Самый глупый ангел

— Нет-нет-нет, я не настоящий легавый. Я здесь работаю на Администрацию по контролю наркотиков. — Так придвинулся к ней по дивану поближе.

— Так ты, значит, — наркотический легавый?

Не похож он ни на какого легавого, сказать по правде. Может, игрок в гольф — эти выгоревшие от солнца волосы и морщинки у глаз, — но никак не полицейский. Может, коп из телевизора — тщеславный, крутой, у которого шашни с окружной прокуроршей.

— Нет, я летчик. Они нанимают летчиков на стороне, чтобы те делали облеты районов, где растет марихуана, вроде Биг-Сура, и агенты инфракрасными лучами засекали бы пятаки в лесу. Я работаю на них всего пару месяцев.

— А после пары месяцев? — Невероятно, что Лена ждет обязательств от этого парня.

— Попробую найти другую работу.

— Значит, уедешь?

— Необязательно. Могу остаться.

Лена снова переместилась по дивану ближе и всмотрелась в его лицо: не таится ли где-нибудь гадкая ухмылка. Беда в том, что с момента их знакомства его лицо на эту ухмылку постоянно намекало. Это была его лучшая черта.

— А зачем тебе оставаться? — спросила она. — Ты ведь меня даже не знаешь.

— Ну, дело может быть и не в тебе, — улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ. Дело в ней.

— Дело во мне.

— Ну да.

Он подался совсем близко, и должен был случиться поцелуй — само по себе это хорошо, подумала Лена, если б не было так кошмарно. Было бы хорошо, если б их богатая общая история не уместилась в такое короткое время. Было бы хорошо, если бы… если бы…

Он ее поцеловал.

Хорошо, она не права. И так хорошо. Она обхватила его рукой и ответила на поцелуй.

Десять минут спустя она уже осталась в одном свитере и трусиках, а Такера Кейса загнала в самый дальний угол дивана — так глубоко, что уши ему зажало подушками и он не расслышал, когда Лена, оттолкнувшись, сказала:

— Это не значит, что мы сегодня будем вместе спать.

— Я тоже, — ответил Так, притягивая ее к себе.

Она снова его оттолкнула:

— Нельзя так самонадеянно предполагать, что это случится.

— У меня в бумажнике один, кажется, есть, — ответил он, пытаясь стянуть ей свитер через голову.

— Я этим не занимаюсь, — сказала она, сражаясь с пряжкой его ремня.

— Я проходил обязательный медосмотр месяц назад, — сказал он, освобождая ее груди от ига хлопка повышенной прочности. — Чист, как стеклышко.

— Ты меня не слушаешь!

— Ты очень красивая в таком свете.

— А если мы делаем это… понимаешь, так быстро после знакомства, — я от этого не кажусь тебе порочной?

— Конечно, можешь называть его хорьком, если хочешь.

И вот так, в нежной честности, в искренней близости заговорщики изгоняли друг из друга одиночество, и в комнате романтично разносился запах гробокопательского пота, пока они постепенно влюблялись друг в друга. Самую малость.

Несмотря на тревоги Тео, Молли в старой церкви не было. Ее навещал один старый знакомый. Ну, не совсем знакомый, скорее — голос из прошлого.

— Совсем рехнулась, —сказал он. — Вряд ли тебе от этого хорошо.

— Заткнись, — ответила Молли. — Я пытаюсь вести машину.

Если верить «ДСС-IV» — «Диагностическому и статистическому справочнику умственных расстройств», — нужно, чтобы у тебя наблюдалось хотя бы два симптома из нескольких, и можно диагностировать психотический припадок, или, как нравилось называть его Молли, «биение художественной жилки». Но есть исключение — один-единственный симптом, по которому тебя запросто внесут в графу малахольных: «голос или голоса, постоянно комментирующие события повседневной жизни». Молли называла его закадровым голосом, и уже больше пяти лет от него не было слышно ни звука — с тех пор, как она пообещала Тео принимать лекарства и не бросать. Таков был уговор: если она не перестанет принимать свои лекарства, Тео перестанет принимать свои — а если конкретнее, даже не притронется к излюбленному, марихуане. Привычка в Тео укоренилась крепко и держалась четверть века: курить он начал еще до их знакомства.

Молли не нарушала уговора; штат даже отозвал у нее справку, и она больше не получала пособия. Расходы частично оплачивались авторскими отчислениями от всплеска интереса к ее старым фильмам, но в последнее время денег перестало хватать.

— Это называется «разблокатор»,— сказал закадровый голос. — Разблокатор Упертого Торчка и Малютки Воительницы, а это — вы двое.

— Заткнись, никакой он не упертый торчок, — ответила Молли. — Да и я не Малютка Воительница.

— Отлично ты ему прописала на погосте,— продолжал закадровый голос. — Здравая женщина так себя не ведет — так себя ведет Кендра, Малютка Воительница Чужеземья.

Молли непроизвольно сжалась от упоминания о самой знаменитой своей роли. Время от времени личность Малютки Воительницы просачивалась с большого экрана в ее повседневную жизнь.

— Я старалась не показывать ему, что во мне наличествуют, может, не все сто процентов.

— «Может, не все сто процентов»? Да ты возила по улицам рождественскую елку величиной с трейлер. Тебе до ста процентов еще очень далеко, дорогуша.

— Что ты понимаешь? У меня все отлично.

— Ты со мной говоришь, не так ли?

— Ну…

— Ну и вот.

Она забыла, каким он бывает самодовольным.

Ладно, хорошо, может, «художественная жилка» в ней и бьется чаще обычного, но совсем с реальностью Молли ведь не порывает. К тому же — ради благого дела. На деньги, сэкономленные на медикаментах, она купила Тео подарок. Его отложили для нее в стеклодувной галерее: бонг из двухцветного стекла ручной работы, в духе «Тиффани». Шестьсот баксов, но Тео понравится. Свою коллекцию бонгов и кальянов он уничтожил, когда они только познакомились, — в знак разрыва с дурной привычкой, — но Молли знала: ему ее не хватало.

— Ну да,— сказал закадровый голос. — Ему этот бонг как раз не помешает, когда он поймет, что дома его дожидается Малютка Воительница.

— Заткнись. У нас с Тео просто случился авантюрный романтический миг. Нет у меня никакого срыва.

Она подъехала к «Морскому рассолу: наживке, снастям и отборным винам», чтобы взять упаковку темного горького пива, которое нравилось Тео, и молоко на утро. Лавчонка в смысле снабжения была чудом эклектики — одно из немногих мест на планете, где можно купить изысканного сономского мерло, клин зрелого французского бри, банку моторного масла «10W-30» и коробку свежих червяков. Роберт и Дженни Мастерсон владели лавкой еще с тех времен, когда Молли тут не жила. Теперь Роберт — седоватый, рослый — сидел один за прилавком и читал научный журнал, прихлебывая диетическую пепси. Молли он нравился. Роберт всегда был с нею добр — даже когда ее считали городской сумасшедшей.