Самый лучший комсомолец. Том 6

– Что ты понимаешь, хренов аристократ? – сложил руки на груди Джон. – Ты родился с золотой ложкой в заднице, прошел по жизни по выстланной папенькой ковровой дорожке, и смеешь судить тех, кому повезло меньше?

– По пути будет лес, в него иногда забредают амурские тигры, – разрядил я обстановку. – Можем привязать мистера Уилсона к дереву, а потом скажем, что он, например, пошел пописать, но попался тигру.

– Отличная идея! – рассмеялась Йоко. – В этих снегах правда водятся тигры?

– Самые настоящие, – подтвердил я. – Парадокс – оранжево-черная раскраска должна делать его заметным на фоне снегов, но ничего подобного – в трех четвертях столкновений с тигром человек замечает его только когда стало слишком поздно.

– Мы видели тигров в Индии, – похвастался Джон.

– Если его не разглядеть в тайге, насколько же он страшен в джунглях? – поежилась Йоко.

– Мой отец охотился на медведей с рогатиной, – решив, что настало отличное время проявить себя, похвастался Юрий Андреевич.

– Каждый раз слушая такие истории, я поражаюсь отваге русских людей, – благостно покачал головой посол.

– Не верите? – расстроился наш мэр.

– Почему же? – «удивился» мистер Уилсон. – В схватке человека и зверя как правило побеждает человек.

– Мистер Уилсон, я не для того летел через половину планеты, чтобы слушать ваши остроты, – неприязненно заявил Джон. – Не могли бы вы помолчать хоть пару минут?

– Мистер Ткачев – весь ваш, мистер Леннон, – гостеприимно указал на меня посол и демонстративно отвернулся к окошку, за которым проносился лес и редкие, освещающие «удачно» почищенное совсем недавно шоссе, фонари.

– Спасибо, – поблагодарил я Леннона.

– «Давайте не будем политизировать визит», – передразнил посла он.

– Попрошу воздержаться от оскорблений, – не оборачиваясь, попросил мистер Уилсон. – И я уже молчу довольно долго – почему меня не оставят в покое?

Невольно гоготнув, похвалил:

– Блистательная хуцпа, мистер Уилсон!

– Что такое «хуцпа»? – не поняла Йоко.

– Человеческое качество, подразумевающее наличие наглости и дерзости на совершение любых поступков вне их морального контекста, – ответил я. – Проще говоря – чудовищная наглость, которая заставляет окружающих недоумевать – нежели так было можно?

– Очень метко! – заржал Леннон.

– Я не еврей, но приму ваши слова как комплимент, мистер Ткачев, – обернувшись, наградил меня доброй улыбкой посол и отвернулся обратно к окну.

– Так что за город, в который мы едем? – перевел тему Джон.

– «Хрущевск» – сложное для носителя другого языка слово, я понимаю, – улыбнулся я. – Небольшой научно-промышленный городок, где я построил для себя экосистему.

– «Экосистему»? – улыбнулась Йоко.

– Все, что нужно, чтобы заниматься чем хочу. Завтра сходим на экскурсию, – пообещал я. – Впечатления будут похуже, чем от Хабаровска, но с момента основания Хрущевска еще и года не прошло, поэтому сейчас он напоминает одну огромную стройку. Но хорошие рестораны и теплый кров у нас найдутся. Почти приехали, кстати, – указал на лобовое стекло, где показалась установленная на обочине, здоровенная каменная подсвеченная прожекторами статуя в виде указывающего лапой дальше по шоссе угловатого тигра, держащего в зубах табличку с надписью: «До Хрущевска 1 км».

– Забавная статуя, – прокомментировал Леннон.

– Необычно, – вежливо покритиковала Йоко.

А вот детям «тигра» нравится!

– Поставите нам что-нибудь в городском парке, миссис Леннон? – предложил я.

– Скульптура – не совсем моё, – не менее вежливо слилась она.

Ленивые хиппи.

Лес расступился, и на горизонте появились греющую душу светящимися окнами силуэты домов. Табличка, которую держит в лапах статуя Советского Винни-Пуха гласила: «Добро пожаловать в Хрущевск».

– Спасибо, русский медведь, – поблагодарил Джон. – В городе тоже будут статуи животных?

– Полно! – покивал я. – В каждом дворе, сквере и парках. В городе много молодежи, поэтому много свадеб и беременностей. Детям гораздо веселее расти в окружении веселых вещей. Это я по себе сужу, – с улыбкой развел руками. – В СССР – огромное количество учебных заведений, где обучают художников, скульпторов и прочих творческих людей. Почти все статуи – чья-то курсовая или дипломная работа.

– Я предпочитаю авангардное искусство, – признался Леннон. – Но некоторые работы ваших соцреалистов мне нравятся.

– Бледная тень искусства времен Российской Империи, – не выдержал собственного молчания мистер Уилсон. – Тогда ваши художники и композиторы гремели по всей Европе.

– Наши музыканты продолжают греметь, – пожал плечами я. – Художники тоже не жалуются – соцблок и ему сочувствующие это примерно половина планеты, и как минимум на ней наше искусство вполне конкурентоспособно. Скоро мистер и миссис Леннон выбьют нас из чартов, – улыбнулся интуристам. – Но потом положение дел восстановится, и я снова буду конкурировать сам с собой.

– Сколько миллионов пластинок? – спросил Леннон.

– До нового года будет половина миллиарда, – ответил я. – Это с синглами и все музыканты сразу. На СССР приходится сто двадцать миллионов. С «Битлз» один на один никто потягаться не может.

– «Битломания» началась семь лет назад, – покачал он головой. – Скажи – как у тебя так получается?

– Просто делаешь музыку для респектабельных пожилых людей и бодрое диско для респектабельных людей помоложе, – хохотнул я. – Извини, я шучу – на самом деле я могу ответить только то же самое, что и всем: я не знаю. А как это делаете вы, мистер Леннон?

– Можно просто «Джон», – разрешил он и развел руками. – Я тоже не знаю. Но я много лет играл в барах и на задних дворах, прежде чем на меня обратили внимание.

– Мне проще, – признал я. – Я – уникальный ребенок, поэтому родная страна обеспечила мне возможность реализовывать потенциал на сто процентов.

Мы въехали в город, и на лицах гостей мелькнуло легкое разочарование – в проемах домов виднелись темные пустыри и заборы строек, по улицам колесила техника – ночью работа не останавливается – и только снегопад спасал взор от не очень симпатичной, оседающей на снегу пыли. Ничего не поделаешь, но с завершением строек она пропадет.

– Китайская кухня? – обратила Йоко внимание на продублированную иероглифами вывеску кооперативного (моего) кафе.

– Советский гражданин заслуживает возможности хорошо и разнообразно питаться, – гордо кивнул я. – Еще у нас есть корейский, вьетнамский, индийский и японский рестораны. Это Азия, а из европейского – немецкая пивная, пиццерия, два ресторана с общеевропейской кухней с вином и стейками, два – с русской народной кухней, еще один – с кухней народов Кавказа.

– В какой пойдем мы? – спросила Йоко.