Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Какой смысл продолжать? Направить самолет в океан, и пусть оставшиеся на Иводзиме считают, что мы либо добрались до кораблей противника, либо нас сбили по пути? А честно ли будет так поступить?

Нет! Я проверил показания компаса и, описав широкий круг, повернул, ведомые не отставали от меня. Я даже не подозревал, где мы сейчас находимся. Мы вслепую пробивались сквозь тучи и наверняка сбились с курса. Мы могли находиться где угодно… Даже повернув на 180 градусов, могло оказаться, что мы следуем на юг, а не обратно к Иводзиме.

Мне вспомнились слова капитана Миуры: «…вы должны все вместе пикировать на вражеские авианосцы!»

Я чуть не повернул назад, чтобы отправиться на поиски кораблей. Ведь я все еще был офицером Императорского военно-морского флота, где приказ являлся святыней. Даже если бы нам удалось вернуться назад, как бы я посмел смотреть в глазу командиру, пославшему меня на это задание?

Мне приходилось бороться с собой. Я мучился, проклиная себя за нерешительность. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю что выбрал единственно верный путь. Но даже сегодня я не в состоянии описать, чего мне тогда стоило подавить в себе воспитанный годами жесточайшей дисциплины инстинкт, требовавший выполнения приказа. В те страшные секунды в кабине своего Зеро мне все же удалось сломить себя, нарушив священные традиции.

Даже если бы мы трое нашли корабли противника, даже если бы нам удалось прорваться сквозь прикрытие истребителей и удачно спикировать, чего бы мы добились? Три наших небольших легких самолета не имели бомб, а взрыв боезапаса пушек и пулеметов не вызвал бы сильных разрушений. Два следовавших за мной юных летчика доверили мне свою жизнь и продемонстрировали высочайшее мастерство, повторяя все замысловатые маневры, пытаясь уйти от истребителей противника. Они летели за мной прямо в пекло, что само по себе было подвигом. Они заслуживали лучшей судьбы, чем гибель под обломками самолетов в волнах океана. Они принадлежали Японии и заслужили возможность летать и вновь сражаться.

Итак, я принял решение. Но нам предстоял долгий и полный опасностей полет назад. Теперь все зависело от того, сумеем ли мы сориентироваться. Двигатели наших самолетов находились отнюдь не в идеальном состоянии. Больше других пострадала машина пилота 2-го класса Хадзимэ Сиги. Шквальный ветер во время полета в облаках сорвал с его самолета капот двигателя. Когда я, помахав, попросил его поравняться с моим истребителем, он знаками показал мне, что опасается за свой двигатель, готовый отказать в любой момент.

Что я мог ему ответить? Я знаками попросил его держаться рядом со мной. Пилот 2-го класса Идзи Сираи, чей самолет пострадал меньше, уступил свое место в строю.

Спустя несколько минут я проверил правильность курса по заходящему солнцу, чьи лучи пробивались сквозь разрывы в облаках. Шторм остался позади, вскоре мы должны были оказаться в безветренном и чистом воздушном пространстве.

Медленно тянулись минуты. Я снова оказался в ситуации, которой опасаются все летчики. Мы находились над океаном в сгущающихся сумерках, не имея возможности точно определить свое местонахождение. Топливо заканчивалось, и в довершение всего существовала опасность не найти аэродром, погруженный во тьму из соображений светомаскировки.

Меня изумлял двигатель истребителя, продолжавший бесперебойно работать. Один из магнето сгорел, но мотор работал на удивление четко.

Топливо я не экономил, как делал это два года назад по пути от Гуадалканала в Рабаул. Я не понимал, как почти выработавший свой ресурс двигатель еще способен функционировать в столь тяжелых условиях. Сейчас мне было наплевать, если бы он заглох. Если бы самолет упал, мне бы не пришлось пережить тот момент, наступления которого я со страхом ожидал. Вернувшись на Иводзиму, я буду обесчещен. Я слишком хорошо это понимал. Перспектива предстать перед капитаном Миурой вселяла в меня ужас.

После двух часов полета к Иводзиме океан окутала сплошная тьма. Я не видел ничего, кроме ярко горящих в небе звезд. Прошел почти еще час. Вот он. Наступил этот злосчастный момент. Если я выбрал правильный курс, то сейчас остров должен был находиться прямо подо мной. Если же нет… меня ждали ледяные объятия океана.

Прошло еще несколько минут. Я напряженно вглядывался в линию горизонта в надежде увидеть возвышающиеся из воды на фоне звезд темные очертания. Там что-то было. Что-то большое и темное, приподнятое над водой с одной стороны. Иводзима! Мы добрались!

Я пошел на снижение, Сига и Сираи следовали за мной. Мы начали кружить над погруженным во мрак островом. Из темноты вдруг показались четыре едва различимых огонька. Мне они показались ярко горящими сигнальными огнями. Свет фонарей вдоль посадочной полосы основного аэродрома. Они ненадолго зажглись, указывая нам путь к приземлению. Находящиеся на острове узнали наши самолеты по звуку моторов. Я почувствовал огромное облегчение, тело обмякло, внезапно избавившись от напряжения, владевшего мной все три часа, ушедших на обратный полет.

В свете четырех фонарей посадочную полосу почти не было видно. Обычно горели двадцать фонарей, но бомбардировки уничтожили их. Четыре фонаря или сорок, мне было наплевать! После того, через что нам пришлось пройти, я был готов приземлиться в полной темноте. Вскоре я приземлился и стал выруливать, уступая место на полосе следовавшим за мной истребителям. Фонари погасли.

Толпа летчиков и механиков подбежала к нашим самолетам. Несколько секунд я наблюдал за ними, мне было стыдно смотреть в их лица. Спрыгнув на землю, я поплелся к командному пункту. Никто не попытался остановить меня, когда я, не глядя по сторонам, пробирался сквозь толпу. Все понимали, что я чувствую, и расступались, пропуская меня и двух моих ведомых, идущих следом.

В темноте я натолкнулся на кого-то и резко отступил назад. Ни звука, ни движения.

– Кто тут? – крикнул я.

Ответа не последовало. Я приблизился к сидевшему на земле человеку. В темноте я сумел разглядеть надетый на нем летный комбинезон и наклонился, чтобы рассмотреть его лицо.

– Муто!

Летчик сидел, удрученно опустив голову.

– Ты ранен, Муто?

Он поднял голову и грустно посмотрел на меня.

– Нет, – медленно произнес он, – я не ранен. – Поднявшись с земли, он изумленно взглянул на стоявших позади меня Сигу и Сираи. – Ты… ты привел с собой и своих ведомых! – удивленно воскликнул он. Уставившись в землю, он застонал. – Сакаи… Сакаи… плюнь на меня, дружище. Плюнь на меня. – По его лицу катились слезы. – Я был вынужден вернуться назад, – рыдая, произнес он, – один!

На земле перед Муто лежали подарки, которые ему принесли товарищи после возвращения. Эти скромные дары явно были призваны подбодрить удрученного летчика.

Я стиснул его плечо:

– Мне понятны твои чувства, Муто. Но сейчас уже ничего нельзя поделать. Слишком поздно. Все кончено. Теперь все в прошлом. – Я слегка затряс его. – Муто, – показывая на командный пункт, произнес я. – Мы… мы пойдем туда вместе.

Он кивнул. Мы не могли смотреть друг на друга. И тут что-то со мной случилось. Все произошедшее в этот день вдруг вызвало у меня приступ настоящей ярости. Я думал о Муто, блестящем летчике, ставшем настоящим асом, готовым сражаться где и когда угодно… А теперь он униженно рыдал, боясь показаться трусом, не выполнившим идиотского задания.