Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Шрифт:
26 мая Золотухин отметил в дневнике: «Приехал Володя и великолепно играл. Спектакль имеет совершенно иной уровень с его участием. Не шибко здоров мастер, но… Хочется, чтоб он выдюжил два самых ответственных «Гамлета». Этими спектаклями мы закрываем фестиваль «Варшавские встречи».
27 мая Высоцкий появился на варшавской сцене в роли Гамлета. Ольбрыхский так описал это представление: «Он из последних сил хватался за край, зубами… Это дало невероятный результат. Особенно для меня, друга, это было потрясающее переживание. Вместе с ним я напрягал все силы и поэтому не помню подробностей его игры. Особое внимание я обратил лишь на то, как Володя произносил самый знаменитый и, как говорят, самый важный монолог «Быть
В своем исполнении Володя сознательно преуменьшал эту проблему, словно удивляясь Шекспиру, который пожертвовал ей столько места. Более того, в какой-то момент он начал буквально издеваться над монологом и его автором. Как будто язвил: о чем речь? что тут так рассусоливать? убить себя или нет? С яростью, равной ярости его песен, он начал рубить текст, словно давая понять: если быть – то действовать, если не быть – то уж лучше поскорее. Это говорил мужчина зрелый, мятежный, сознающий, что делает, эмоционально и интеллектуально много старше шекспировского Гамлета. Гамлет Высоцкого после Шекспира пережил еще несколько адских столетий на земле».
Однако второй спектакль Золотухина разочаровал. 28 мая он записал в дневнике: «Смотрел второго «Гамлета»: не понравилось. Не могут эти люди играть такую литературу, такую образность, поэзию… Вовка еще как-то выкручивается, хорошо, грубо, зримо текст доносит… Постановочно – это убожество все-таки, могильщики с залом в капустник играют… Демидова – декламирует, поет стихи, Смехов – в скороговорную прозу, лишь бы сбросить с языка… Бортник – вылитый Шестерка из «Черной кошки», подпевала подлый такой – «смажу ядом…», и при том всем – трус… Филатов – в джинсах, резонер с засученными рукавами…»
Игру Высоцкого в «Гамлете» польская критика оценила невысоко, отметив, что актера хватило только на «Доброго человека из Сезуана».
По свидетельству Ольбрыхского, на последнем банкете у Высоцкого уже не было сил петь, хотя все его очень просили. Наркомания неуклонно подтачивала его. Можно сказать, что к моменту смерти бард практически исчерпал все свои силы, и физические, и творческие.
В конце мая Высоцкий вернулся в Париж. Он попытался еще раз избавиться от наркозависимости. Марина увозит его на юг, на виллу своей смертельно больной сестры Одиль Версуа. Но Высоцкий выдержал без наркотиков лишь несколько дней. Они возвращаются в Париж, а оттуда Высоцкий отправился в Москву поездом, по дороге заехав в Бонн.
Михаил Шемякин был одним из немногих друзей Высоцкого последних лет, кто твердо отказывал ему, по крайней мере, он сам так уверяет, в просьбе достать губительное снадобье: «Мы с Володей поругались только один раз, когда он попросил у меня наркотик…
– Ну у тебя столько знакомых врачей-коллекционеров…
Действительно, это было так. Я бы мог достать хоть ящик – ничего не стоило. Предложил бы гравюру – домой бы принесли. Я говорю:
– Володя, кто тебя «посадил на иглу», вот у тех и проси! Можешь сейчас уйти, хлопнуть дверью – хоть навсегда! У меня не проси».
Неслучайно, наверное, оставляя в доме Шемякина в Париже в начале июня 1980 года стихотворение «Как зайдешь в бистро-столовку…» (Шемякин в то время был в Греции), Высоцкий написал такое красноречивое посвящение: «М. Шемякину, чьим другом посчастливилось мне быть.
M.Chemiakin – всегда, везде Шемякин, – А посему французский не учи! Как хороши, как свежи были маки, Из коих смерть схимичили врачи».
Он признавал правоту друга: его действительно погубили наркотики, которые врачи производят, в том числе из опийных маков.
Можно не сомневаться, что и у Марины Влади было немало знакомых врачей, и ей бы они тоже не отказали бы в наркотиках
для мужа, если бы она их попросила. Но Марина, очевидно, твердо решила не доставать наркотиков мужу, чтобы не потворствовать пагубной страсти. И отсутствие наркотиков, вероятно, было одной из причин, почему 11 июня 1980 года Высоцкий, как оказалось, навсегда покинул Францию.Вот последнее письмо Высоцкого Марине Влади, она нашла его уже после его смерти: «Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я могу найти выход, несмотря на то, что сейчас я нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде.
Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и не больным. Главное – я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты – единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз – я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо.
Потом все станет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо. Тв. В. Высоцкий».
А вот как Марина в своей книге рассказала об отъезде Высоцкого и об их последнем свидании: «Чемоданы в холле, ты уезжаешь в Москву. (На самом деле – в Бонн. – Б. С.) Нам обоим тяжело и грустно. Мы устали. Три недели мы делали все, что только было в наших силах…
Последний поцелуй, я медленно глажу тебя по небритой щеке – и эскалатор уносит тебя вверх. Мы смотрим друг на друга. Я даже наклоняюсь, чтобы увидеть, как ты исчезаешь. Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не вижу тебя. Это конец».
Высоцкий ехал в Бонн к Роману Фрумзону, эмигрировавшему из СССР в середине 70-х годов. Прежде он работал на «Мосфильме». По воспоминаниям Оксаны, «Володя общался с Романом здесь, в Союзе, еще до отъезда. Рома был близким Володиным знакомым. Он устраивал Володе какие-то концерты, Володя зарабатывал деньги. Володя к нему очень нежно относился, называл его «Ромашка». Судя по всему, он имел какое-то отношение к организации концертов Высоцкого в США и Канаде. Главный организатор этих концертов Виктор Шульман, которому Высоцкий по каким-то причинам не очень доверял, и все финансовые дела во время американских гастролей вел Фрумзон. Но вполне вероятно, что Роман мог организовать и какие-то приватные выступления Высоцкого – точных сведений о таких концертах пока нет.
Фрумзон помогал Высоцкому в приобретении машин, а потом, после двух аварий в 1979 – 1980-м годах, покупал запчасти. Не исключено, что Высоцкий искал содействия Фрумзона в организации новых выступлений в Америке, куда собирался уехать минимум на полгода. Он не исключал, что приглянется Голливуду. Надеялся поближе познакомиться с русской эмиграцией и попробовать себя в прозе. А еще он надеялся, что американские врачи его вылечат от наркомании. Оксане он говорил, что возьмет ее с собой в Америку. Неизвестно, врал ли он в данном случае или искренне убедил себя, что такое возможно. На самом деле развод с Влади автоматически закрывал Высоцкому выезд в Америку, да и в любую страну. Оксану же никто бы из СССР просто так не выпустил, да и в Америку бы не впустил. Искать американского гражданина для фиктивного брака было делом непростым и требующим значительных затрат времени. А если бы у Оксаны с американцем закрутилась бы настоящая любовь, Высоцкий бы оказался и вовсе ни при чем.
Приезд Высоцкого в Москву запомнили все, кто его встречал или видел в этот день.
Барбара Немчик свидетельствовала: «В два часа ночи из Бреста позвонили таможенники. Они сказали, что Володя пересек границу и что его надо встречать на вокзале… Они говорили какими-то странными голосами, видимо, все вместе выпили. Естественно, Валера и Володя Шехтман поехали его встречать.
Я осталась в кваpтиpе, вдpуг позвонила Маpина. Позвонила еще до их пpиезда, с ней pазговаpивала я. Она уже чувствовала, что что-то не в поpядке…