Самураи

В своей замечательной работе «The Fighting Spirit of Japan» Харрисон писал, что, по словам многих мастеров будзюцу, с которыми он общался в начале двадцатого столетия, воины, использовавшие в бою «гипноз, месмеризм или потусторонние силы», встречались не так уж и редко. Один из них, как говорят, «без особых затруднений» победил знаменитого Миямото Мусаси, «не пользуясь ничем иным, кроме обыкновенного бумажного веера» (Harrison, 101). В то время (как и сегодня) было крайне трудно провести четкую линию, отделяющую трюки или ловкость рук от истинной психической стабильности и силы, чистое внушение от подлинной отваги и энергии, иллюзию от голой реальности. Но очевидно, что буси — как бы они ни были ограничены в этическом воображении и свободе выбора внутри системы — обычно воздерживались от применения тактических приемов первой категории, которые они считали мошенническими и недостойными любого уважающего себя воина. Таким образом, мы оставим без ответа вопрос об этих эзотерических силах, основанных на способности одного человека затуманивать сознание другого. Наша основная цель здесь заключается в том, чтобы исследовать эволюцию тех внутренних сил, которые позволяли человеку встречать умелого и мысленно независимого фехтовальщика и оставаться спокойным, готовым сражаться (и, более того, сражаться хорошо) с отвагой и энергией, не уступающими отваге и энергии противника.

По мнению Такуана (которое является одним из самых взвешенных и всеобъемлющих среди многих других точек зрения на данный предмет), внутренние и внешние факторы фехтования следует рассматривать как «два колеса одной телеги», и, следовательно, тренировки в кэндзюцу «никогда не должны иметь одностороннего характера» (Suzuki, 101). Тем не менее нет никаких сомнений в том, что каждый мастер кэндзюцу признавал первостепенную важность психической независимости в контроле над боевой ситуацией. Более того, они все говорили о том, что для успешного осуществления контроля ум должен быть свободен от любой привязанности, независимо от ее источника и характера. Прежде всего ум следует оградить от беспокоящего влияния «внешних» обстоятельств боя, таких, как используемое оружие, поскольку «когда ум сосредоточен на мече, вы становитесь пленником самого себя. Все это происходит потому, что ваш ум поглощен чем-то внешним и теряет свое господство» (Suzuki, 96). Ни позиции, ни жесты, ни приемы не должны оказывать влияния на независимость ума или ограничивать ее. «В случае фехтования, например, когда противник пытается нанести вам удар, ваши глаза сразу же ловят движение его меча, и вы можете попытаться последовать за ним. Но как только это произойдет, вы перестанете владеть собой и, несомненно, потерпите поражение. Это называется «остановкой» (Suzuki, 96).

Эти наблюдения неоднократно встречаются и в хрониках других боевых искусств, даже невооруженных.

Легендарный Исо из Тэндзин Синъё Рю дзюдзюцу, как говорят, написал в руководстве для этой школы: «Если вы носите доспехи или другое военное снаряжение, не позволяйте ему влиять на вас — поскольку эти «вещи» не более чем видимость» (Judo Kodokan,Spring, 1951). В более современном исследовании кэндзюцу другой автор, по всей видимости, соглашается с ним и даже цитирует мастера кэндзюцу, предлагающего метод для помещения вещей в правильную перспективу: «Думая слишком много о мече, вы теряете чувство цели. Возможно, вам будет это проще понять, если вы представите себе фехтование без меча», — говорил он (Gluck, 9). Например, в классическом кэндзюцу ученик получал строгий выговор от своего учителя, если он давал волю своему гневу и попадал в ловушку, приготовленную противником (Durckheim, 77).

Эта независимость ума и сопутствующая ей психическая стабильность в боевой ситуации, со всеми их внешними и внутренними значениями, считались фундаментом общей осведомленности и чистоты восприятия, которые сами по себе являлись сущностью контроля над боевой ситуацией, поскольку они позволяли человеку предчувствовать стратегические события или реагировать на них в момент появления.

Хороший пример первого типа превентивного восприятия (то есть предчувствие приближающейся атаки) предлагает следующий эпизод из «Гэккэн Содай». Знаменитый учитель кэндзюцу отдыхает в своем саду вместе с одним из учеников, который вооружен мечом. Глядя на расслабленного учителя, погруженного в спокойное созерцание, юноша подумал, как легко сейчас было бы провести внезапную атаку (используя технику иайдзюцу) и убить учителя еще до того, как он поймет, что происходит. В этот момент учитель, нахмурившись, посмотрел по сторонам. Продолжая хмуриться, он поднялся на ноги и начал обыскивать сад, заглядывая за деревья и кусты, словно бы ожидая обнаружить там притаившегося врага. Никого не найдя, он еще больше встревожился и удалился в свою комнату, где в ответ на обеспокоенные расспросы ученика объяснил ему, что за долгие годы тренировок и благодаря богатому опыту в будзюцу у него развилась способность предчувствовать приближающуюся атаку, как бы различая в воздухе запах убийства еще до того, как такая атака материализовалась. В этот день, в саду, он «почувствовал» такой запах, но ничего не произошло и никого не оказалось поблизости, за исключением его ученика. Только после того как юноша объяснил ему, что это он подумал о возможности провести эффективную атакуй против своего учителя, последний расслабился, и к нему вернулось потерянное спокойствие. Мастер почувствовал агрессивное намерение своего ученика, хотя тот не выдал его ни единым жестом.

Подобные эпизоды, рассказывающие о случаях превентивной осведомленности, так часто встречаются в японской литературе, что со временем они проложили себе путь в современные кинофильмы тямбара, которые иллюстрируют события легендарной эпохи. В классическом японском фильме, получившем международное признание («Семь самураев» Акира Куросавы), аналогичную глубину интуиции и восприятия продемонстрировал лидер воинов, попытавшийся отличить истинных самураев от многочисленных самозванцев-ронинов, бродивших по дорогам в те дни. Тест, который он придумал, был достаточно простым: человек, вооруженный дубинкой, вставал за дверью, через которую должен был пройти кандидат. Из семи воинов без хозяина, приглашенных переступить через порог, лишь один (крестьянского происхождения, не являвшийся законным членом воинского сословия и, следовательно, не сведущий в харагэй)не предпринял мер предосторожности, необходимых в подобной ситуации. Он (крестьянин) оказался единственным, кого застали врасплох, и, вполне естественно, ему достался удар по голове [19] . В другом интересном фильме, посвященном феодальной Японии, который демонстрировался в Соединенных Штатах под названием «Харакири», один человек, поклявшийся отомстить за несправедливое самоубийство своего зятя (несправедливое, потому что оно было вынужденным и крайне жестоким), подкараулил свою первую жертву и начал ее преследовать. Почти автоматически последний почувствовал угрозу (хотя не было никаких явных свидетельств враждебности) и приготовился к бою.

19

Создается впечатление, что авторы знакомы с этим фильмом только понаслышке.

Была разработана целая теория, посвященная данному типу интуиции, основанная на внутренней централизации в хара— единственном Центре, способном гарантировать необходимую чистоту и глубину восприятия. Эта теория проложила себе путь в современную эпоху в Западное полушарие благодаря бесценным работам Дуркхэйма, который провел одно из самых глубоких исследований, посвященных хара.В этой связи он поведал историю о потенциальном агрессоре, который оказался «обнаруженным» своей жертвой и поэтому не смог атаковать — обмен информацией между двумя людьми произошел автоматически и оказался достаточно точным, хотя ни один из них не посмотрел на другого и не подал какого-либо иного признака того, что этот контакт состоялся.

«Это не «предчувствие», а одна из форм восприятия действительности, реальных фактов; это не внезапная и мимолетная интуиция, а своего рода антенна, которая всегда остается доступной для того, кто ее имеет. Кроме того, если харагэй развито, то эта энергия может быть и активной. Адепт харагэй не только сверхчувствительный приемник, но и такой же мощный передатчик» (Durckheim, 33).

Что касается восприятия, то харагэй, как теория, использовало знаменитые образы мидзу-но-кокорои цуки-но-кокородля наглядного представления той мысленной позиции, которую необходимо выработать каждому, кто хочет легко решать все свои жизненные проблемы (включая проблемы насильственной конфронтации). Мидзу-но-кокоробуквально означает «дух, спокойный, как водная гладь», и этот образ передает состояние ума такое же безмятежно спокойное, как зеркальная поверхность озера, в которой четко отражается все, что присутствует или движется поблизости, без выделения конкретных деталей. Но если над водой подует ветер, эти четкие отражения распадутся на бесконечное число отдельных фрагментов, искажающих оригинальный образ и делающих неразборчивой всю картину. Цуки-но-кокоро, сдругой стороны, означает «дух, спокойный, как луна», и передает беспристрастное отношение ко всему, что существует в окружающем мире, подобное свету луны, которая беспристрастно сияет на небе и «осознает» весь ландшафт в целом, так же как и его разнообразные детали. Но если между землей и небом появится облако, все сразу же изменится; пейзаж станет мрачным, тенистым и часто пугающим. Оба образа содержат следующую основную идею, ум может воспринимать и оценивать общее: и частности, далекое и близкое, независимо одно от другого только в том случае, если он централизован и, следовательно, защищен от помех любого рода. Таким образом, по мнению большинства мастеров кэндзюцу, эта общая осведомленность о реальности, выраженная через образ луны (цуки),включает и специализированное восприятие значимых деталей, важных конкретных элементов боя, подобно тому, как отдельные ветви дерева, растущего у озера, отражаются в его спокойных водах ( мидзу).

Как отмечалось ранее, эта способность ума концентрировать всю свою энергию восприятия на единственном объекте и в то же время осознавать присутствие всех элементов, окружающих этот объект, использовалась многими древними доктринами духовного развития и просветления в Индии, Китае, Тибете и Японии как техника освобождения ума от любой привязанности к многочисленным и разнообразным феноменам, присутствующим в человеческой реальности. Первый шаг в ней заключался в том, чтобы привести в порядок и сконцентрировать психические силы для достижения первого уровня независимости, мира и гармонии — необходимая прелюдия к дальнейшему исследованию социальной и космической сущности этой реальности в серии прогрессивных расширений человеческой личности. Эта техника концентрации стала искусством в буддийской школе мысли, которая получила свое название от метода, использовавшегося для полной фокусировки сознания в одной точке — школы медитации, известной в Индии как Дхьяна, в Китае как Чань и в Японии как Дзен. Разумеется, как отмечалось ранее, чрезмерное увлечение концентрацией может стать уклонением от истины, если ее интерпретировать (как это часто бывало) в абсолютном смысле и как самоцель. В таких случаях человеческий ум будет захвачен и застынет в полной зависимости от созерцаемого объекта, полностью исключая все остальные элементы, существующие в этой реальности.

Однако у мастеров будзюцу такое интенсивное восприятие единственного элемента и значительного фактора боя, достигаемое через дисциплины концентрации и медитации, считалось основным требованием искусства кэндзюцу. Например, ум должен быть готов воспринимать все дерево, различать с ослепляющей ясностью каждый отдельный лист на его ветвях и в то же время четко осознавать присутствие всех остальных, но не позволяя себе быть захваченным ка-ким-то одним из них. Эти идеи, касающиеся восприятия быстрой последовательности отдельных образов, связанных друг с другом за счет общей осведомленности бусио всей картине в целом, его концентрации на самой важной детали при одновременном удержании в фокусе внимания во всех остальных, являлись методологическим основанием многих школ кэндзюцу, как и лучших школ будзюцу в целом. Они помогают объяснить славу таких школ, как Кото Ёири Рю, чьи каноны боя против целой группы противника вместо одного фехтовальщика, фигурируют в лучших японских фильмах 60-х, включая «Ёдзимбо», «Сандзуро» и «Харакири», где герой с молниеносной скоростью поражает (или защищает себя) мечника и копейщика, набросившихся на него с разных сторон. Несколько веков назад Такуан писал:

« Допустим, на вас напали десять человек, и каждый из них по очереди готов нанести вам удар мечам. Избавившись от одного, вы сразу же перейдете к другому, не позволяя своему разуму« остановиться» на ком-либо. Как бы быстро ни следовали удар за ударом, вы не станете сражаться сразу с двумя. Таким образом, вы последовательно и успешно разделаетесь с каждым из десяти. Это возможно только в там случае, когда разум движется от одного объекта к другому, когда его ничто не «останавливает» и не порабощает» (Suzuki, 98).

Разумеется, этот тип психической независимости в гуще нападающих врагов был еще более эффективным при столкновении с единственным противником. В этой связи Такуан далее уточняет:

«Вы, конечно, видите меч, собирающийся поразить вас, но не позволяете своему уму «останавливаться» на нем. Оставьте намерение контактировать с противником в ответ на его угрожающий выпад, перестаньте строить всякие планы на этот счет. Просто воспринимайте движения противника, не позволяйте своему уму «останавливаться» на этом, продолжайте двигаться ему навстречу» (Suzuki, 96).