Самые скандальные треугольники русской истории
Шрифт:
…Мне уже не раз делали, как говорится, «предложение»; еще того чаще слышала я «объяснение в любви». Но тут не было ни «предложения», ни «объяснения»: мы, и главное, оба – вдруг стали разговаривать так, как будто это давно было решено, что мы женимся и что это будет хорошо. Начал, дал тон этот, очень простой, он, конечно, а я так для себя незаметно и естественно в этот тон вошла, как будто ничего неожиданного и не случилось.
З. Гиппиу
Поэтам для жизни необходимо только вдохновение. Для жизни поэтической семьи из двух человек необходимо какое-то материальное основание, помимо копеечных гонораров, которые получали молодые авторы. И оно нашлось в лице отца жениха Сергея Ивановича Мережковского. Как уже отмечалось, в семье этого чиновника почти культивировалось чувство равнодушия. Оно несколько снижалось в отношениях главы семейства к жене и к младшему сыну. Варвара Васильевна Мережковская умерла в марте 1889 года, через пару месяцев
8 января 1889 года Дмитрий Сергеевич Мережковский и Зинаида Николаевна Гиппиус обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Он был в скромной чиновнической шинели, она была в костюме стального цвета и скромной шляпке. Присутствовали только ее родственники и несколько знакомых. После венчания никакого торжественного застолья. Скромно попили чайку. Вечером муж поцеловал жене ручку и… ушел ночевать к себе в гостиницу.
Утром мать разбудила дочь:
– Зина, вставай! Муж пришел.
– Какой муж?
– Твой.
– Ах, да… Я же вчера замуж вышла.
Так начался этот прочный брак, продлившийся 52 года. Супругов, конечно, обсуждали их знакомые. Когда они стали знаменитыми, их обсуждала и желтая пресса, сплетничали дамы высшего света и кухарки. Во всех своих квартирах, в европейских гостиницах, в деревенских домах во время путешествий по старообрядческим местам Гиппиус и Мережковский спали в разных постелях и по возможности в разных комнатах. Весьма вероятно, что оба так и остались девственниками. Пятью годами ранее в 1884 году в Петербурге состоялось бракосочетание двух других известных людей – принцессы Елизаветы Гессен-Дармштадтской, ставшей позже в православии Елизаветой Федоровной, и великого князя (а также гомосексуалиста) Сергея Александровича. Так вот они все время спали в одной постели. Что тоже не помешало Елизавете сохранить девственность. Сергей будет убит террористом-эсером в 1905 года. Елизавета, основательница Марфо-Мариинской обители в Москве, погибнет от рук большевиков в 1918-м и будет канонизирована в святые. Так что, бывает, секс в браке не занимает не только первого места, но вообще никакого. Впрочем, с Гиппиус и Мережковским все было гораздо сложнее.
В 1889 году супруги немного пожили в столице, путешествовали по Крыму и вернулись в Петербург, где С. И. Мережковский купил сыну просторную квартиру в доме Мурузи на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы, ставшую их жильем на долгие годы. Со временем у них дома стал собираться салон, вокруг которого вращалась вся столичная литературная жизнь.
Молодые литераторы очень много работали. Писали стихи, прозу. Мережковским уже был задуман цикл историко-философских романов на тему «Христос и Антихрист». Но печатали Дмитрия Сергеевича не очень охотно. Как это постоянно случается с профессиональными писателями, больший заработок приносила поденщина – заказные статьи и переводы. Он переводит античных авторов Эсхила, Еврипида, Софокла, Лонга. Знаменитый роман последнего «Дафнис и Хлоя» в переводе Мережковского вышел в 1896 году отдельным изданием. Он пишет критические статьи. В «Северном вестнике» вышла статья «Старый вопрос по поводу нового таланта», где анализировалось творчество начинающего Антона Чехова. Но статья никому не понравилась, включая Чехова. Составленная Мережковским книга статей и литературных эссе о русских и европейских писателях «Вечные спутники» вышла в 1897 году, но не раскупалась. Лишь перед Первой мировой войной критик Мережковский получил признание и «Вечными спутниками» стали награждать гимназистов-отличников.
Литератор Гиппиус поначалу оказалась значительно более успешной, чем Мережковский. В творческих семьях подобное не редкость. Пока муж витает в облаках, жена пашет на земле. Она тоже писала стихи, рассказы. Но главный доход супругов – от регулярно публикуемых ею критических статей. Зинаида числилась штатным критиком в некоторых столичных газетах и журналах и нештатным везде, где писалось о литературе. Печаталась только под мужскими псевдонимами Лев Пущин, Товарищ Герман, В. Ропшин, Роман Аренский, Антон Кирша, Никита Вечер и самым известным – Антон Крайний. Ей долго удавалось хранить тайну псевдонима. Иногда случалось, что какой-нибудь обиженный критикой поэт требовал познакомить его с «этим Антоном», чтобы начистить тому физиономию.
В истории русской литературы бывали такие уникальные моменты, когда не только писатели, но и критики становились настоящими властителями дум – Белинский, Герцен, Добролюбов, Писарев, Чернышевский. Антон Крайний стал, пожалуй, последним критиком, статьями которого зачитывались и профессионалы, и любопытствующая публика. Антон Крайний своими позитивными рецензиями на первые стихи очень помог становлению двух поэтов, достигших мирового уровня, – Осипа Мандельштама и Сергея Есенина.
Впрочем, мировоззрение Гиппиус, видимое из ее статей, многими русскими интеллигентами встречалось в штыки. А ее мировоззрение ведь совпадало с мужниным. Русская литература, а с ней и философия, живопись, музыка и пр. в конце XIX века жили теми же идеями, что и в середине века. Народ, в подавляющем большинстве крестьянство, угнетен, но всегда готов восстать за собственное освобождение, если его подтолкнут революционеры.
То есть идеи народнические. Следовательно, надо писать о мерзостях реальной жизни, показывать разложение правящих классов, живописать передовые ростки, пробивающиеся в угнетенных классах, в общем, писать, как Некрасов, Достоевский, Островский и остальные классики Золотого века. А век вдруг оказывается каким-то иным. И читателям почему-то больше нравится не о мерзостях жизни, а о прелестях зачарованных далей. Многим это казалось упадничеством, поэтому термин «декаданс» [7] возник раньше термина «символизм».Новые идеи пришли в Россию, как всегда, из Европы. Символизм придумали во Франции одновременно с модой на одуряющий абсент [8] . В 1886 году французский поэт Жан Мореас впервые сформулировал новые художественно-эстетические принципы в первом манифесте символизма. «Символическая поэзия – враг поучений, риторики, ложной чувствительности и объективных описаний; она стремится облечь Идею в чувственно постижимую форму, однако эта форма – не самоцель, она служит выражению Идеи, не выходя из-под ее власти. С другой стороны, символическое искусство противится тому, чтобы Идея замыкалась в себе, отринув пышные одеяния, приготовленные для нее в мире явлений. Картины природы, человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства символов не сами по себе, а лишь как осязаемые отражения перво-Идей, указующие на свое тайное сродство с ними… Символистскому синтезу должен соответствовать особый, первозданно-широкоохватный стиль; отсюда непривычные словообразования, периоды то неуклюже-тяжеловесные, то пленительно-гибкие, многозначительные повторы, таинственные умолчания, неожиданная недоговоренность – все дерзко и образно, а в результате – прекрасный французский язык – древний и новый одновременно – сочный, богатый и красочный…»
В 1892 году выходит сборник стихов Мережковского, который так и называется «Символы». В том же году двадцатисемилетний писатель читает знаменитую лекцию «О причинах упадка и новых течениях в современной русской литературе», где формулирует новое течение, которое он полагал новым учением. Не станем здесь углубляться в литературоведение и эстетику. Цель этой книги – люди, их поступки и толкование поступков. Заметим только, что призыв творцов к чистому искусству, к созданию воображаемой, красивой действительности, к изучению героев прошлого или сказочных типов привел к удивительным результатам. Хотя бы к тем, что архитектура стиля модерн, живописное и театрально-декоративное творчество «мирискусников» – прямое порождение идей символистов. Призыв к вышеперечисленному читателей, зрителей, слушателей был принят далеко не всеми. Символизм не для масс. Для них продолжали существовать реализм с натурализмом.
К Мережковскому и Гиппиус примкнули поэты и писатели Николай Минский, Валерий Брюсов, Федор Сологуб, Константин Бальмонт, Юргис Балтрушайтис, Мирра Лохвицкая, Иннокентий Анненский, названные старшими символистами. В начале XX века появились младшие символисты Александр Блок, Андрей Белый, Вячеслав Иванов. Младшим уже досталась огромная слава, какая была у Блока. Старшим больше доставалось шишек, чем пышек. Они нередко становились предметами пародий.«Колокольный звон, похожий на зеленый купол с белым крестом, как деревянные сани в начале мая, ехал по городу.
Люди при встрече христосовались, и были они в эти минуты похожи на рюмки с ликером, на люстры, покрашенные в синюю краску, и на Средиземное море в день разбора дела Дрейфуса [9] .
Куличи с носами Ассаргадона [10] стояли на столах, сверкая изюминками, похожими на Венецию.
Ели. Цилиндры, точно калитки, торчали на головах и блестели, как дача в Сестрорецке зимой, когда дворник запьянствует и бьет свою дворничиху.
О, закройте ваши рты, несчастные тротуары, именуемые людьми!
О, закрой свои бледные ноги!
О, застегни свой жилет!»
(Осип Д’Ор «Эволюция пасхального рассказа. В девяностых годах»)Даже с хорошей литературой можно иногда знакомиться по пародиям. «О, закрой свои бледные ноги!» – знаменитая строчка Валерия Брюсова. Владимир Соловьев, хоть и не считался символистом, лучше многих выразил суть этого дела в стихах.
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
А Брюсов это делал еще и в геометрической форме, как в стихотворении «Ромб».
Мы —
Среди тьмы,
Глаз отдыхает.
Сумрак ночи живой
Сердце жадно вдыхает.
Шепот звезд долетает порой.
И лазурные чувства теснятся толпой.
Все забылося в блеске росистом.
Поцелуем душистым
Поскорее блесни!
Снова шепни,
Как тогда, —
Да!
Поэзия поэзией, философия философией, но не стоит забывать, что при рождении русского символизма его матери Зинаиде Гиппиус только 23 года. И если у Мережковского допустима какая-то врожденная половая слабость, то Зинаида, по свидетельствам современников, была совершенно здоровой симпатичной женщиной с рыжеватыми волосами до пят. Некоторые ее маскулинные наклонности – любовь к мужской одежде, мужским псевдонимам, лесбийским играм – это было не более чем эпатажем, атрибутом игры в самую оригинальную даму русской литературы. Инстинктивное для женщины желание нравиться мужчинам не подавлялось ею и специально не культивировалось. Оно было поставлено на службу малопонятным задачам театра одной актрисы З. Н. Гиппиус.