Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Берти столько лет прожил в любовном грехе с Францией – и теперь все пошло прахом, отчасти потому, что выросло новое поколение парижских мыслителей, чуждых духу англомании. Как пишет биограф Берти, Филипп Жулиан, они «обучались манерам в брассери Латинского квартала». Для них Берти был всего лишь удобной мишенью для атак на англичан. В одну из своих поездок в Париж в 1890-е годы он собирался сходить на ежегодное театральное ревю, но его предупредили, что лучше этого не делать, иначе из газет станет известно про его карточные долги и страсть английской королевы к слугам мужского пола.

Все это привело к тому, что Берти наотрез отказался посетить Парижскую выставку 1900 года – впервые с 1855 года. И когда в 1901 году он вступил на престол, то уже знал, что с получением королевского титула автоматически теряет любовь и уважение парижан и их политиков. Он по-прежнему был популярен в Каннах, где его присутствие благоприятно сказывалось на местной экономике, но любимый Париж отвернулся от него.

Гораздо хуже, по мнению Берти, было то, что и Британия повернулась спиной к французам, поэтому процесс примирения обещал быть трудным. В 1899 году газетный король, лорд Нортклифф, основатель «Дейли мейл» и «Дейли мирpop», писал: «Англия долгое время колебалась, выбирая между Францией и Германией, но она всегда уважала немецкий характер, в то время как французы вызывают у нее сегодня лишь презрение. Entente cordiale [ «Сердечное согласие») невозможно между Англией и ее ближайшим соседом. Хватит с нас Франции, у которой нет ни мужества, ни политического чутья».

Бедный Берти! Едва он стал королем, как на его глазах все, чего он добился, будучи принцем, пошло ко дну, как пароход в Ла-Манше, получивший пробоину. Разбираясь с бумагами Форин-офиса [294] в своем кабинете в Букингемском дворце, он, должно быть, мысленно прощался с идеей какого-либо согласия, а тем более сердечного, между Англией и Францией, с горечью сознавая, что эта миссия невыполнима.

VI

294

Форин-офис – внешнеполитическое ведомство Великобритании. – Примеч. пер.

Как мы видели, Берти никогда не боялся самостоятельных миссий во Францию. Его мать вместе со своими министрами десятилетиями держала его в стороне от государственных дел. Теперь пришла его очередь, и он был готов отыграться.

В 1903 году истерика вокруг Фашоды и буров поутихла, даже если «патриотические чувства», как называли их французы, до сих пор пылали. Берти знал, что лорд Лэнсдаун, его министр иностранных дел, считает главным препятствием к установлению мира между Англией и Францией (если забыть о том, что они враждовали на протяжении тысячелетия) длительный спор из-за Марокко – стратегически важной страны на входе в Средиземное море со стороны Гибралтара, которая была ключом к военно-морскому превосходству в регионе. Многие в Британии мечтали заполучить этот южный форпост и доминировать в Средиземноморье.

Лэнсдаун полагал, что еще не время для компромисса с французами. Но у Берти, который всю свою взрослую жизнь только тем и занимался, что компрометировал себя во Франции, были другие идеи на этот счет. Поэтому, не сказав никому ни слова, в мае 1903 года он запланировал поездку с целью нанести визит президенту Франции Эмилю Лубе. Кто-то решит, что сложно королю проскользнуть через пролив незаметно, даже притом что французские монархи Людовик XVIII, Луи-Филипп и Наполеон III весьма ловко это проделывали в обратном направлении. Но у Берти был хитроумный план – он собирался плыть в Лиссабон, чтобы повидаться с португальским королем Карлосом, а оттуда, через Средиземное море, рвануть в Рим, сказать huongiorno [295] королю Италии Виктору Эммануилу. И этот маршрут был предъявлен обществу. Но вот что Берти утаил, как часто делал в юности, так это то, что он запланировал короткую остановку в Париже.

295

Здравствуйте (итал.). – Примеч. пер.

Легко себе представить, с какой радостью Берти замышлял это тайное вмешательство во внешнюю политику своей страны. В прошлом его остановки в Париже были озорными проказами, на которые хмуро поглядывали мать и ее министры. Теперь он собирался использовать ту же тактику, но для дела мира во всем мире. Возможно, он бормотал себе под нос, что настал час расплаты. Если бы в 1903 году в ходу было словечко «пейбек» [296] , он бы наверняка ввернул его.

Конечно, его тайная миссия не была безопасной. Если бы что-то пошло не так – скажем, французы решили бы воспользоваться его дипломатической инициативой, чтобы набрать политические очки против немцев, допустив утечку информации, – он бы выглядел полным идиотом, и его могли снова отодвинуть от активной политики, как это было во времена принца Уэльского. Но Берти был игрок, и ему было скучно, если ставки оказывались слишком низкими. Более того, он знал, что был единственным человеком, которому французы доверяют настолько, чтобы сыграть с ним эту опасную партию. И еще он знал, что если дело выгорит, если только выгорит… победа будет такой же сладкой, как если бы он сорвал джекпот в казино Канн или Монте-Карло.

296

Время возврата долгов (англ. – payback time). – Примеч. пер.

Так что Берти не сообщил о своих планах ни Лэнсдауну, ни Александре (хоть она и не вмешивалась в дела мужа во Франции), ни даже своему личному секретарю Фрэнсису Ноллису. Он оставил в неведении и надежного сэра Эдмунда Монсона, британского посла в Париже. Единственным человеком, кому Берти рассказал правду, был помощник министра иностранных дел Чарльз Хардинг, который был женат на дочери его старого друга. Опять же – в случае необходимости – Берти всегда мог задействовать свои личные связи.

Проблема была в том, что французы никогда не умели хранить секреты, и вскоре по Парижу поползли слухи о том, что le roi d'Angleterre [297] уже в пути. До Берти они тоже дошли – его друзья наверняка уже интересовались тем, кого из прекрасных парижанок он бы хотел видеть в списке приглашенных на ужин, – так что он был вынужден посвятить в свою тайну сэра Эдмунда Монсона. Монсон – по поручению Берти – нанес визит президенту Лубе и по итогам встречи доложил своему королю, что Лубе «не может придавать слишком большого значения влиянию, которое присутствие короля в Париже может оказать на дружеские отношения между двумя народами… Его Величество, еще будучи принцем Уэльским, приобрел исключительную популярность; и когда он вернется, то увидит, что это чувство такое же теплое, как всегда». Опять же, если бы это не происходило сто лет назад, Берти улыбнулся бы и пробормотал: «Играем!»

297

Король Англии (фр.). – Примеч. пер.

И Берти гениально разыграл передачу. Он отправился в круиз, чтобы навестить королей Португалии и Италии, и, как только яхта «Виктория и Альберт» вошла в Средиземное море, пришло сообщение, что президент Лубе находится в Алжире. В знак уважения Берти отправил маленькую флотилию канонерок, чтобы поприветствовать Лубе салютом [298] , и в ответ учтивый француз, вполне естественно, пригласил короля посетить его в Париже —pourquoi pas [299] бы не сделать короткую остановку по пути из Рима в Лондон? Quelle bonne id'ee [300] , ответил Берти и сообщил своему правительству, что принял приглашение. В самом деле, если учесть напряженность вокруг Средиземноморья, то надо сказать, что этот обмен любезностями служил намеком на то, что французы хотят вести переговоры. Что ж, король не мог упустить такую возможность, разве не так? Лэнсдаун пытался возразить, но Берти топнул ногой, и министр иностранных дел был вынужден уступить. Он еще не знал об этом, но его потеснил новый король европейской дипломатии. На смену Берти-принцу, который вечно лез куда не надо, пришел Эдуард VII.

298

Приближалась столетняя годовщина со дня гибели Нельсона при Трафальгаре, и британские пушки, вероятно, должны были пройти дополнительную проверку с целью предотвращения «случайных» боевых залпов.

299

Почему бы нет? (фр.) 1 – Примеч. пер.

300

Какая отличная идея (фр.)\ – Примеч. пер.

Как оказалось, Лубе сильно преувеличил «исключительную популярность» Берти во Франции. Незадолго до его приезда антибританская газета «Ля Патри» («Родина») посвятила целых два номера жертвам англо-французских конфликтов, начиная со времен Жанны д’Арк и заканчивая конечно же Фашодой. Другое издание той же направленности, под названием «Л’оторите» («Власть»), заявило, что визит Берти «шокирует, оскорбляет и возмущает нас, патриотов». В продажу поступили открытки с изображением Наполеона Бонапарта, который грозит кулаком английскому королю и президенту Лубе, сетуя: «Ох, если бы только я дожил». Даже певички кабаре восстали против своего «звездного» клиента. Одна из них выступала с куплетами, которые вмиг стали хитом: «Edouard sept, gros et gras», что в буквальном переводе означает «Эдуард VII, жирный и жировой»; таким образом, сразу подчеркнуты и комплекция человека с избыточным весом, и объем жировой прослойки. Другой композитор написал песню с непристойным каламбуром в названии: Les Anglais D'ebarquent, что в буквальном переводе означает «Англичане высаживаются на берег», но в то же время это вульгарный эвфемизм, означающий начало критических дней у женщины (а все из-за красных мундиров английских солдат).

В день Первомая 1903 года, когда Берти приехал в Париж, «Ле Фигаро» признала, что людей на самом деле «беспокоит, что там на уме у монархов». Но, вынужденная гнуть официальную президентскую линию, она поспешила заверить читателей в том, что у le roi Edouard [301] «нет никаких других помыслов и желаний, кроме как обеспечить мир во всем мире. Он связан родственными узами со всеми европейскими суверенами, которые в большинстве своем моложе его, и вы можете быть уверены, что он использует авторитет своего возраста и свои семейные связи, чтобы сгладить любые конфликты, если таковые имеются, и жить в идеальном взаимопонимании со всеми. Это великая роль, прекрасная роль».

301

Король Эдуард (фр.). – Примеч. пер.