленой краски, которую он сам когда-то покупал и замешивал, остались лишь лохмотья.
Герберт шагал к дому и невольно оценивал все хозяйским взглядом. Примерялся – как тут мои женщины без меня, справляются ли? По всему выходило, что справляются, но, конечно, не процветают.
Он подошел к двери. Не заперто. На душе сразу стало светлей – кто-то дома. Сколько раз он предвкушал это встречу, сколько думал о ней и видел во сне! Губы сами собой раздвинулись в улыбке – непривычной, как башмаки, которые давно не носил и вот надел снова.
Дверь открылась со знакомым скрипом. Герберт шагнул за порог и замер. Что-то было не так. Точнее, все было не так.
Свет, тепло, уют, запах еды, радостные лица жены и дочки – вот то, что он ожидал. Но в доме было темно и сыро. Несло плесенью. Как будто здесь никто не жил.
Герберт стоял и озирался. Вдруг сбоку ему почудилось движение – и он среагировал мгновенно, повернулся, сгруппировался, напружинил колени. Готовый защищаться, ударить или бежать. Из полумрака выплыло лицо Амелии – и у него отлегло.
Он
раскрыл руки, принимая жену в объятия. И вновь – вместо живого, мягкого и теплого он как будто обхватил руками труп. Мерзлый, задеревеневший труп.Он усадил жену. Зажег лампу. И уже на свету рассмотрел ее лицо. Словно бы застывшее маской, неживое, с выплаканными досуха глазами и черной трещиной рта.
– Что случилось? – спросил он.
– Случилось, – эхом прошелестела она.
И едва она раскрыла рот, он увидел. Увидел разорванные губы и голые искалеченные десны. Увидел – и начал догадываться.
Хотелось зажмуриться. И ничего не понимать.
– Что с тобой сделали? Кто? – спросил он.
Амелия молчала. Ее глаза словно блуждали в тумане.
Он ведь и так знал, кто. И, похоже, знал, что именно они сделали с его женой. Оставался лишь один вопрос, действительно важный:
– Где Элис?
Она молчала еще несколько мгновений, но все-таки не выдержала. Лицо сморщилось, плечи затряслись в рыданиях. Слез не осталось. Слез не осталось давно.
Амелия достала листок, положила его на стол и подтолкнула к Герберту. Тот взял и расправил его. Дорогая бумага. Незнакомый изящный почерк. Адрес. Где-то в Саутгемптоне. Недалеко. Пешком – день пути, не больше.
Он хорошо помнил, кто был из Саутгемптона. Полковник Мортон.
– Она ему не нужна, Герберт. Они так и сказали. Сказали, ему нужен ты.
Герберт почувствовал, как плечи наливаются тяжестью, как будто сверху на него наваливался огромный невидимый камень.
– Ему нужен ты. Они сказали, ты что-то забрал у него. Украл…
Ее голос шелестел. Слова выходили неуклюжими, как будто она разучилась говорить. Но она спешила, торопилась сказать. Сказать все, чтобы тяжесть на плечах Герберта стала нестерпимой.
– Они ждут тебя. Он ждет тебя. Сказали – придет Герберт Освальд, придет сам, принесет то, что забрал, – и они вернут мою девочку. Вернут Элис. Вернут, понимаешь?
Она наклонилась, заглянула ему в лицо, снизу вверх, с надеждой, с мольбой. Он вдруг заметил, как постарело ее лицо, как на лбу поселились морщины, под глазами залегла тьма, а волосы будто припорошило солью.
Он закрыл лицо руками. Зажмурился наконец. И глухо сказал:
– Я пойду туда. Завтра с утра.
Атлантика была неспокойна. Огромные свинцовые волны катили угрюмо и непреклонно, лишь слегка морщась от едкого дождика, зарядившего на неделю. Мокрый гафель подрагивал от порывов ветра, надувающего трисель, его пошатывало в стороны, отчего весь двухмачтовый доггер рыскал, как гончий пес, мечущийся между двумя тропинками.
Герберт сидел на баке, подставив лицо ветру и брызгам. Надо было спуститься в трюм, насквозь пропахший рыбьими кишками, но он устал настолько, что не мог и пошевелиться. Гудели ноги после вахты, саднило ладони, покрытые многолетними мозолями от грубых траловых канатов, но в голове зияла восхитительная пустота – та, что приходит лишь после пятой кружки джина или по окончании тяжелой смены.
Рядом плюхнулся еще один матрос. Эту вахту они отработали вместе – хороший напарник, надежный, крепкий, жилистый. Только вот имени его Герберт так и не узнал. И не хотел знать.