Само совершенство. Том 1
Шрифт:
Джулия внезапно поняла, что именно в этом заключается один из секретов неотразимого обаяния Захария Бенедикта — в вызове. Несмотря на все то, что произошло с ней по его милости за последние два дня, ей захотелось непременно пробиться сквозь этот барьер. Обнаружить то, что скрывается под маской высокомерия и отчужденности. Разглядеть того маленького мальчика, каким он был когда-то, и научить мужчину, которым он стал, нежности, любви и умению радоваться. А впрочем, то же самое, наверное, произошло бы с любой другой женщиной, оказавшейся на ее месте.
Спохватившись, Джулия попыталась снова взять себя в руки. Хватит размышлять о всякой
Он невиновен. Она знала. Чувствовала это. И мысль о том, что такой умный, талантливый и красивый человек в течение целых пяти лет был заперт в клетке, как дикий зверь, была совершенно невыносимой. В горле стоял ком, а в мозгу мелькали жуткие и невероятно отчетливые картины… тюремная камера, звук задвигающегося засова, крики охранников, люди, работающие в тюремных прачечных и мастерских, полностью лишенные свободы и уединения. И чувства собственного достоинства.
Голос диктора заставил ее отвлечься от этих тягостных размышлений и посмотреть на экран:
— Позднее вы услышите местные новости и прогноз погоды, включая подробную информацию о надвигающемся буране, но сначала Том Брокоу с сообщением первостепенной важности. — Джулия резко встала, чувствуя, что просто не сможет спокойно сидеть. Нервы были напряжены до предела.
— Я принесу воды, — сказала она и уже направилась в сторону кухни, но голос Тома Брокоу остановил ее, как магнитом притягивая обратно:
— Добрый вечер, леди и джентльмены. Два дня назад из тюрьмы города Амарилло бежал Захарий Бенедикт — в прошлом голливудская звезда первой величины и один из самых талантливых и известных кинорежиссеров. В 1988 году он был осужден и приговорен к сорока пяти годам тюремного заключения за совершенное с макиавеллиевской изощренностью убийство своей жены, киноактрисы Рейчел Эванс.
Обернувшись, Джулия увидела фотографию Зака в тюремной робе с номером на груди. Словно загипнотизированная этим омерзительным зрелищем, она вернулась на прежнее место и услышала, как Брокоу, продолжая свой комментарий, сказал:
— Вполне возможно, что Бенедикт путешествует с этой женщиной…
Увидев на экране собственное лицо, Джулия испуганно вскрикнула. Фотография была сделана год назад. В скромной английской блузке с бантиком на шее она стояла в окружении своих учеников.
— Полиция Техаса сообщает, что Джулию Мэтисон, двадцати шести лет, последний раз видели два дня назад в Амарилло, когда она садилась в синий «шевроле-блейзер» вместе с мужчиной, по описанию похожим на Захария Бенедикта. Поначалу полиция считала, что мисс Мэтисон была взята в заложники против ее воли…
— Поначалу? — изумленно воскликнула Джулия, глядя на Зака, который медленно приподнимался со своего места. — Что они хотят этим сказать?
Ответ последовал тотчас же:
— Версия о взятии заложницы, — продолжал Том Брокоу, — отпала после того, как в полицию обратился водитель грузовика Пит Голаш. Он сообщил, что сегодня на рассвете видел пару, совпадающую по описанию с Захарием Бенедиктом и Джулией Мэтисон, на одной из площадок для отдыха в штате Колорадо…
На экране появилось жизнерадостное лицо Пита Голаша. Каждое его слово казалось Джулии ударом кнута. Ей хотелось плакать от унижения и бессильной ярости:
— Они резвились в снегу, как пара подростков. А когда эта девушка — Джулия
Мэтисон, я в этом уверен на сто процентов — упала, Бенедикт упал сверху. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы понять, чем они занимаются. Они целовались. И она совсем не была похожа на заложницу! Уж можете мне поверить!К горлу подступала тошнота. Омерзительная, чудовищная реальность вторглась в уютную атмосферу горного дома и заставила почувствовать всю ее неестественность. Взглянув на человека, который насильно затащил ее сюда, Джулия увидела его именно таким, каким он незадолго до этого предстал на экране — осужденным убийцей в тюремной робе с номером на груди. Но прежде чем горькие слова сорвались с ее губ, на экране возникла новая картинка, еще более мучительная.
— Наш корреспондент Фил Морроу отправился в Китон, штат Техас, где Джулия Мэтисон жила и работала учительницей младших классов в местной начальной школе. Ему удалось взять небольшое интервью у родителей девушки — преподобного Джеймса Мэтисона н его жены…
— Нет! — закричала Джулия, увидев серьезное, благородное лицо своего отца. Мягким, ровным голосом, ни на секунду не теряя чувства собственного достоинства, он пытался убедить всех телезрителей в ее невиновности.
— Если Джулия действительно находится вместе с Бенедиктом, то наверняка против своей воли. Выступавший передо мной водитель ошибается. Он либо не очень хорошо рассмотрел ту пару, либо не правильно истолковал происходящее. — Бросив суровый и неодобрительный взгляд на толпящихся вокруг репортеров, Джеймс Мэтисон добавил:
— Больше мне нечего сказать.
Сквозь слезы стыда и унижения Джулия увидела, что Бенедикт направляется к ней.
— Мерзавец! Подонок! — глухо выкрикивала она, с трудом сдерживая рыдания и пятясь назад.
— Послушай, Джулия, — взяв ее за плечи, Зак безуспешно пытался хоть как-то успокоить бьющуюся в истерике девушку.
— Не притрагивайся ко мне! — судорожно вырывалась Джулия, бессвязно выкрикивая в перерывах между всхлипами:
— Мой отец священник! Он уважаемый человек! А теперь все думают, что его дочь — грязная потаскуха! Я — учитель! Я учу маленьких детей! Как я теперь смогу смотреть им в глаза после того, что произошло? После того, как я, как последняя шлюха, валялась в снегу с беглым убийцей?
Зак понимал, что она права, и каждое ее слово полосовало натянутые нервы, как удар кнута.
— Джулия…
— Я так старалась целых пятнадцать лет! — всхлипывала Джулия, продолжая вырываться. — Я так хотела достичь совершенства! И мне это почти удалось! — Мучительная боль, звучавшая в ее голосе, передавалась Заку, хотя он и не мог до конца понять ее источника. — И все попусту! Все мои старания были напрасны! Все пошло прахом!
Внезапно, как будто утратив всякую волю к сопротивлению, Джулия обмякла в его руках. Только плечи все еще продолжали сотрясаться от рыданий.
— Я так старалась, — глотая слезы, говорила она, — я стала учительницей для того, чтобы они могли мною гордиться. Я… я ходила в церковь и преподавала в воскресной школе. Теперь мне не позволят этого делать…
Чувство вины, и без того мучительное, от такого глубокого и искреннего горя стало просто невыносимым.
— Пожалуйста, перестань, — умолял Зак, обнимая ее и прижимая к своей груди, тщетно пытаясь хоть как-то успокоить. — Я все понимаю, и мне действительно очень жаль. Когда это все закончится, я постараюсь сделать так, чтобы они узнали правду.