Самая страшная книга 2024

Были и иные нотки в этой кислой смеси, менее знакомые, нетипичные для норы старого вдовца. У зала они делались заметнее. Игорь брезгливо поджал губы.

Мускусная вонь зверья. Даже спустя полгода, минувшие с отцовых похорон, амбре не выветрилось. Неудивительно – если поверить в правдивость сплетен, если отец на склоне лет занимался тем… чем занимался. Голуби, крысы, кошки. Собаки. Игорь явственно различил песий дух в крепчающем смердеже. Так в фуге слышна фальшивая нота.

Он до последнего не верил слухам, пока не окунулся в эту вонь зверинца. За шесть месяцев в запертой квартире запашок настоялся и превратился в тошнотные миазмы. И так легко поверить в домыслы, когда в квартире ночью ты совсем один.

«Значит, и проблему вони придется решать. Хороший клининг и новый настил для пола. Только и всего».

Бодрясь, Игорь приступил к завершению обхода. Невольно задержал дыхание и включил люстру.

* * *

– Ох, сынок… – тяжело покачала седой головой соседка. За десять лет, прошедших со смерти мамы, она постарела, казалось, на все двадцать. «А кто не постарел?» – мрачно спросил себя Игорь, разливая водку в опустевшие рюмашки: свою и теть Варину. Немногие, явившиеся помянуть отца, разошлись, Катя вызвалась довести какого-то отцовского сослуживца до остановки. Откровенной беседе не мешал никто.

– Ох, сынок… – повторила тетя Варя, невидяще глядя на полную маслянистого блеска рюмку. Игорь налил ей по самый край. – Не стоит про такие вещи говорить-то, про покойного-то.

– Расскажи, теть Варь! – молвил Игорь с душой. – Я ж сын.

Сын, который и единожды не навестил старика за десять лет. В глазах соседки Игорю почудился укор. Да, отец был крепок здоровьем – телесно, во всяком случае, – и Игорь беседовал с ним дважды в год по телефону, тридцать первого и в день рождения (сам Светлаков-старший отпрыска поздравлять не удосуживался), и присылал деньги, но, возможно, прояви сын больше внимания к отцу, не случилось бы… того, что случилось.

Именно эти слова он прочел во взгляде старушки. Водка не поможет, решил он вдруг, сколько ни влей. Но тут тетя Варя встряхнула головой, лицо прояснилось. Она заговорила. Игорь не перебивал.

Никто не знал, когда у отца возникла та садистская страсть, как осталось тайной и то, сколько зверюшек он замучил. Как любой недуг ума, одержимость Светлакова-старшего шла по нарастающей. Он начал с крыс, мышей и попугайчиков из зоомагазина. Когда пошла молва и двери магазинчика перед ним захлопнулись, отцу пришлось полагаться на собственные силы. Он рыскал по дворам в поисках живности. Обрюзгший, сутулый, с седой неухоженной гривой, спадающей на замызганную тельняшку, и седыми неухоженными усами, которые отрастил в своем бесприютном вдовстве. Мамочки, завидев кособокую фигуру, стискивали ручонки своих чад и торопились убраться подальше. А уж владельцы питомцев и вовсе не находили себе места. Если пропадали прикормленные дворовые кошки – а они, в конце концов, пропали все, – жильцы знали, кого винить. Тетя Варя сама видела в окно, как поздним вечером отец чесал к подъезду со свертком под мышкой.

– Он дергался, сверток… – пробурчала старушка, походя осушив рюмку. Игорь услужливо подлил.

Сколько веревочке ни виться… Светлаков-старший погорел на попытке умыкнуть шпица из-под носа отвлекшейся хозяйки. На хозяйкин ор сбежалась половина двора, тогда как другая прильнула к окнам. Шпица отбили, а пойманного с поличным под улюлюканье погнали прочь пинками.

– И что он с ними выделывал, грешный, так и не выведали, – бормотала тетя Варя, пьяно раскачиваясь на табурете. – Не нашли… зверят… Как и ту… собаку.

«Та собака». Причина, по которой отца хоронили в закрытом гробу. Игорь вздрогнул и плеснул водки уже себе. Хлопнул, не закусывая.

Следователь был скуп на ответы и щедр на вопросы. Где находился Игорь Светлаков в ночь с такого-то на такое-то? Хорошо. Кто может подтвердить? Хорошо. Кому Григорий Светлаков мог передать ключ от квартиры? Неизвестно? Хорошо. А сам Игорь Светлаков не передавал ли кому ключ? Хорошо…

Дело не возбудили. Как установил эксперт, отец умер от инфаркта. Следы укусов появились уже после смерти. Так это называлось в протоколе: «следы укусов». «Труп был обглодан», – поправил бы Игорь, но экспрессия не для официальных бумаг.

На работе – Светлаков-старший продолжал работать на РЖД, под конец всего-навсего сторожем, – отца хватились третьего дня. Квартиру вскрыли. Одной из понятых оказалась тетя Варя.

– Я закричала, – сказала она трезвеющим голосом. – Мы все закричали. Даже участковый. Налей еще беленькой. Кошмары чтоб не снились.

Отец лежал ничком на полу зала возле неубранного дивана. Его ноги были объедены. Из семейных трусов торчали кости с ошметками начавшего темнеть мяса. Объедено было и правое плечо – зверь выдрал порядочный кус, рана протянулась до самой шеи. Тельняшка проржавела от засохшей крови. Как и пол под изувеченным телом. Окно было приоткрыто. На трупе пировали всласть осенние мухи – разжиревшие от снеди, слишком отупело-тяжелые, чтобы летать. Смердело медью и зверьем. Тем самым, которое не нашли.

Следователь заключил, что над телом потрудилась собака. Какая-то здоровенная дворняга. Одна из жертв отца по иронии судьбы отомстила мучителю за всех растерзанных животин. Нажравшись, псина сиганула в окно. Да, третий этаж – ну так она же дура, псина. Очухалась и удрала. Иначе как объяснить ее отсутствие в запертой квартире?

Действительно – как? Но каждый раз, когда следак повторял: «Собака, собака, собака», глаза его бегали, точно искали укрытия от неудобных вопросов.

И пусть парень из морга уверял, что у собаки, судя по укусам, была пасть медведя, Игорь дал копу себя убедить. Так за каким он взялся выпытывать у испуганной пожилой женщины тайну?

Все равно от ее ответов не стало легче. Ни тогда, ни теперь.

Итак, Игорь невольно задержал дыхание и включил люстру.

Свет хрипло вспыхнул, ударил по глазам частым морганием, отчего под черепом мигом вспух пузырь боли. Ошарашенный, Игорь остолбенел в дверях, не понимая, где очутился.

Полгода назад он оставил квартиру совсем в ином виде. Кровь на полу так и не удалось полностью оттереть, она проела линолеум, но с остальным беспорядком Игорь справился.

Теперь же в зале словно разорвалась осколочная граната. Цветастая бахрома растерзанных обоев свисала со стен пыльными пересохшими языками; из ран проглядывали желтые страницы газет. Половичок, который прежде прикрывал пятно крови, неведомая сила скомкала в драный мяч и зашвырнула под кресло. Из вспоротого брюха пропотелой подушки на разодранный плед вывалились несвежей блевотиной пуховые внутренности. Безжизненно обвисли щупальца разорванной гардины. Кинескоп «Грюндика» лопнул, обнажив электронный фарш внутренностей. И осколки – они усеяли пол, как диковинные сорняки: битое стекло серванта, треугольные зубы расколотого зеркала, черепки от чайного сервиза, керамическое крошево, оставшееся от пузатого вазона. В воображении Игоря пронеслась сцена из «Крепкого орешка», где Джон Макклейн улепетывает от гангстера босиком по осколкам. «Яппикайей, мазафака!»

Ни хера не смешно. Он скорее насрет в штаны, чем прыснет, да что там прыснет – даже звук собственного сердцебиения казался неуместным. Лицо Игоря горело, как и ладони, и легкое щекотание, точно чужой выдох, обдало шею: встопорщились волоски на коже. Шок растерянности перетек в неодолимый беспримесный страх.

Были и другие звуки, внешние. Он ведь слышал их и раньше, едва переступил порог квартиры, – не придал значения, посчитав шорохами старого дома. Потрескивание дерева, гул в трубах, ветер, ощупывающий оконные ставни…

Или хруст битого стекла. Будто кто-то незримый перебирает осколки, легонько, чтобы не порезаться.

Пылающий узел внизу живота затянулся крепче. Замерло сердце, налилось бетонной тяжестью – и вдруг дернуло в галоп.

Уже не страх – безудержный ужас.

Хруп-хруп. Трак-трак. Словно зубы грызут, перемалывают леденцы… или кости.

Нет, не чавканье – шаги. Ближе. Громче.

Отовсюду.

Каждый осколок трещал под неукротимой поступью. Свет неистово барабанил по глазам, колотил в виски, призывая эпилептический припадок.