Самый лучший комсомолец. Том 6
Шрифт:
Миссис Леннон помрачнела, Джон грустно усмехнулся:
– Когда-то я думал, что достаточно рассказать миру о его недостатках, чтобы изменить к лучшему, но теперь… – он развел руками. – Я всего лишь певец, и кроме как кричать как можно громче ничего не могу сделать. Но лучше сделать хоть что-то!
– Полностью согласен, – улыбнулся ему я. – Социальная ответственность творческой единицы перед аудиторией – это важно, потому что к нам прислушиваются. Недовольство войной растет, одновременно с этим растет недовольство внутренними проблемами. Земля под ногами администрации мистера Никсона дрожит, и рано или поздно Вьетнам оставят в покое. Но дальше неизбежно начнется еще какая-нибудь война. Затем – еще и еще, и так до осознания пролетариатом капиталистических стран своего ужасного
– Аллилуйя! – саркастично подытожил мистер Уилсон.
– Так СССР действительно хочет захватить весь мир? – хохотнул Леннон.
– Я говорю об экономическом базисе, а не политической надстройке, – покачал я головой. – Они, – указал на посла. – Вообще нихрена не решают, потому что за ними стоит супербогатое меньшинство, которое держит всю планету за яйца. До недавнего времени у них отлично получалось, но в начале века очень неудобно появился СССР, который заставил изменить правила игры. За это они нас ненавидят, и, если бы могли, уничтожили бы раз и навсегда. Для этой цели, кстати, промышленно-банковский капитал создал Гитлера. Нам это стоило двадцати миллионов Советских людей. Вторая мировая война для нас – главная национальная трагедия и травма. Можно поговорить с любым нашим гражданином, и он неизбежно расскажет о родственниках или друзьях, судьбы которых искалечила война. Здесь, – указал на снежок под ногами. – Войну ненавидят больше, чем где бы то ни было. Наша армия содержится с единственной целью – не дать повториться событиям сорок первого года. Но эта же война сделала главное – как когда-то «в горниле Столетней войны выковалась английская нация», – процитировал я посла. – Так и Советский народ осознал себя единым целым.
– Всегда есть какие-то «они», – закатил глаза мистер Уилсон. – Кто эти таинственные «они», мистер Ткачев? Масоны? Евреи? Инопланетяне?
– Передергиваете, мистер Уилсон, – отмахнулся я. – Говорю же – промышленно-банковский капитал глобального уровня, которому на проблемы конкретных стран плевать, потому что у капитала нет национальности. Это не конспирология, а факты.
– Марксизм, – отмахнулся мистер Уилсон. – Сама вредная книга на планете, которая позволяет внушать ленивым необразованным людям идею о том, что в их проблемах виноваты те, кто умеет работать.
– Ген предпринимательства – это правда, и именно поэтому все важные посты в моей корпорации занимают родственники, – ехидно ответил я.
Соратники и Ленноны заржали.
– Кто лучше подходит для серьезных дел – с детства воспитываемый лидером человек или неграмотный нищий? – спросил мистер Уилсон.
– Снова блистательная хуцпа! – оценил я. – Сначала вы выстроили систему, где получить достойное образование стоит чудовищных денег, а потом рассказываете о том, как здорово у вас получается управлять пролами. Спасибо, что наглядно продемонстрировали лицемерие капиталистических элит, мистер Уилсон.
– Мистер Уилсон, вам не кажется унизительным, что вас раз за разом побеждает пятнадцатилетний пацан? – гоготнул Леннон.
– Я бы не назвал это «победой», – пожал плечами посол. – Просто у мистера Ткачева совершенно искаженный взгляд на мир, и я как могу пытаюсь это исправить.
К этому моменту мы успели зайти в администрацию и сдать верхнюю одежду в гардероб. Борис Николаевич встретил нас у лестницы и повел на второй этаж, в свой кабинет, где мы просидели добрых полчаса за чаем с пирожками, обмениваясь колкостями с мистером Уилсоном и общаясь с Леннонами о литературе.
Путь от студии к магазину пролегал мимо «рыболовного пруда номер три», который в нашем замечательном климате успел замерзнуть, и на льду виднелся пяток сидящих у лунок мужиков.
– А что они делают? – заинтересовался Леннон.
– Ловят рыбу, – ответил я. – Называется «Зимняя рыбалка».
Так-то во всем мире, где вода вообще замерзает
до приемлемой толщины льда практикуется, но в Великобритании, видимо, экзотика, а на север США Леннон особо не ездил.– Можем завтра утром с тобой сходить, попробовать что-нибудь поймать, – предложил я.
– Джон, это опасно, а я не собираюсь торчать на льду, пялясь на поплавок, – поморщилась Йоко.
Спасибо за то, что ты совершенно чистосердечно делаешь то, что мне нужно.
– Не хочешь – не ходи, – разрешил Леннон жене и поделился со мной проблемой. – У меня нет снастей.
– Купим там же, где и джинсы, – пообещал я.
Хрущевский универсальный магазин номер два представлял собой двухэтажное, отдельное здоровенное здание с полноценной большой парковкой – у нас ведь через пару лет почти у всех автомобиль заведется. Покинув «Рафик», мы взошли по мраморному, обитому резинкой для лучшего сцепления с ногами, крылечку, и миновали стеклянные двери, ощутив на себе дыхание тепловой завесы.
С клиентами было не густо – рабочий день все еще идет, да и в целом ажиотаж здесь стоял только в первую пару недель, тогда персоналу приходилось пахать без выходных и в две смены, а продукцию завозили целыми вагонами. Сейчас по коридору и отделом бродил пяток колхозников, они к нам частенько заезжают, набивая полные сумки. Кое-кто – с целью перепродажи, но это теперь нормально.
– Не хуже американских торговых центров, – заметил Леннон и улыбнулся. – Но ЦУМ – гораздо круче.
– Просто город еще маленький, – застенчиво шаркнул я ножкой по отражающей дневной свет мозаичной плитке пола. – Идемте, одежда у нас в конце коридора.
Мы двинулись к цели, по пути разглядывая отделы.
– Часть площадей сдается в аренду частным предпринимателям, – пояснил я по пути. – «Диваны от Ивана» – на вашем языке ничего особенного, но у нас название рифмуется – например, работают в Хабаровске, и открыли у нас филиал.
– Довольно стильно, – оценил Джон диваны «из будущего».
Потому что мой проксикооператив.
– Можем отправить тебе такой в Америку, – предложил я.
– Его сразу порежут на кусочки, отыскивая прослушку, – хрюкнул Джон.
– Наш дизайнер интерьера легко найдет людей, которые сделают нам любую мебель, – похвасталась Йоко.
– Это здорово, – улыбнулся я. – А вот здесь у нас отдел, через который объединившиеся в кооператив представители малых народов Севера сбывают свою этническую продукцию.
– Малые народы? – заинтересовалась Йоко и пошла в отдел.
– В основном земли к востоку от Уральских гор были отвоеваны нашими предками у монголо-татар, – начал я ликбез. – Сейчас и монголы, и татары замечательно чувствуют себя в составе СССР, являясь полноправными гражданами страны, – добавил на всякий случай. – Помимо них, на этих землях жила целая группа народностей. Ближайший аналог – коренные канадцы. Образ жизни ведут кочевой, основа экономического существования – оленеводство. СССР сделал очень много для сохранения как этих народов, так и их культуры, поэтому те представители малых народов, которые хотят вести привычный образ жизни, вольны это делать в полной мере. Другая часть этих народов поступает в школы, колледжи и университеты на общих основаниях с другими нашими гражданами. Например, солистка «Boney M» Амаана по происхождению якутка, ее дедушка до сих пор пасет оленей в тундре, а ее отец – кандидат наук, специализируется на геологии. Она, кстати, тоже «Голос» судить будет, сегодня вечером прилетит – у группы сейчас небольшой отпуск, и Амаана согласилась поучаствовать.
Вся группа по передачам и съемкам будет до Нового года ходить, потому что Советский народ должен знать своих героев в лицо.
– Это матрасы для домашних животных? – указала на стопку лежащих на столике пёстрых маленьких матрасиков Йоко.
– Можно и для них, – кивнул я. – Но в основном их кладут на санки, – указал на висящие на стене, ярко раскрашенные деревянные средства зимнего досуга. – Чтобы детям было мягче. Для рыбалки рекомендую надеть олений полушубок, – указал Джону на нужный предмет. – Меховые штаны и унты. В них замерзнуть даже в минус сто по фаренгейту невозможно, – применил привычную англосаксам меру температуры.