Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Янклович признает, что поездка к Оксане сильно задержала друзей в Москве: «Марина ждет на даче, а у нас еще ничего нет. Мы заезжаем в магазин, покупаем огромный кусок мяса. Володя едет на дачу. А нас с Севой просит захватить знакомых девушек. Мол, собирали компанию, мотались по всей Москве…»

Оксане так запомнился этот день: «31 декабря вечером Володя заехал ко мне. Он как раз ехал на дачу. К Новому году Володя подарил мне телевизор: этот телевизор уже привезли, поставили, и он у меня работал. Приехал Володя, и я кормила его пельменями. Вид у него был какой-то несчастный, пуговица на рубашке оторвана…

– Ну, давай я тебе хоть пуговицу пришью…

И вот сижу я, с грустью пришиваю эту пуговицу – Володя ест пельмени, смотрит телевизор. И вдруг спрашивает:

– Да, кстати, а телевизор ты куда поставила?

– Володя, да ты же его смотришь!

Потом он говорит:

– Может быть, поедешь со мной?

– Нет уж, Володя, у тебя – своя компания, у меня – своя…

Вот в таком безрадостном настроении он поехал встречать Новый год».

Наконец, все собрались на даче. Янклович свидетельствует: «Приезжаем на дачу, мясо уже готово. У Володарского – Трифонов, Аксенов… Настроение праздничное. Все идет нормально, Володя немного размяк…»

1 января 1980 года Высоцкий повез в Москву Янкловича и Всеволода Абдулова, хотя Янклович всячески пытался отговорить его от поездки. Видно, не надеялся, что человек, находящийся под действием наркотиков, сможет хорошо вести машину по скользкой дороге. По воспоминаниям Абдулова, Высоцкий настаивал, что ему надо в Москву, и его друг догадывался почему: «Мы выехали, темное шоссе, Володя ехал очень плохо. Я начал скандалить в машине. Володя немного сбавил скорость. (Он очень по-разному водил машину, это зависело от его состояния.) А потом мы въехали в Москву…»

Янклович дает немного другую версию событий: «Володя подходит ко мне и говорит:

– Скажи Марине, что тебе срочно надо в Москву.

И я понимаю, что ему самому нужно в Москву – кончилось «лекарство»… Подхожу к Марине:

– Ты знаешь, мне надо в театр на утренний спектакль…

А Володе говорю:

– Ты подбросишь меня до трассы?

– Да, конечно.

Марина:

– Но только до трассы?

– Да, только до трассы.

Мы садимся в машину (Сева и девушки поехали тоже), и Володя гонит на скорости двести километров в час, не обращая внимания ни на светофоры, ни на перекрестки…

На Ленинском проспекте, прямо напротив Первой градской больницы, машина врезается в троллейбус. Сева ломает руку, у меня – сотрясение мозга. Сам Володя невредим».

Всеволод Абдулов утверждает, что во время этой аварии Высоцкий его спас: «Володя правой рукой обхватил мою голову и прижал к подголовнику. Меня вмазало в дверцу… Если бы это был не «Мерседес», мы бы погибли».

Через несколько минут к месту аварии подъехал двоюродный брат Абдулова Владимир Шехтман. Он так характеризует обстоятельства аварии: «Гололед, да еще со снежком. Они ехали на маленьком «Мерседесе», Володя гнал. Сева сидел рядом, Валера и две девушки – сзади. И когда Володя понял, что не вывернет, – бросил руль и обхватил Севину голову руками. Закричал: «Ложитесь! Погибаем!» И они врезались в троллейбус.

Я потом спросил Володю:

– Ты зачем бросил руль?

– Я вдруг вспомнил, что Сева уже разбивал голову. Ему больше нельзя (в 1977 году Абдулов уже попадал в автомобильную аварию под Ефремовом в Тульской области и получил серьезную черепно-мозговую травму. – Б. С.).

Почти сразу же подошла машина ГАИ. Они «шли» за «Мерседесом»… И один «гаишник» другому еще говорил:

– Смотри, как гонит. Наверняка разобьется!»

Янкловичу обстоятельства аварии запомнились несколько иначе: «Володя одной рукой прижал голову Севы к подголовнику, а другой – продолжал выворачивать руль…» Получается, что полностью руль Высоцкий все-таки не бросил, но предотвратить аварию все равно не смог.

Высоцкий, вероятно, догадывался, что за ними должна гнаться ГАИ, которой никак не может понравиться езда со скоростью за двести километров в час в гололед, пусть даже по практически пустому шоссе. Однако он не сомневался, что всегда сможет откупиться от инспекторов, прежде всего, своим именем. У них потом до конца жизни хватит рассказов, как они тормознули самого Высоцкого.

Не исключено, что гаишники знали, чей именно «Мерседес» они преследуют. Ведь такие машины в Москве были наперечет, и установить имя владельца не составляло большого труда. Если это было действительно так, то инспектора могли просто сопровождать «Мерседес», чтобы предотвратить аварию, да не успели.

В результате аварии на Высоцкого было заведено уголовное дело. Вот как это описывает Янклович: «Подъезжает «Скорая». Володя пересаживает нас в машину «Скорой помощи», а сам на десять минут уезжает на такси. Через десять минут, просветлевший (очевидно, он уже успел вколоть наркотик. – Б. С.), появляется в больнице – поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку… Начинается дело об аварии…»

Шехтман описывает то, как завели дело, более подробно: «У Первой градской все еще стоит машина дежурного по городу. Обычно он выезжает «на смерти». Володя в лихорадочном состоянии:

– Надо съездить в ГАИ, отвезти пластинку!

Съездили, отвезли… Но все равно дело об аварии завели. Да, в деле должна быть интересная бумажка… Троллейбусное управление потом прислало счет за ремонт: 27 рублей 25 копеек».

На этот раз откупиться пластинкой с автографом, как Высоцкий не раз делал прежде, не получилось. Ведь речь шла не о простом ДТП, а об аварии с тяжелыми последствиями. Поврежден оказался не только «Мерседес» Высоцкого, но еще и троллейбус, к счастью, пустой, иначе бы жертв было бы больше. А троллейбус – это государственное имущество. Имелись налицо двое пострадавших с телесными повреждениями средней тяжести. Им требовалась медицинская помощь, и они не могли не сказать врачам, что пострадали в аварии. К тому же свидетелями аварии стали инспектора ГАИ. Вина Высоцкого сомнений ни у кого не вызывала. Когда некоторые поклонники Высоцкого говорят, что дело об аварии, равно как и дело о концертах в Удмуртии, было дутым, фальсифицированным, и было заведено в рамках начавшейся кампании против Высоцкого, им трудно поверить. Наверное, если бы Высоцкий был сыном или, на худой конец, зятем члена Политбюро, дело бы тут же замяли. В ином случае такое вряд ли было бы возможно. Не думаю, что окажись на месте Высоцкого Магомаев или Кобзон, они бы смогли добиться, чтобы уголовное дело вообще не возбуждалось. Конечно, в дальнейшем это дело можно было прекратить или свести наказание к штрафу, что и произошло в итоге в этой аварии с Высоцким.

Дело в конце концов кончилось тем, что товарищеский суд в Театре на Таганке вынес Высоцкому общественное порицание и призвал его быть внимательнее за рулем. Районный суд, принимая во внимание это решение, Высоцкого оправдал.

О том, как Высоцкий водил машину, оставили воспоминания братья Вайнеры: «Мы ехали на студию, опаздывали, торопились, и он, как всегда, гнал машину во весь опор. У Киевского вокзала свистнул пронзительно милиционер, взвизгнули тормоза, замер этот бешеный гон. «Ну, все, заторчали», – махнул он досадливо рукой. Инспектор неспешно просмотрел протянутые документы, мельком взглянул ему в лицо, осуждающе вздохнул: «Превышаете, товарищ Жеглов! Ведь не на «операцию» спешите?» – «А! У меня каждый день операция!» Милиционер возвратил права и домашним, неофициальным тоном попросил: «Не гоните так лошадей, Владимир Семеныч». – «Ей-богу, больше не буду!» – поклялся Высоцкий, включил скорость и погнал пуще прежнего…

Постоянный дефицит времени, гонка с судьбой определили в Высоцком безошибочность принимаемых им решений, точное знание, чего он хочет. Каждая строка, каждая роль, каждый глоток и вздох – как будто последний».

На самом деле Высоцкий гнал себя прямиком к смерти. Вайнеры, очевидно, не догадывались, что в тот момент Высоцкий находился под действием наркотиков. И все та же вера в то, что он – сам Высоцкий и ему все равно ничего не будет.

2 января 1980 года Золотухин записал в дневнике нервную реакцию Любимова на внезапный отъезд Высоцкого: «Происходит странная ошибка: больной спрашивает, ответственен ли он за квалификацию врача. Высоцкий умолял играть Гамлета. Но он только хотел. Абстрактно. А совершенно в роли ничего не понимал, и репетиции были адовы! Адовы…» Юрий Петрович был уверен, что Высоцкого – Гамлета сотворил в большей мере он сам, что вряд ли верно. Не умаляя заслуг Любимова, следует признать, что никто, кроме Высоцкого, не мог сыграть такого Гамлета, становящегося сильным в своей слабости, буквально взрывающего пространство спектакля. Неудивительно, что в тот момент у таганковского «Гамлета» так и не появилось конкурентов в советских театрах, хотя попытку поставить одну из самых знаменитых шекспировских пьес предпринимал такой серьезный режиссер, как Андрей Тарковский, а главного героя играл такой выдающийся актер, как Андрей (Адольф) Солоницын.