Самшитовый лес

– Не подсказывай мне ответ, Гена, - сказал Сапожников.

Потом он засмеялся, сделал танцевальное па в центре комнаты, закрыл глаза и повалился на пол.

– Неожиданности хороши в меру, - сказал Глеб.

– Фролов кинулся поднимать, но Глеб остановил его.

– Нельзя...
– сказал Глеб.
– Скорую помощь... Быстро... Инфаркт, наверно.

Палец Вартанова не попадал в единицу на диске и все промахивался мимо.

– Допрыгался, фердипюкс...
– сказал Филидоров, который во время дебатов не произнес ни одного слова и настолько затих в своем углу, что о нем постепенно забыли, хотя вначале явно старались показаться и понравиться ему.

– Эх, вы!
– наконец крикнула Нюра.
– Ему же людей жалко!

Понятно вам?
– И снова крикнула: - Сапожников!

Глава 28. БАГУЛЬНИК

Как на самом деле было, никто не знает, но рассказывают вот что: шел по улице человек, шел и шел, а потом вдруг упал. Подбежали к нему, смотрят, а он не тот. Какой он прежде был, никто, конечно, не знал. Шел себе по улице и шел, а когда упал, смотрят, он совсем не тот. Ну конечно, тут шуры-муры, туда-сюда, то-се, подбежал второй, поднял человека, пустил его по улице идет. Как колесо покатился. Опять стал тот самый. Никакого интереса.

Вика сказала Сапожникову:

– Ну что ты мне всякую чушь рассказываешь... Ну, а кто он, тот человек?

– Кто?

– Который упал?

– А-а.

– Нет, правда, кто?

– Это был я.

– А второй, который его поднял?

– Это был тоже я, - сказал Сапожников.
– Однажды раненый упал на льду и разбил лицо. Это был тоже я, а однажды я замахал крыльями, взлетел на забор и закукарекал. Это был тоже я.

– Ты очень чувствительный.

– Нет, - не согласился Сапожников.
– Я задумчивый.

– Ничего, все еще наладится, - сказала Вика - Ты еще выпутаешься.

На подоконнике стояла хрустальная ваза колокольчиком. Вика воткнула в нее какие-то прутья и налила воды. Два дня они стояли веником, а на третий брызнули розовыми цветами.

Сапожников только хотел было сказать ей, что вот, мол, сухие прутья, если их поставить в вазу да налить воды - и другое в этом роде, - только рот раскрыл, а она тут же все сообразила.

– Ты мыслишь образами, - сказала Вика, - не инженер, а прямо какой-то Белинский.

– Я - сломанный придорожный цветок татарник, - сказал Сапожников.
– Я Хаджи Мурат. Меня теперь только в хрустальную вазу ставить... Ничего нельзя, двигаться нельзя, пить нельзя, курить нельзя...

– Только без пошлостей.

– Я ни слова не сказал о женщинах. Что ты взвилась?

– Я тебя знаю.

– Вот-вот, курить нельзя, пошлости говорить нельзя... Слушай, - сказал Сапожников, - мне сегодня улица снилась. Лето, а по асфальту идут глазастые девчонки в мини-юбках, с вытаращенными коленками...

– Противно, - сказала Вика.

– Ты же сама такая.

– Я бы их из пулемета расстреляла.

– А не жалко?

– Жалко, - сказала она.

И Сапожников вдруг откинул одеяло и выскочил на холодный пол. Ничего. Жив.

Вика крикнула:

– Ты что?

Сапожников стоял на паркете на дрожащих ногах.

– Совсем с ума сошел, - сказала Вика, - совсем...

Сапожников похлопал себя ладонью по ноге.

– Волосики...
– сказал он.

Вика вылетела из комнаты.

– Не сердись, - крикнул Сапожников.
– Пошлости тоже зачем-то нужны.

Хлопнула входная дверь.

– Тишина, ты лучшее из того, что я слышал, - сказал Сапожников и, держась за стенки, выбрался в коридор, где у него возле холодильника имелась гиря.

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, - сказал Сапожников и нагнулся за гирей.

Тут на него упала щетка, потом рулон чертежей. Они показались ему очень тяжелыми. Он запихнул их в угол. Отдохнул немножко. Потом рывком поднял гирю, подержал ее над головой и осторожно опустил на пол.

Ничего не случилось.

– А ну, - сказал Сапожников сам себе и поднял еще раз.

Потом он доплелся до кровати и сел на краешек. В груди булькал, толкался и бил крыльями недорезанный петух.

– Болит, - жалобно сказал Сапожников, но никто не услышал.
– Ну и хрен с ним. А раньше, что ли, не болело? Уж лучше от гири.

Тогда он встал, повторил все сначала, и пот заливал ему лицо, и слезы заливали ему лицо, а на улице нерешительно бренчали первые гитары, ничего, они разойдутся еще. Скоро лето. И тогда он обнаружил, что стоит на коленях перед гирей.

– Нет...
– сказал Сапожников сам себе.
– 3ачем же умирать стоя. Лучше все-таки жить стоя, чем умирать на коленях. Если сейчас не умру - буду жить, а как же!

Потом дополз до постели, улегся и дышал.

– Курить бы надо бросить, - сказал он.

И тут чмокнул замок и вошла Вика.

– Отдышалась?
– участливо спросил Сапожников.

– У меня голова болит от тебя, -ответила она.

– Я одинокий, - сказал Сапожников.

– Ну уж нет, - сказала она.
– Прежде чем помереть, мы с тобой еще поживем, Сапожников.

Он и раньше замечал, что им разом приходят одни и те же идеи, но не знал, что это бывает на расстоянии.

– А то еще был такой случай, - сказал Сапожников. У него этих случаев было сколько хочешь.

Вика перебила:

– Они мне сообщили, что у тебя инфаркт был из-за меня.

– Они романтики.

Она усмехнулась пренебрежительно, а Сапожников, чтобы ее утешить и выделить из общей массы людей, сказал:

– Им непременно надо, чтобы из-за любви был инфаркт, а еще лучше помереть. Тогда будет о чем рассказывать и бегать из дома в дом высунув язык.

– У нас же ничего с тобой не было, - сказала она.

– Им это не интересно. Им интересно, чтоб было.

– Мне тоже.

– Но тут уже ничего не поделаешь.

– А может быть, ты циник?
– спросила она.

– Нет, - сказал Сапожников.
– Я механик.

– Ты всем голову морочишь.

– Что правда, то правда.

– Слушай, а из-за чего у тебя был инфаркт

– Ну-у, товарищи!
– сказал Сапожников.
– Медицина этого не знает, а ты хочешь, чтобы я знал! А был ли инфаркт? Может, инфаркта-то и не было?