Самой не верится

– Не помню весь текст. Я ведь, девчонки, ночная бабочка. Ну, кто же виноват? А огни отелей так заманчиво горят. Я, девчонки, управляющий тут. Порхаю ночным мотыльком. Место здесь козырное. Видели белый дом с красной крышей по дороге сюда? Это мой. Там я живу, сестра с семьёй и мама наша. Я, девчонки, рождён быть ночной бабочкой. Но любой бабочке нужна подружка.

Под звон бокалов, которыми компания начала чокаться, мы покинули ресторан.

Через пару дней я пришла туда днём. Виктор обгорел на солнце, остался в номере, а я отправилась к «ночной бабочке». И хорошо, что сходила. Как я уже говорила, все точки над «i» были расставлены тогда.

Днём в ресторанчике народ был, но столиков свободных имелось немало. Я присела за стол, который стоял как раз напротив входа. Заказала мороженое. Сидела, наблюдала из-под солнечных очков с тёмными стёклами, как Апаш суетливо поправляет рамочку, висевшую на стене, с выставленным на обозрение меню. Как он похохатывает в ответ на реплики, доносящиеся с кухни. Я, объект уже не слишком молодой, его, по всей видимости, не интересовала, и он не смотрел в мою сторону. Время шло, нужно было решаться. Тогда я сняла очки и посмотрела прямо на него. Он как раз направлялся к столику, за который села компания из трёх молоденьких подружек. Видимо, студенток. Апаш, словно запнувшись, остановился резко, потом продолжил путь. Но тут же развернулся и направился в мою сторону:

– Аня, ты что ли?

Я улыбнулась и кивнула.

Апаш крикнул в сторону официантов:

– Коньячку принеси.

Он плюхнулся на стул рядом, и я почувствовала ядрёный запах перегара. Заметив, что я поморщилась, он развёл руками:

– Пью, как последняя сволочь. Работа тяжёлая. Ты, Ань, не обращай внимания.

Подошёл юноша с графинчиком, в котором плескалась тёмная жидкость:

– Павел Ильич, триста?

Апаш, не глядя на него, махнул рукой. Жест означал «ставь и вали отсюда».

Вдогонку юноше Апаш дополнил свой заказ:

– Лимон и минералку ещё.

Он посмотрел на меня взглядом, полным желания поскорее налить коньяк себе в рюмку, и, словно извиняясь, пожал плечами:

– В-о-о-от, теперь я Пал Ильич Чайковский, а никакой не Апаш.

Я не выдержала:

– Ты сказал, что пьёшь. Что-то случилось?

Апаш, разливая коньяк, даже не посмотрел в мою сторону:

– Ничего не случилось. Грустно.

Я решила не тянуть кота за хвост:

– Апаш, я здесь с мужем…

Он, зажмурившись от блаженства, которое доставил ему коньяк, вылитый в нутро, заметил:

– Ах, с мужем. А я уж хотел за тобой приударить, – и развязно заржал.

Я смотрела на него во все глаза и не узнавала.

Тут врубили музыку. «Ночная бабочка. Ну, кто же виноват?»

– Классная песня, да? – спросил меня Апаш.

Я попросила:

– Пусть сделают потише.

Апаш крикнул:

– Ша! Стоп музон.

Он посмотрел на меня и с интонацией заправского алкоголика представился:

– А я, между прочим, ночная бабочка. Все ночами отдыхают, а я вкалываю. Кручусь как белка в колесе. А к утру нажираю-ю-ю-юсь. Сплю мало, с утра – опять на работу. Так вот и живу.

Он закурил, не спрашивая разрешения у меня, закинул ногу на ногу и улыбнулся.

Я поняла, что коньяк, наконец, согрел ночную прожорливую бабочку.

«Не встречайтесь с первою любовью»

Заметив, что мороженое в моей креманке совсем растаяло, Апаш барским жестом подозвал всё того же официанта и ткнул в меня пальцем:

– Даме вот этой – мороженого. Самого вкусного. Усёк?

Я засопротивлялась:

– Не хочу больше, спасибо.

Но паренёк уже ушёл, а Апаш снова разливал коньяк и меня не слушал. Когда он опять выпил, мне принесли мороженое, украшенное черешенкой и орешками, и я вновь завела разговор:

– Апаш, так вот, я тут с мужем, позавчера тебя увидела, и сегодня забежала на минутку узнать, как у тебя дела. Я же тебя с того самого лета и не видела больше. Ты тогда учился…

Апаш перебил меня:

– Учился, да не доучился. Бросил я это дело, Ань. Кому оно надо? Вон я, безо всякого образования имею и где жить, и что поесть, и выпить, причём вкусненько.

Понимая, что он пьянеет всё больше, я не стала ждать очередной его тирады и напрямую спросила:

– Почему ты не писал мне? Вернее, почему не ответил на моё письмо?

– Кто, я? – непонимающе уставился на меня Апаш.

– Да, ты. Я уже готова была трясти его за плечи от злобы и ненависти. – Я ждала ответа, а ты даже не отреагировал.

– Малыш, какое письмо? Я же писал тебе, я помню.

Я сложила руки в замок:

– Я была беременна и написала тебе об этом.

Он, казалось, облегченно вздохнул:

– Ах, это. Так я это… не помню, малыш. Но были какие-то обстоятельства.

Он снова выпил коньяку и хлопнул себя по лбу:

– Так, вспомнил. Ну, там такое дело, в общем, выяснилось, что батя мой и вправду сам того, а не на охоте.

Он много и беспорядочно жестикулировал, как все алкоголики. Теперь Апаш ещё сильнее размахался руками:

– Я тогда, короче, узнал…

Он прервался, так как в поле его зрения попал официант:

– Неси коньяк! – приказал Апаш.

Я поёжилась: столько выпивать до обеда, а потом работать до глубокой ночи, это, конечно, в таком возрасте, возможно, и получается. Но явно долго продолжаться не сможет.

Апаш забубнил:

– В общем, я как узнал, что он – сам себя, то я был в полной нирване. Мир рухнул, малыш. Потом узнал, что там ещё были всякие проблемы у него. Я в жизни так, малыш, разочаровался, ты не представляешь. Кинул я взор на институт, махнул рукой и свалил. Мне твоё письмо пацан потом привёз, да только я уже с горя замутил с одной бабой. Ой, пардон, девушкой. И она мне начала руки выкручивать, типа «хочу ребёнка, хочу ребёнка», и тут твоё письмо. Я, в общем, в жизни разочаровался.

Я за это «в общем», за пьянство, за неприглядный облик окончательно разозлилась на него:

– А не слишком ли много событий для такого небольшого периода?

Апаш, дождавшись очередную порцию коньяка, на этот раз закусил дольками лимона, отправив в рот сразу несколько, прямо пальцами собрав их с блюдца:

– Да, событий много было.

Я удивлённо уточнила:

– Но ведь ты потом даже никогда не попытался узнать, как моя жизнь и что с ребёнком.

Апаш погрозил пальцем: