Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала

Подошла она к львятам, облизала всех по очереди, и Гунэ облизала тоже. Затем львица-мать растянулась на боку и подставила свои сосцы изголодавшимся малышам. Львята принялись сосать, и маленький Гунэ тоже без стеснения припал к щедрым сосцам. А потом они все скрылись на ночь в пещере.

Растроганный заяц Лёк проводил их взглядом и ускакал в темноту по своим делам.

Так малыш Гунэ зажил среди львят. Каждый день он играл вместе с ними, возился, кувыркался, дрался и вместе с ними учился нападать и защищаться. Львица-мать учила Гунэ языку львов и все больше удивлялась его понятливости и смышлености. А Гунэ учил свою приемную мать человеческому языку. Он был добр и так смышлен, что львица полюбила его больше, чем своих родных львят.

А львята росли быстро, гораздо быстрее Гунэ. Каждому из них он дал имя. Самого задиристого прозвал Серинь-Сокхор, что означает «Злой». Второго, такого же драчливого, он прозвал Серинь-Мугнади, что означает «Вспыльчивый». А третьего, миролюбивого и доброго, Гунэ прозвал Серинь-Тиннэ, что означает «Великодушный».

* * *

Время зимних дождей давно прошло, и солнце допивало последние капли влаги на земле. Саванна снова зазеленела; повсюду пели птицы и резвились счастливые животные. Львиная семья была тоже счастлива.

Но вот однажды малыш Гунэ услышал вдалеке звуки халама, маленькой сенегальской скрипки. С изумлением узнал он мотив той самой колыбельной, которую пела ему родная мать. Сердце маленького Гунэ сжалось от неясной печали. Как зачарованный, пошел он к термитнику, из которого, казалось, лилась мелодия. Заглянул он за термитник — и ахнул! Там сидел заяц Лёк и наигрывал на скрипочке. Маленький Гунэ бросился к нему со слезами радости и благодарности.

— Как живешь, малыш Гунэ? — спросил его Лёк. — Я тебя не забыл. Видишь, пришел о тебе справиться. Ты счастлив?

— Львица очень добра со мной, она любит меня. Но вот мои братья-львы… Двое из них ревнуют меня к матери и все чаще показывают свой злой нрав. Они насмехаются надо мной, потому что у меня голая кожа, потому что у меня нет ни когтей, ни клыков. Часто они обижают меня и даже бьют, когда матери нет поблизости.

— Хорошо! — сказал заяц Лёк. — Я дам тебе кое-что, чтобы ты мог защищаться. Вот волшебная дубинка. Если тебе придется очень туго, скажи только: «Дубина, ко мне!» И дубинка сама сделает все, что нужно.

И заяц Лёк протянул Гунэ дубинку.

— А вот тебе лук и стрелы, — продолжал заяц Лёк.

— Но мои братья-львы встревожатся, когда увидят лук и стрелы! — воскликнул малыш Гунэ.

— А ты им скажи, что это просто игрушка, и заиграй на тетиве, как на струне, вот так! А потом спрячь все это на дереве. Каждый день ты будешь залезать на дерево и петь какую-нибудь песенку, пощипывая струну-тетиву.

— Но главное, — продолжал заяц Лёк, — научиться стрелять из лука!

Заяц сам был отличным стрелком, а малыш Гунэ понятливым учеником. Уже через час он стрелял не хуже зайца.

Долго прощались друзья и разлучились только с наступлением ночи.

Когда малыш Гунэ вернулся к логову, он увидел, что львица-мать поджидает его с беспокойством, и услышал, как Серинь-Сокхор говорит ей:

— Мать, я тебя никак не пойму! Стоит ли думать об этом уродце? Наверно, Буки давно уже сожрала его: ведь он совсем беззащитен!

— Замолчи сейчас же! — сердито ответила львица. — Он лучше вас всех. Сила — это еще не все. Малыш Гунэ умнее вас, и, может быть, когда-нибудь он будет вами повелевать.

— Если только мы его раньше не разорвем! — прорычал Серинь-Мугнади.

Но тут появился малыш Гунэ, и львица-мать заворчала на него:

— Где ты был до сих пор?

— Да вот задержался, смастерил палочку и однострунную гитару.

И, пощипывая тетиву-струну, он принялся напевать песенку зайца Лёка.

На другой же день малыш Гунэ взобрался на дерево и спрятал в листве свой маленький лук и стрелы. Он был уверен, что львята их там не найдут. Потому что львы, как известно, на деревья влезать не могут.

Зато дубинку он оставил при себе и никогда с пей не расставался.

Так и жили они, и малышу Гунэ до поры до времени удавалось избегать ссоры с братьями-львятами.

Но вот однажды вечером, когда львята играли в охоту, львица-мать вернулась в логово и сказала малышу Гунэ:

— Дорогой мой малыш, на меня сегодня напали охотники. Видишь, стрела впилась мне в бедро! Рана не глубока, но ведь я понимаю язык людей, и я слышала, как один охотник сказал: «Эта стрела отравлена, и львица не доживет до утра».

Малыш Гунэ тихо заплакал. Он знал, что львица права.

— Дорогой мой малыш, — продолжала львица. — Я знаю, что ты самый разумный и самый сметливый из всех моих детей. Я сегодня уйду в глубь леса, чтобы там умереть, как умирали все мои предки. А тебе я доверяю моих львят. Скажи им просто, что я отправилась в далекий путь, и через несколько недель они обо мне забудут.

— Я тебя не забуду никогда, добрая львица-мать. Но что мне делать с Серинь-Мугнади и с Серинь-Сокхором? Они вспыльчивые и злые, и я их боюсь!

А ты их не бойся! Защищайся — и ты победишь. Я надеюсь на тебя, потому что ты мой любимец.

Сказав так, львица-мать исчезла в темноте и больше уже не вернулась.

* * *

Нелегко пришлось малышу Гунэ с беспокойными братцами! С трудом сохранял он мир в семье и, как мог, заботился о львятах. Они еще не умели охотиться и часто возвращались ни с чем. Пока их не было, малыш Гунэ делал стрелы для своего лука, и иногда ему удавалось подстрелить антилопу. В такие дни львята с жадностью набрасывались на его добычу и наедались до отвала.

Но однажды вечером Гунэ ничего не сумел добыть, да и львята вернулись голодные, злые, усталые и пристыженные собственной неудачей. Увидели львята, что в логове нечего есть, обозлились еще больше и напустились на несчастного малыша.

— Ты что думаешь, мы будем тебя вечно охранять? — зарычал Серинь-Мугнади. — Какой нам от тебя толк? Наша мать уже не вернется и не встанет на твою защиту!

— Покончим с ним сразу! — подхватил Серинь-Сокхор. — Разорвем его и утолим наш голод!

И оба львенка двинулись к малышу Гунэ. Понял он, что ему грозит гибель, и в отчаянии воскликнул: