Самостоятельные люди. Исландский колокол

Но социалисты не были страшны Ингольву Арнарсону. Опасность грозила ему с другой стороны. Оказалось, что капитализм выдвинул против Ингольва такого кандидата, за которым стоял целый банк, — тот самый народный банк, который Ингольв собирался разрушить до основания, чтобы построить на его месте государственный банк для крестьян, управляемый его сторонниками, если у него только будут на это полномочия. Мошенники из Рейкьявика послали своего человека, директора дышащего на ладан банка, чтобы проповедовать в деревне их евангелие. И что же оказалось? Этот беспринципный посланец капитализма имел наглость посулить крестьянам не только все то, за что боролся Ингольв Арнарсон, но даже еще больше: он пообещал им провести в их избирательном округе электрическое освещение в каждый крестьянский двор уже в самые ближайшие годы, и не только в этом избирательном округе, но и по всей стране. Ингольв Арнарсон на это сказал:

— Разница между обещаниями этого наглеца и обещаниями социалистов заключается только в степени безумия. Правда, директор банка не предлагает грабить и убивать, ведь он не кто иной, как прихлебатель той горстки богачей, которая грабила и убивала с самого напала заселения страны вплоть до наших дней, — для этого ей не надо было проповедовать социализм.

После того как директор банка пообещал крестьянам всю программу, уже обещанную им Ингольвом Арнарсоном, да еще кое-что в придачу, если он будет избран, причем клялся осуществить все это в самые короткие сроки, он обратился к торговым городкам. В Вике он посулил горожанам банк и большую судоходную контору, а во Фьорде — завод костяной муки и угольную шахту. Естественно, что избирателям приморского края пришлись по душе эти речи, и представитель банка мог рассчитывать на их поддержку. Теперь дорога была каждая минута. Положение Ингольва Арнарсона было неважное. Что же он предпримет? Нет, глубокоуважаемые избиратели, Ингольв Арнарсон не какой-нибудь простачок, он не позволит другим воспользоваться его собственными политическими приманками.

Что же он сказал? Он просто-напросто воскресил из мертвых знаменитый «вечный вопрос» — конек его предшественника, доктора Финсена: старый вопрос о моле. Мало того. Он обещал, если его выберут, не только построить мол и пристань, но и целый порт во Фьорде стоимостью не меньше чем в полмиллиона крон; при такой обширной программе строительства найдется работа не только для жителей Фьорда, но и для рабочих соседнего городка Вика. Да сверх того еще сооружения, которые будут возведены государством после постройки порта; перечисление их заняло бы слишком много времени. Никогда еще эти морские сооружения не были такой жгучей злобой дня, как теперь. Арнарсон переместил обещанный директором банка завод костяной муки в Вик, а вместо создания крупной судоходной конторы, одного из козырей директора банка, посулил компании мелких судовладельцев в Вике громадную государственную субсидию и другие преимущества, уверяя, что эта компания расцветет пышным цветом, да и все население, до последнего бедняка, поднимется на более высокую ступень благосостояния. А угольную шахту он поделил по-братски между обоими городками, но при условии, что в ней окажется настоящий уголь, а не бурый и не простой песок или земля. Когда дело зашло так далеко, было уже невозможно разобраться, кто обещает больше, и исход выборов зависел уже не от обещаний, а от ораторского искусства, от того, кто сумеет сильнее затронуть сердца избирателей. Говорили, что многие рабочие, в надежде на постоянную работу, уже отказались от социализма: они еще, пожалуй, выбьются в люди и смогут купить себе пай в какой-нибудь компании или фирме.

— Ну, кто знает, как еще все обернется, — сказал Король гор. — Нет, не хорошо слишком крениться на одну сторону — во всяком случае, в политике. Ингольв Арнарсон, конечно, способный малый, как и вся его семья, и превосходный оратор, но я уже в прошлом году почуял, что он потеряет здесь много голосов: ведь на побережье теперь все, как один, говорят о частной инициативе; поэтому я уже в прошлом году объявил о выходе из потребительского общества. Мои частные дела тут ни при чем; политика — это не частное дело, и я говорю теперь не как частный человек. А с другой стороны, что тут удивляться, если я передал все мои дела своему зятю в Вике? Этим я не хочу набросить тень на жителей Редсмири; от посулов Ингольва Арнарсона, что и говорить, слюнки текут, но что будет, если его не выберут, позвольте спросить? Если его партия потерпит поражение? А ведь многие это предсказывают. Долго тогда придется дожидаться цистерн для навоза и вязальных машин! Да и удобного жилья. А каково будет тем, кто голосовал за Ингольва? Ведь тогда все будет зависеть от директора банка. Этих столичных воротил не так-то легко сбить с ног, и никогда не мешает, чтобы большой человек относился к тебе хорошо.

Одно было ясно: пока Король гор состоял в потребительском обществе, он не осмеливался предпринять то, за что он брался теперь, рассчитывая на своего зятя. Он начал строить дом, к нему завозили целыми грузовиками дерево и цемент; дом будет готов в июне.

Бьяртур исподлобья посмотрел на него и ответил:

— Гм, не каждому удается выдать дочь за торговца.

— Ну, милый Бьяртур, никто из вас ведь не породнился с семьей Редсмири? — сказал Король гор. — И неизвестно, чего ради вы так держитесь за них?

— Что мне родство? Я голосую за того, с кем веду дела, — ответил несколько задетый Бьяртур. — И голосую до тех пор, пока он ведет дела честно. У тебя, может быть, есть причины носиться со столичными воротилами, которыми ты так хвастаешь, а у меня — нет.

— Говорят, ты собираешься строиться?

— Если даже и собираюсь, то при чем тут политика?

— Как при чем? — ответил Король гор. — По-моему, когда хочешь строиться, не вредно опираться на банк.

— Ну, не думаю, что мне будет трудно получить строительные материалы из потребительского общества, если мне понадобится.

— На одном строительном материале далеко не уедешь, дорогой Бьяртур, — возразил Король гор. — А расходы на плату рабочим? В кредит столяры и каменщики работать не будут. Не мешает иметь несколько тысяч на руках, когда собираешься строить дом.

— Ну, деньги я добуду без труда, — заявил Бьяртур. — Не так давно здесь был человек, человек не маленький, и он сказал, что и не любую минуту могу получить ссуду в кассе.

— Да, в ссудной кассе, — подхватил Король гор. — Я не говорю ничего плохого о ссудной кассе. Ведь Йоун из Редсмири вместе со мной сидел в приходском совете еще задолго до войны. И что тут говорить — человек он замечательный! И не его вина, если разные ненадежные люди сначала не дают ему прохода — выпрашивают деньги, а потом грозят судиться с ним. А за что? За то, что он дал им ссуду на таких условиях, которые они сами принимали. И я-то уж ничуть не удивляюсь тому, что он основал банк, где его деньги могут быть постоянно в обращении, хотя он и получает за это всего лишь законных шесть процентов. Это будет вернее, чем занимать деньги частным образом, за спиной у власти. Правда, раньше он получал от двенадцати до двадцати пяти процентов, но этак и в тюрьму угодить недолго. Кредитный же банк — дело верное, солидное. И не плохо иметь в своем приходе ссудную кассу, когда нужна небольшая сумма на какой-нибудь случай. Но только небольшая сумма, и только на случай. Ведь большой суммы никто не возьмет в долг на условиях, которые ставит ссудная касса. Тот, кто строит, предпочтет взять ссуду в большом банке, где рассрочка дается до сорока лет.

— Ну зачем мне такая рассрочка? Расквитаюсь за год-два. Вот все говорили, что цены будут падать, как только наступит мир, — а ведь никогда еще не платили таких цен за шерсть, как этой весной. И я слышал от верных людей, что к осени овцы еще вздорожают.

Король гор задумался, рассеянно гладя бороду. Прежде чем высказать свою мысль, он всегда ворочал ее и так и этак. В его глазах мысль имела цену только тогда, когда ее можно было изложить в письменном виде, когда она укладывалась в официальный документ. Он слишком долго был чиновником, на попечении которого находились животные, люди и священники; и он не позволял себе делать слишком скоропалительные выводы.

— Да, да, — наконец произнес он, — мне только хотелось по дружбе подать тебе совет, милый Бьяртур, хоть это меня и не касается. Ты только не думай, что я пришел к тебе как официальное лицо. С другой стороны, я не буду уверять, что говорил с тобой только как частное лицо. Нет, я ни то, ни другое. Как тебе известно, я никогда не мог полностью согласиться с кооперативным движением, хотя вижу в этом движении много полезного, благородного и всегда первым признавал хорошие стороны у редсмирцев, и в частности у фру. Правда, я всегда держался золотой середины и поэтому считал, что обе стороны правы, — во всяком случае, до тех пор, пока не будет доказано, что одна из них не права. А теперь я хочу тебе сказать, что уполномочен высокопоставленными лицами, — хотя у меня, правда, нет письменной доверенности, — предложить тебе ссуду на выгодных условиях. Это будет ипотечный заем сроком на сорок лет в столичном банке, если ты хочешь строиться. Но, понятно, лишь в том случае, если ты, как человек самостоятельный, — а я знаю, что любовь к самостоятельности у тебя в крови, — поймешь, чего требует от нас время. Словом, если у тебя хватит ума повернуть, куда нужно.

Глава шестьдесят седьмая Верховая лошадь

В эту весну имя Гвендура из Летней обители было у всех на устах: во-первых, потому, что он собирался поехать в Америку, и во-вторых, потому, что он отказался от поездки в Америку; в-третьих, он купил себе лошадь — скаковую лошадь! Он купил ее у человека из какого-то отдаленного прихода за большие деньги. Над Гвендуром смеялись. Этот дурак всю ночь гонялся по пустоши за единственной дочерью Ингольва Арнарсона и опоздал на пароход. Умора, да и только! Одни говорили, что парень спятил; другие — что лошадь неважная и уже старовата. Ну и дурень! Раньше никто не замечал Гвендура из Летней обители, теперь он вдруг стал известен везде и повсюду — как глупец и сумасшедший. Проведав, что где-нибудь в окрестностях предстоит собрание, он являлся туда на своей лошади.