Самый бешеный роман

– Ну и правильно, – горячо поддержала ее Анжелка.

– Я тоже так думаю. Вот защищусь, а там видно будет. Слушайте, родители совсем ополоумели: все ищут ребро Гоголя. Да с таким азартом, будто в казино играют – мотаются по всей стране: сегодня здесь, а завтра там. Я даже немного завидую их энтузиазму.

– А у моих – второй медовый месяц, – вздохнула Икки. – Мамашу не узнать – лет десять скинула. Счастливы, одним словом.

– И тебе неплохо – смотри, квартирка какая обломилась, и от центра недалеко, – заметила Пулька, которая всю жизнь только и мечтала, как бы разъехаться с родителями.

– Слушай, Анжел, если тебя так допек твой благоверный, почему бы тебе не переехать к родителям, пока ты в таком положении? – вдруг спросил Овечкин.

– Они говорят, раз вышла замуж, терпи теперь и не жалуйся.

– Но это жестоко.

– Ничего не жестоко! – возразила Пулька. – Почему она должна свою квартиру этому петуху оставлять?

– Тогда выгони его. – Овечкина снова заносило не в ту сторону.

О своей предстоящей операции он молчал, мне очень хотелось узнать, готовится ли он к ней, принимает ли гормоны, но сдержалась, потому что сочла подобный вопрос некорректным.

Мы просидели у Икки до позднего вечера, о Кронском никто даже словом не обмолвился, вероятно, боясь задеть меня за живое. Специально для Анжелы меня попросили во второй раз изложить историю неудавшейся помолвки.

* * *

Теперь, когда Зожоры были в отъезде, Мисс Бесконечность звонила мне по пять, а то и по семь раз на дню. Но как-то в конце марта раздался звонок; я взяла трубку и услышала незнакомый женский голос:

– Маша?

– Да, – растерянно проговорила я.

– Это соседка Веры Петровны. Ваша бабушка сегодня утром упала. Вам нужно приехать.

– Как упала? Что с ней?

– Упала, когда выходила из туалета, и ударилась головой. Получилось так, что она попросила соседа сходить за сахаром, дверь оставалась открытой. Он пришел, а она в коридоре лежит без сознания.

– Так у нее есть сахар. Я ей купила, – тупо отвечала я. – Боже мой, о чем это я! Немедленно выезжаю!

Я быстро оделась, и снова мне пришлось «бежать на время», чувствуя себя олимпийской чемпионкой.

Когда я ворвалась в квартиру, бабушка лежала на кровати и была уже в сознании. Соседи разошлись по своим клетушкам.

– Ох! Ой! Ох! – стонала она.

– Что у тебя болит? Голова? Сердце?

– Все плывет перед глазами, – вяло сказала она.

Я вызвала «Скорую». Мисс Бесконечность не протестовала, напротив, кажется, даже была рада этому. Радовалась она до тех пор, пока врач не вынес свой приговор:

– Бабульку нужно госпитализировать. И чем раньше, тем лучше.

– Ни за что! – отрезала она, и голос ее мгновенно из скрипучего превратился в твердый и властный.

– Я настаивать не могу, это ваше дело, но если будете тянуть время, ничего хорошего не ждите.

– Ни за что! – закричала она так, будто перед ней сидело сорок недоразвитых интернатовских ребятишек.

Доктор почему-то особое внимание обратил на ее ноги, а когда я присмотрелась получше, то заметила, что большой палец на левой ноге у Мисс Бесконечности мертвенно синюшного цвета.

– Можно вас на минуту? – позвал меня доктор и вывел в коридор. – Если мы ее сейчас же отвезем в больницу, то есть шанс сохранить ей ноги. Если же вы будете медлить, закончится ампутацией, и она превратится в лежачую больную, которой необходима сиделка – она и до туалета ведь тогда дойти не сможет.

– У нее гангрена?

– Все это результат неправильной работы сердца и сосудов головного мозга, – сказал он и назвал мне диагноз, который я не в состоянии воспроизвести.

– Так. Ты ложишься в больницу. Давай собираться, – скомандовала я.

– Нет! Нет! Нет! Никогда! Ни за что! – Бабушка заплакала, но я-то знала, что заплакать она могла в любой момент – это был ее конек – из нее могла бы получиться неплохая актриса.

– Прекратить истерику! – прикрикнула я и стала насильно надевать на нее шерстяную кофту, но у той были отрезаны рукава. Я понимала, что нужно собраться как можно быстрее, что мы задерживаем людей, однако все свитера, ночные сорочки, майки были изуродованы – где-то зигзагом отрезан подол, где-то отхвачены рукава или воротник. – Вандалка! Зачем ты кромсаешь хорошие вещи?!

– Отрезаю то, что мне мешает.

– Чем тебе рукава-то помешали?

– Не поеду никуда, – снова завыла она, и начался второй приступ истерии.

– Хочешь, чтобы тебе ноги оттяпали, как ты вот этот воротник откромсала?

– Так вот, значит, зачем меня туда везут! Не поеду-у-у-у! – орала она.

– Сейчас тебе назначат курс лечения, а если не поедешь, отхватят, можешь не сомневаться.

– Платье мое захвати, – внезапно успокоившись, скомандовала она.

– Какое еще платье?

– Которое ты мне на день рождения подарила. На вешалке висит.

На вешалке болталась белая шелковая сорочка с глубоким вырезом на спине, которую я купила в тот день, когда впервые увидела Алексея Кронского в коридоре издательства, с неровно отрезанным низом. Мама все-таки оказалась права, когда сказала, что бабушка все равно ее обрежет. Но выяснять отношения было некогда – я во что попало одела Мисс Бесконечность, запихнула в сумку изуродованную сорочку, и в этот момент, как назло, зазвенел телефон. Это была Олимпиада Ефремовна. Все разузнав, она пожелала подруге крепиться и пообещала звякнуть мне вечером домой.

– Ей нельзя ходить, позовите кого-нибудь из соседей, чтобы вам помогли дотащить ее до машины, – посоветовал врач.

Соседи не открывали.

– Я бы вам помог, – сказал доктор, – но я на «Норд-Осте» надорвал позвоночник.

– Вы там были?! Да вы настоящий герой! – восторженно воскликнула я, взвалив на себя Мисс Бесконечность.

– Нет, все-таки я вам помогу. Она очень тяжелая.

– Настоящий герой, – завороженно повторила я, и мы вдвоем поволокли болящую к лифту. – Прекрати нарочно тормозить ногами! – шепнула я ей на ухо, заметив, что она сознательно буксует да еще и посмеивается.

– Какой хороший паренек! – воскликнула бабушка, глядя на молодого доктора влюбленными, горящими глазами, и попыталась взъерошить его волосы.

– Тихо, тихо, тихо! Старайтесь опираться на нас, чтобы нагрузка на ноги была минимальной.

Наконец мы уложили Мисс Бесконечность на кушетку и отправились в больницу. Поначалу она лежала спокойно, но потом вдруг начала вскакивать и что-то высматривать сквозь запотевшее окно.

– Прекрати дергаться, а то упадешь!

– Ты смотри, Мань, как Москва-то изменилась! Я ведь лет восемь на улице не была! Вот жизнь пошла! Везде висят огромные объявления, что нужно покупать. В мое время ничего подобного не было, – заметила она и принялась декламировать рекламные слоганы.