Самоубийство Земли
Шрифт:
В окне сверкнула молния. От удара грома задрожали стекла.
— Хорошая погода для того, чтобы совершить что-нибудь таинственное, — усмехнулся Фауст. Потом подошел к шкафу, достал бутылку вина, два стакана. — Мы давно не пили с тобой, дружище. Выпьем!
— За что? — спросил, поглаживая бороду.
— За что? Да хотя бы за то, чтобы скорее миновали двадцать четыре года, и я отправился бы на вечные мучения. Пора, пора… Не знаю, как ты, дружище, но я буду скучать без тебя…
— Я тоже, — произнес неожиданно для себя. И снова обозлился, подумал: «Этот ученый имеет надо мной какую-то странную
Чокнулись. Фауст отпил маленький глоток. Бокал оставил на столе, а сам сел в кресло и произнес, словно не к собеседнику обращаясь, а к себе:
— Знаешь, мне иногда кажется, что мы поменялись ролями… Смешно, правда? Ну то, что я тщетно стараюсь походить на тебя, — это ладно. Сколько лет общаемся, а я ведь всего-навсего человек, просто человек — и все. Но ты-то, ты… Смешно, правда? А что ж не смеешься ты?
— Это невозможно, — сказал, и сам удивился безжизненности собственного голоса. — Я пришел, чтобы поговорить с тобой.
— Мы уже говорим, дружище. — Подошел к столу, отхлебнул, снова сел. — Только не будь таким трагичным, пожалуйста, а не то я забуду, что нахожусь в твоей власти, а мне об этом никак нельзя забывать.
— Я хочу, чтобы ты сам рассказал про свое открытие.
— Пожалуйста. Кому же, как не тебе?
Фауст взял какую-то склянку, вылил содержимое на пол.
Уже через мгновение в лаборатории появилась обнаженная женщина и начала свой медленный странный танец. В отблесках грозы она казалась невероятно таинственной, прекрасной и абсолютно неземной.
— Я не стану тебе рассказывать технологию производства этой жидкости. Тебе ведь это не интересно, правда? — Фауст допил вино. — Но у меня есть проблема. Понимаешь, получаются только женщины. Причем непременно молодые и красивые. Много лет я бьюсь над тем, чтобы у меня получилась… ну, скажем… толстушка с маленькими глазами. Не выходит ни черта!.. Извини… Ничего не выходит…
Подумал: «Он что, издевается надо мной? Зачем он мне все это рассказывает?»
Фауст продолжал. Говорил весело, все время улыбаясь:
— Пробую воплотить мужика — и снова прекрасная женщина. Как ты думаешь, с чем это связано? — Фауст подошел к обнаженной танцовщице. — Но она ведь воистину прекрасна! Посмотри, какая аккуратная линия бедра. А грудь? Какова грудь, а? Ты не представляешь, сколько лет потратил я на то, чтобы добиться нужных пропорций. По молодости я думал, что чем у женщины больше грудь — тем она прекрасней. Ошибка. Дело не в величине как таковой, дело в пропорции… Однако, теперь мое открытие можно воистину назвать великим: таких прекрасных женщин, как делаю я, не может сделать ни Он, — Фауст поднял палец к небу, — ни ты.
Подумал: «Действительно, издевается. Так привык ко мне, что забыл, кто я такой. Это плохо».
Дунул — красотка исчезла.
— Неужели тебе не понравилось? — с наигранной обидой спросил Фауст.
— Доктор, я пришел говорить с тобой не об этом. Почему ты не хочешь рассказать мне про твое главное открытие?
— Потому что — не хочу, — ответил Фауст совершенно спокойно.
— Но это глупо. Неужели ты всерьез думаешь, будто можешь что-то
скрыть от меня? Ты считаешь, что я не купил твои мысли? Это не так. Я всегда покупаю человека целиком, и если мне принадлежит твоя душа, то мысли я уж как-нибудь узнаю.Фауст налил себе полный стакан вина. Выпил и молча опустился в кресло — он ждал продолжения.
И получил то, чего ждал.
— Я знаю, что ты решил уничтожить Землю. Я хочу понять: почему? И я хочу, чтобы ты сам мне об этом рассказал.
— Зачем? — выплюнул свой вопрос доктор.
Подумал: действительно, зачем? Нет, он явно запутал меня. Чего я добиваюсь? Хочу понять его? Но неужели я не понял за столько лет того, кто принадлежит мне целиком, кто стал плотью моей и кровью? Я хочу остановить его? Но тогда зачем мне знать, что он думает обо всем этом?
Тут распахнулась дверь лаборатории.
На пороге стояла служанка.
— Что еще? — процедил доктор сквозь зубы. — Я много раз просил не беспокоить меня, когда я работаю.
— Простите, господин, ужасное известие. — Служанка часто дышала и мяла в руках платок. Выглядело все это ужасно театрально и неестественно. — Я должна вам сказать… Я…
— Ну что там еще?
— Господин Христиан… Ваш ученик… Он… — Девушка зарыдала.
Плакала она тихо, с неловкостью — как плачут служанки.
Фауст вскочил, подбежал к ней, схватил за плечи, закричал прямо в лицо:
— Что с ним? Что?
— Он… Его… Только что пришел человек, рассказал… — Рыдания не давали выхода словам.
Фауст потряс ее за плечи и сказал совершенно спокойно:
— Послушай, милая, если ты сейчас успокоишься — то получишь несколько золотых монет. Если же ты будешь продолжать рыдать, то получишь расчет.
Девушка перестала плакать мгновенно. Повествование ее стало ясным и четким.
— Только что пришел человек и рассказал. На улице шел дождь. К тому же какая-то девушка, ее зовут Анна, но это неважно, пролила масло. Господин Христиан упал и колесом кареты ему отрезало голову. Он умер на месте.
— Понятно, — сказал Фауст. Никто из двоих, находящихся в лаборатории, не понял, что он имел в виду. — Все, милая, теперь иди. Позже я дам тебе денег.
— Господин, это еще не все… При Христиане нашли множество золотых монет. Очень множество. Целое состояние. Тот человек, ну, который пришел, он сказал, что у молодого ученого не может быть столько денег, и значит Христиан ограбил вас. Теперь все.
Фауст обнял девушку ласково, почти по-отечески.
Гроза не утихала. Наоборот, казалось, что молнии соревнуются друг с другом в яркости: небо из черного стало бордовым. И от каждого удара грома девушка вздрагивала, но теперь уже не плакала — словно загипнотизированная смотрела она на ученого.
— Теперь, милая, ты пойдешь и скажешь этому господину, что я все ему объясню. — Говорил доктор так, как разговаривают с детьми — спокойно и однозначно. — Но не сейчас. Позже. Сейчас я занят. Иди, милая, и не плачь больше: часть тех монет, которые нашли у Христиана, достанутся тебе. Немалая часть. Ида и помолись за его душу. Да запомни еще: Христиан — не вор, я сам дал ему эти деньги. Он был странным человеком, наш Христиан, не очень умным и не всегда приличным. Но он не был вором. Запомни это. Хорошо?