Самоубийство по заказу

– Так. Стоп. Давайте сейчас не отвлекаться на частности. Поговорим о главном. Что вам известно, Ланочка?… Да, простите, я сейчас возьму свой диктофон и включу его. Чтобы вам сто раз не повторяться… А затем ваши ответы мы оформим как официальные показания по делу о самоубийстве Андрея Хлебородова. О самоубийстве, я подчеркиваю, поскольку иного мы с вами не знаем, а телеграмма – вот она. Понятно? Это необходимо также, чтобы вас потом не дергали, не заставляли без конца летать в Москву для дачи свидетельских показаний, для всяких уточнений и перепроверок, это тоже понятно? Но уж если очень потребуется, или рассказанного вами окажется недостаточно, тогда все это будет проделано уже не за ваш счет, а в соответствии с законом. Вызов, оплата дороги, проживание и прочее. Одну минуту.

Он вышел в прихожую, достал из сумки диктофон, проверил работу, вернул кассету к началу и сказал:

– Поскольку мы ведем как бы официальный допрос, я вас должен предупредить, что вы можете рассказывать только то, что знаете. То, в чем сомневаетесь, можете не рассказывать. Выдумывать и делать собственные выводы – пока нежелательно, это уже прерогатива следствия. Включив диктофон, я произнесу несколько официальных, обязательных фраз. Сразу разъясняю их смысл. Допрос свидетеля проводится в соответствии с требованиями следующих статей Уголовно-процессуального кодекса российской Федерации: 74-й, 79-й, 187 тире 191-й и 277-й. О чем они толкуют? О том, что, какие показания являются доказательством, а какие – нет, о чем я вам только что говорил, а также о порядке и правилах проведения допроса свидетеля. Далее, вы называете себя, основные данные о себе – свой адрес, место работы, номер паспорта, если помните, но можем записать и потом, и какое отношение имеете к потерпевшему. Таким образом, права ваши и обязанности я вам разъясню, о применении звукозаписи при допросе вы знаете. Об ответственности за дачу ложных показаний будете предупреждены, так же как и за отказ от дачи показаний. Вместе с тем, на основании 51-й статьи Конституции вы имеете право не свидетельствовать против себя и своих близких. Вам это кажется формальностью, но поверьте, без такого предисловия суд может признать ваши показания недействительными. Все понятно? Вопросы есть?

– Нет пока… – девушка была явно растеряна.

Не ожидала такого поворота.

– Не стесняйтесь спрашивать, что непонятно.

И вообще, когда покончим с формальностями, забудьте о диктофоне. Я буду задавать вам наводящие вопросы, а вы спокойно отвечайте, рассказывайте… Итак, начнем, я включаю…

– Я, сотрудник частного охранного агентства «Глория», Москва, Неглинка, строение номер… государственный советник юстиции в отставке Турецкий Александр Борисович допросил в качестве свидетеля по делу…

Разговор потек. Девушка быстро освоилась с новой для нее формой беседы и стала вдумчиво излагать все, о чем знала, с того момента, как сама провожала своего будущего жениха на армейскую службу.

Потом последовал рассказ о поездке Полины Захаровны в Москву, к сыну, о ее странной беседе с командиром Андрея капитаном Андрющенко. После чего Лана стала рассказывать, как сама летала в Москву. Поведала о своих ужасных впечатлениях от увиденного. О сержанте Дедове и реакции дежурных на КПП. Вкратце передала то, что рассказал ей сам Андрей, и добавила, что вечером того же дня она села и записала максимально точно все это на бумаге. Эта запись у нее сохранилась. Подробно повторила о своем разговоре на следующий день с капитаном Андрющенко. Пообещала передать следствию, если понадобится, собственную запись и этой «беседы», о ее финале и пропаже сумочки в метро. Даже ту морду, которая скорее всего и принадлежала похитителю, описала как могла.

Что в сумочке было? Американская зажигалка с инициалами Андрюши – самое ценное, а остальное – чепуха: сигареты, авторучка, губная помада, зеркальце… Они думали, что у нее там диктофон, вот и сорвали в толпе.

А затем она подошла к самому для себя главному. Видимо, она уже продумала ход повествования, да и с Майей посоветовалась, и они решили вывести из-под официального расследования Елизавету Алексеевну Столешникову. Зачем, мол, трепать нервы немолодой женщине, которая, кроме добра, Лане ничего не сделала? Ну отправила в Интернет то, что могла, да и должна была отправить, сама Лена Медынская, Лана – вот откуда и ее имя в письме Андрея.

Турецкий отключил диктофон, пока они обсуждали вопрос со Столешниковой, а потом снова включил, когда рассказ Ланы вернулся к собственно самому письму.

Почему написано именно так, а не иначе?

Да потому, что сам Андрей ставил вопросы именно в такой последовательности. Это стиль его разговора, его речи и мыслей. Она только максимально приблизила его сбивчивые, горькие слова к образу его мыслей.

Поскольку ни о каких иных предположениях причины гибели Андрея речи идти не могло, решили пока остановить запись на этом. Турецкий пообещал сделать расшифровку, которую потом прочитает Ланочка и подпишет, добавив, что с расшифровкой согласна. Вот этот документ затем и станет официальным протоколом ее допроса. Ну, а теперь, когда главное уже зафиксировано, можно и поговорить о предположениях.

– Слава, – обратился Турецкий, – у тебя, через твою хабаровскую вотчину нет выходов на здешний военкомат? Помнится, с нами однажды пьянствовал некий полковник, я не угадал? Он еще все мазал на охоте. Ворошиловский стрелок…

Грязнов улыбнулся. Действительно, было такое. Корнюхин, краевой военком… Иван Лаврентьич… Надо бы позвонить, узнать.

И если у того есть здесь, в Чите, какие-то концы, то как бы выяснить, зачем призывника повезли через всю страну из одного военного округа в другой? Что, «покупатели» нашлись? Но тогда почему служил не по профилю? Чертовщина какая-то… Впрочем, это вопрос и в Москве придется выяснять. Только есть подозрение, что никто ничего не знает. И не захочет знать. Да о чем говорить? Вон, в той же Москве в прошлом году милиция задержала полтора десятка студентов и доставила их в военкомат, а эти молодцы-военные отправили их прямиком на сборный пункт. Так ведь с каким трудом разыскали и отстояли ребят с официальными отсрочками от этих «беспредельщиков», ревнителей плана! Камнем на своем стояли! Не хотели признаваться в полном своем беззаконии. Эх, о чем говорить?…

Лана успокоилась. Майя пообещала ей завтра же выяснить в больнице все про Хлебородову, чтобы можно было оказать ей максимальную помощь. А то, что касалось собственно будущих похорон, следовало еще обсудить. И уже не здесь, а в Москве. Скорее всего, и в Генеральной, и в главной военной прокуратурах. С точки зрения Турецкого, в чем его немедленно поддержал и Вячеслав, там оставалось много неясного. Точнее, в наличии имелся самый минимум ясного, а все остальное – сплошные неясности. Впрочем… Они не хотели обижать симпатичную девушку, которая, видно было, очень нравилась и Майе, но основываться только на ее показаниях было бы большой ошибкой. Они не сказали Лане этого, но Майя, кажется, сама сообразила и не стала заострять вопрос, предпочтя поговорить об этом с Сашей позже. Когда представится удобная возможность. Не знала же, что он собрался лететь в Москву уже завтра, а здесь решил оставить Славку с Катюшей. Пусть занимаются своей любовью, а заодно и делом.

Лана уехала домой.

Славка пошел посмотреть, есть ли смысл будить Катюшу – и вообще. А Турецкий, оставшись наедине с Майей, достал мобильник и посмотрел на часы. Двенадцатый час, по Москве еще не поздно – только шестой. Ребята все на работе, если не бегают, высунув языки.

– Я сейчас свяжусь с коллегой, который должен был проверить, чем занимаются наши друзья из военной прокуратуры. И, если они добрались до того интернет-кафе, о котором нам так ничего толком и не сказала твоя Лана, поскольку никогда в нем не была, но которое мы-то уже знаем, я спрошу, кто какие действия в данный момент предпринимает. Это важно. А почему, если позволите, скажу позже. Не возражаете?

– Как вы можете думать? Конечно же… Только… Саша, мне кажется, что вы уже устали. Обязательно все дела переделать сегодня?

«Хороший вопрос, – подумал он. – Эта она исподволь подбирается к другому, более важному, – сколько я здесь еще пробуду?»

Но, прежде чем ответить, он достал мобильник и нашел нужного себе абонента.

Филипп Агеев откликнулся сразу. Мужики еще сидели в агентстве и подбивали итоги проделанной за день работы. Так что телефонный звонок пришелся как нельзя кстати.

Александр коротко пересказал самую суть рассказа Ланы о посещении воинской части, не сказав о телеграмме, известие о которой приберег напоследок, а потом стал слушать сообщение Агеева. Трубку он держал чуть отстраненно, чтобы придвинувшаяся к нему Майя тоже могла слышать весь разговор. Он даже – исключительно для ее удобства – обнял Майю за плечи и немного прижал к себе. Она так и поняла и благодарно кивнула. Но сидела, не шелохнувшись, как будто замерев.

В общем, соображения совпали. Филя, благодаря Максу, успел первым. Ему удалось переговорить «по-хорошему» – он подчеркнул это – с системным администратором. Тот поначалу никак не хотел понимать нужды какого-то частного агентства. Но после коротких переговоров с глазу на глаз нашел ту пленку, которая фиксировала посетителей кафе за нужное число, а потом они вместе прокрутили ее и нашли отправительницу. Пленку Филя, естественно, изъял, чтобы на следующий день вернуть в кафе ее копию. Коллеги из известной конторы тоже вот-вот могли добраться до этого кафе. То есть все было проделано тип-топ. Потом подключили Костю Меркулова, у которого в ЭКЦ МВД был свой тайный агент. И тот агент забрал пленку, поколдовал с ней на каких-то осциллографах, анализаторах спектра, в результате чего появился на свет довольно четкий снимок «уходящего» профиля женщины средних лет. И это, пожалуй, все. Во всяком случае, у компьютера, с которого и было отправлено письмо солдата Андрея Иванова, сидела не девушка.