Самое время для новой жизни

– Он наш друг, Чак. Если, конечно, для тебя это что-нибудь значит.

– Он наркоман! – заорал Чак. – Прекрати ты свой благочестивый треп, Бен! Да пусть хоть все “Оскары” и все голливудские шлюхи его, все равно Джек – проклятый кокаинщик, и я очень хочу ему помочь, но испоганить еще и мою жизнь не позволю!

– Послушай, – я повернулся к Чаку. – Давай не будем сходить с ума.

– Нет, это ты послушай, Бен! – Чак с досады ударил по рулю. – Я-то как раз в своем уме. Мы сорвались сюда ради него, а что он сделал? Сломал мне нос, разгромил полдома и вполне мог сжечь нас заживо, не сомневайся. Чего еще нам будет стоить вся эта история? Он должен, мать вашу, убить кого-нибудь? Тогда вы наконец поймете, что наша затея провалилась?

Чак смотрел на меня в упор, вены на его шее пульсировали, щеки яростно пылали.

– Этого не случится, – сказал я.

Чак вытаращил глаза и снова ударил по рулю.

– Ты почем знаешь?

Он распахнул дверцу, выскочил под дождь, принялся ходить взад-вперед, вышибая носком ботинка из луж облака брызг. Никогда не видел Чака в бешенстве. Я вышел из “тауруса”, сел на холодный мокрый капот, отчего мой зад неожиданно согрелся.

– И все-таки в чем дело, Чак? – я пытался перекричать дождь, остервенело хлеставший по асфальту. – Я не схожу с ума, а ведь я в таком же положении.

Чак повернулся ко мне, теперь уже мокрый насквозь, волосы его спутались, прилипли к розовой лысине, с лица стекала вода.

– Да мне есть что терять! – заорал он. – Ты хоть понимаешь, как я рисковал тогда, в больнице?!

– Мы все рискуем, – заметил я.

– Чушь собачья, Бен! – Чак уже не церемонился, голос его дрожал от гнева. – Вся моя ординатура может полететь к чертям или того хуже! Я лицензию могу потерять! И кому я тогда буду нужен? А ты-то что, блин, теряешь? – Чак ткнул в мою сторону пальцем, теперь он обличал. – Работу свою терпеть не можешь, семейную жизнь тоже ненавидел. У тебя же ничего нет! Ты сюда приехал как в летний лагерь, мать твою! Друзья, старая подружка. Увидел, что Джек делает ноги? Да и хрен с ним, пусть катится! Вот скажи, что ты теряешь?!

– Заткнись, Чак.

– Нет, ты ответь, старик. Что тебе терять? – Чак потрясал указательным пальцем у самого моего носа.

– Заткнись! – завопил я, отшвыривая его руку. Но Чак сжал ее в кулак и врезал мне по физиономии сбоку, чего я уж никак не ожидал. Падая, я махал руками вслепую, схватил Чака за ворот куртки и увлек за собой на тротуар. Чак рухнул на меня сверху, принялся яростно молотить мне по бокам. Лежа под ним навзничь, извиваясь, я тоже наносил удары, замахиваясь, каждый раз бился локтями об асфальт и наконец угодил ему прямо в распухший нос. Чак издал душераздирающий вопль, мы покатились по земле, в слепящем ближнем свете фар “тауруса” сцепились вновь и мутузили друг друга что есть мочи.

Вдруг нас оглушил и словно отбросил друг от друга выстрел. Под козырьком закусочной, прямо над нами, стоял высокий, громадный мужик в джинсовом комбинезоне, с мохнатой, чуть седой бородой и помповым ружьем, нацеленным на нас в упор. Мясистые предплечья сплошь в татуировках, на голову натянута бандана. Ни дать ни взять Пол Баньян, заделавшийся байкером.

– Ну и какого хрена вы затеяли драку у моего ресторана? – вопросил он.

Сидя задницами на мокром тротуаре, мы как завороженные глядели на человека с ружьем и молчали. В ушах у меня еще звенел выстрел.

– Будем говорить или как?

Я посмотрел на Чака, поднял руки вверх и принялся вставать, что было не так просто, как может показаться. Встав на одно колено, я с влажным хлопком снова грохнулся задом на тротуар.

– Команды вставать не было, – предупредил мужик.

Ружье он не опустил, и это обстоятельство весьма меня смутило.

– Сэр, – начал я. – Простите за беспокойство. У нас тут вышла небольшая размолвка.

Он повернулся ко мне, а вместе с ним повернулось ружье и нацелилось прямо на меня. Стрелять он, по всей видимости, не собирался, однако бывать под дулом ружья мне еще не приходилось, поэтому внутри у меня все похолодело. Я беспомощно огляделся, но не увидел ни единого прохожего. Только полный придурок мог выйти погулять в такой ливень.

– Небольшая размолвка, – передразнил меня мужик. – Уж не знаю, откуда вы приперлись, но точно не тутошние.

– Не тутошние.

– Ну и откуда?

– Вы не могли бы опустить ружье? – попросил я.

– Ружья у меня нет, а есть винчестер двенадцатого калибра со стволом двадцать четыре дюйма, и бьет, скажу я вам, без промаха.

– Не могли бы вы отвести его в сторону?

– Вы мне не ответили, – мужик передернул затвор, ружье опасно щелкнуло.

– Из Нью-Йорка, – сказал я. – С Манхэттена.

– А вот это ты зря, – пробормотал Чак еле слышно.

– Ты что-то сказал? – переспросил человек с ружьем, которое теперь смотрело на Чака.

– Нет, сэр.

Пол Баньян разглядывал меня и Чака, да так внимательно, что нас, промокших, затрясло.

– Значит, вы, сопляки из города, думаете, что можно вот так запросто явиться в деревню и вытворять такое у приличного заведения?

– Нет, сэр, – ответил Чак. – Мы не хотели. Правда не хотели. И если только позволите нам подняться, мы тут же уберемся отсюда, и вы никогда нас больше не увидите.

От холода зубы Чака принялись выбивать чечетку.

Некоторое время мужчина изучал нас задумчиво.

– Сейчас я вернусь обратно в кафе, – наконец сказал он. – А вы оба посидите-ка здесь маленько и поразмыслите над своим поведением. Буду следить за вами из окна. Если хоть один надумает уйти, прежде чем я разрешу, получит полные портки дроби. Вопросы есть?

Мы поглядели на него недоверчиво.

– Это что, наказание? – поинтересовался Чак.

– Точно так, – Пол Баньян спокойненько повесил винчестер на плечо. – Научитесь вести себя прилично там, где другие работают.

С этими словами он вернулся в закусочную. Сел на табурет за стойкой и хмуро поглядывал на нас в окно.

– Поверить не могу, – возмутился я. – Какой-то деревенщина вздумал нас воспитывать. Хохма.

– Встанешь первым? – спросил Чак.

– Только после тебя.

Ни один из нас не двинулся с места. Вдвоем испугаться одного, конечно, унизительно, но, пригвожденные страхом к тротуару даже сейчас, когда Пол Баньян уже не стоял перед нами, могли ли мы вообще считаться мужчинами?

– Тебе как-то неуютно, по-моему, я поэтому спросил, – съязвил Чак.

– Дерешься ты, между прочим, как девчонка.

– А ты – как немощный старик, – усмехнулся Чак. – Знай я, какой дерьмовый ты боец, давно бы уже намылил тебе шею.

Дождь хлестал по-прежнему, но уши привыкли к его шуму, как глаза привыкают к темноте. Дождь звучал теперь фоном, и можно было не орать, а говорить спокойно.

– Чак, извини, – сказал я мягко.

– Ладно уж, – он потер нос. – Я ведь сказал, что дерешься ты как старикашка.

– Да нет, правда. Ты действительно многое поставил на карту, а я как-то об этом не думал. Мне-то и в самом деле терять нечего.