Самолётиха
Шрифт:
– Конечно, не стану. Вам больше нравится последний вариант, а правильно поняла?
– Да! И я объяснил почему. Трудную ты себе дорогу и цель выбрала. И в мирное время в небо дорога не проста, что уж говорить про сейчас...
– Я согласна! Александр Феофанович! Даже не знаю, смогу ли ответить вам достойно...
– Молодец, что сказала "ответить", а не "отплатить", как в этой фразе чаще и по смыслу используется. Я это делаю не за плату, а для тебя, для Верочки, для сестры, для Иры, а значит для себя... Ты девочка умная. Надеюсь, что понимаешь...
Поезд в этот, наверно благословенный, край отправлялся только через день, и мы ещё один день провели в уюте и заботливой доброте, которыми нас окружила Ираида Максимилиановна. Эта удивительная женщина, словно в
Чтобы нас проводить комиссар отпросился со службы, так, что провожали нас оба Смирновых и примчавшаяся прямо на вокзал Софья Феофановна. Последняя очень извинялась, и что подарки за ней, и очень мне её интонации в этом обещании не понравились. Верочку целовали и тискали, и она, к моей радости, не отстранялась. Я была очень благодарна, что мне помогли немного растопить горе в душе сестрички. Стильно и красиво одетая, с нашим имплантом, она смотрелась восхитительно, что многие проходящие даже улыбались ей, а ромбы в петлицах комиссара и его сестры удерживали дистанцию вокруг нас. Я свою кубанку попеременно сдвигала то на одно, то на другое ухо, чтобы не тереть их, мороз их очень старался прихватить. Но пришло время, и мы стали грузиться в поезд. Как, я не сказала, что мы едем как старший начальствующий состав в купе? Ну, а какая ещё бронь могла быть в главном политуправлении вооружённых сил?...
В моём новом предписании указано явиться в распоряжение какой-то войсковой части, но на листочке в планшете указан адрес и все данные комиссарского товарища. А ещё смотрела вокруг и думала, что оказывается, как хорошо иметь под рукой такого комиссара. И любой военный инстинктивно старается не попасть под ищущий матёрый начальственный взгляд, ищущий кого бы определить в самое конкретное место на самое неопределённое время, возможно с фатальными для здоровья и карьеры последствиями. Не хорошо так думать, но почти уверена, что Смирнов во всём блеске высоты своего статуса не просто так вырвался нас провожать, вон и проводница очень профессионально окинула взглядом всех и каждого, в том числе ромбы бригадного военврача на вороте Софьи Феофановны и по четыре в каждой петлице её братика. С нашей же платформы отправлялся ташкентский поезд, и звучали удивительные названия, в которых слышался живой ветер географии: Чимкент, Бугуруслан, Саратов, Бузулук, Кызылорда, Ташкент, не считая совсем незнакомых вроде Челкар, Ершов, Ртищево, Алга, Сорочинск... В последнем вроде ярмарки проводили когда-то, а вот где это?... Хоть стреляйте...
И подумалось вдруг, что если бы этот недомерок Гитлер хотя бы представить себе мог реальность нашей великой страны, его бы от страха до икоты скорчило. Куда им европцам осознать Русь, когда их великий Швабский лес у нас из статуса рощи едва вылезти может, а уж понять и осознать даже только в этом направлении сутками ехать надо. И это не вспоминая бесконечную даль, в которой есть где-то Сахалинская Оха, далёкие Хабаровск, Бикин, Артём, Уссурийск, где Авачинская бухта больше какого-нибудь Люксембурга, а до этого многочисленные города, области края, когда одна Якутия или Красноярский край больше всей западной Европии... И не дай вам Бог эту мощь раскачать и расшевелить! Как у моего любимого Лермонтова "... Уж мы пойдём ломить стеною..."**
Проводница, словно наседка, стала решительно вколачивать пассажиров в вагонную дверь, куда шустрым окуньком уже скользнул с нашими вещами проныра Миша, а мы стали прощаться. И если брат с сестрой чопорно пожали нам руки и лишь скупо приобняли, всё-таки форма обязывает, то Ираида уже в слезах не желала нас отпускать, зацеловывала, обнимала, и заглядывала в глаза, прошептав горячо в ухо в конце: "Возвращайся! Доченька! Я ждать буду..." И уже когда я оглянулась из тамбура, увидела, как она нас в спину крестит, а Софья уткнулась в плечо комиссара...
Миша уже обживал наше купе,
чемодан убран наверх, вещмешки под нижнюю полку, неподъёмная сумка с провизией на дивизию в месячном рейде по вражеским тылам под столом. Отрапортовал, даже в щёку меня чмокнул, гад, успел как-то, и смылся, чтобы в ухо не получить. Мы уселись ждать отправки, соседей, и осмыслить... И вот, что со всем этим делать при таком развороте?...Доехали мы, в общем, без особых проблем. Нашими соседями в купе до Арзамаса оказались два кавалериста. Один невысокий плотный полковник похожий на Буденного усач со шрамом на щеке и старым орденом Красного Знамени на красной розетке и двадцатилетней медалью. Второй с двумя шпалами был ветеринарным врачом, худой и высокий в очках, как я себе и представляла книжного Паганеля. Если сначала они нас сторожились, видимо видели наших провожающих, то когда увидели, с утра Верочку без импланта, и узнали, что мы из Ленинграда взгляды обоих резко потеплели. Сосед, вот ведь, на мой наивный вопрос "сколько нам ехать", без паузы выдал "да часов двадцать, надоесть не успеет..." Ох, и вспоминала я ему эти "двадцать часов" на третьи сутки пути. И мысленно не переставала благодарить упрямую предусмотрительность Ираиды, которая собрала нам столько еды в дорогу. В начале пути возникла одна непонятка, когда вечером шла из туалета, мне дорогу преградил пьяненький капитан с лётными петлицами, с явным намерением затащить меня в шумно празднующее купе.
– Красавица! Ну, и куда ж мы так торопимся?!
– Для вас - главстаршина! Или в авиации устав не писан?
– А при чём здесь устав?
– При том, что в таком непотребном виде обращаться к младшему по званию не допустимо! Застегнулись бы... Вы роняете честь и достоинство красного командира!
– И пока он переваривал мою тираду проскользнула мимо него.
– А ну, стоять! Старшина! Я приказываю! Как старший по званию!
– Не вижу здесь такого! А расхристанный пьянчужка мне приказывать не может!
– И зашла в наше купе. Поезд едва двигался, поэтому слышно было прекрасно. Наши соседи оба были на месте, и полковник предвкушающе ухмылялся. Тут с рёвом медведя, которому отдавили причинное место, отъехала дверь и не знаю, что хотел сказать капитан, но схваченный за ворот тут же оказавшийся намотанным на кулак полковника, только сипел выпучивая глаза...
– Смирна-а-а! Дрянь летучая! Всё и мозги пропил?! Сокол!... Ноги не держат?!... Привести себя в порядок! Зайти и доложить! Две минуты! Пшё-о-ол!!
– И вроде просто отпустил капитана, но тот вылетел в руки уже столпившихся в коридоре собутыльников.
– Дверь прикрой! Воняет...
Буквально через минуту в дверь постучали и вполне стоящий на ногах застёгнутый, при ремне и в шапке капитан уже докладывал:
– Товарищ полковник! Ваши замечания устранил! Разрешите быть свободным?
– А извиняться за хамство у лётчиков не принято?
– Извините! Товарищ полковник!
– Да не передо мной, а перед главстаршиной...
– Простите! Товарищ главстаршина!
– я даже не стала смотреть в его сторону, вот ведь урод пьяный!
– Идите и не нарушайте...
– Я словно наяву почувствовала, что каждая его шпала в строю их ряда рояльных рубиновых клавиш на тёмно синем фоне петлиц это годы в строю и командование тысячами людей в том числе и в настоящих боях. И повешенная у двери шашка - это не для парадов, её в руке крепко держать умеют... А гудёж в нашем вагоне как отрезало и капитан мне в коридоре встречался, расходились молча, и нормальный вроде, так какого беса водку в себя льёт, если мозги отшибает?... Не понимаю я мужчин...
Вообще, наши соседи совсем не были аскетами, и вечерком ходили посидеть в ресторан или к товарищам, и приносили свежий запах водки, но вида человеческого не теряли. А уж днём были такими замечательными рассказчиками. И если полковник больше рассказывал про природные и этнические особенности мест, где ему пришлось побывать, а мотало его как товарища Сухова из замечательного фильма. То ветеринар больше рассказывал про лошадей, которых он, похоже, любит до безумия. Сейчас они ехали встречать эшелоны с присланными из Монголии лошадками...