Самый лучший комсомолец. Том четвертый

— Посему стране больше не нужно играть роль заботливой нянечки, ограждающий чад своих от ничем не замутненного развлекательного контента. «Контент» — это…

— Да все уже твои новоязы выучили, — перебил Полевой.

— Так вот — в рамках общего «раскручивания гаек» и курса на последовательное улучшение как материального, так и духовного уровня жизни граждан, чисто развлекательный канал — то, что нам нужно. Особенно если учесть, что весь тамошний контент будет должным образом согласован худсоветом — как и везде. Более того — всё показываемое там будет работать почище нудных политических лекций, потому что художественное произведение всегда несет в себе посыл. И наши посылы — всегда созидательные.

— И мне ты предлагаешь переквалифицироваться в потешного Лапина? — уточнил Полевой.

— В Лапина здорового человека, — с улыбкой уточнил я.

— В целом — интересно, — задумчиво развязал тесемки папочки Борис Николаевич.

— Я мог бы поставить на это дело какого-нибудь функционера с Останкино, но в этом случае мне придется гробить кучу времени — он же на каждый чих будет одобрения просить, — развел я руками. — А вы, Борис Николаевич, извините, это не лесть, а факт — ответственности не боитесь и справитесь гораздо лучше номенклатурного лизоблюда. Ну и если я неправ буду, вы мне об этом сказать не побоитесь. Устал от «одобрямсов», — вздохнув, жалобно признался я. — Такое ощущение, что хожу по стране и людей тупо под себя прогибаю. Противно!

— Однако все после твоего «прогибания» почему-то как сыр в масле катаются, — с теплой улыбкой успокоил меня Полевой. — Не переживай, Сережа, если зарвешься — мы с товарищами обязательно тебя носом натыкаем.

— Согласны на новое назначение? — благодарно кивнув, спросил я.

— Согласен, — подтвердил Борис Николаевич. — Но если что — не обессудь, область для меня новая.

— Всегда нужен адаптационный период, — кивнул я. — У вас там товарищи Стругацкие сидят, — кивнул в сторону коридора. — И мне просто любопытно — зачем?

— За Занавесом же издаются, — пожал плечами Полевой. — И до тебя издавались. Обычное согласование важных бюрократических моментов, — поморщился, как бы показав, где он эту бюрократию видал.

— Понял! — отозвался я. — Тогда мы пойдем книжки заносить куда следует. После командировки с вами встретимся, про канал подробно поговорим.

— Куда тебя отправляют?

— В Японию.

— Удивительно — какой-то невнятный, уж извини, рассказик в картинках хрен пойми про что, а такой эффект, — приложил «Наруто» Полевой.

— Вы пожилой, вам не понять, — отмахнулся я.

— Ну-ка иди сюда, — со зловещей улыбкой поманил он меня пальцем.

— Не-а! — с интонациями зайца из «Ну, погоди!» ответил я, и мы с Вилкой выбежали из кабинета.

Глава 2

Закинув куда положено «Имя розы», отправились в «кинокрыло». Никаких Тарковских в этот раз не встретилось, поэтому сразу пошли к Василию Петровичу — хороший мужик, вот и попросил меня к нему «прикрепить». Постучали, вошли, поздоровались, я отдал сценарий кино про самбиста и спросил:

— Василий Петрович, а что у нас про войну планируют в ближайшее время снимать?

— Сейчас, — он поднялся из-за стола и зарылся в картотечный шкаф. Перебирая папочки, перечислил. — «В бой идут одни старики» — это о летчиках. «Освобождение» — еще две серии снимаем. Смотрел? — повернулся ко мне.

— Все три вышедших, — с улыбкой кивнул я.

Он продолжил:

— «Проверка на дорогах» — о партизанах, Алексей Герман снимает. «Офицеры» — о двух товарищах, которые прошли путь от войны с басмачами до Великой отечественной, генералами стали. «Горячий снег» — про Сталинград. «Командир счастливой „Щуки“» — о подводниках. Пока все, — он закрыл шкаф и вернулся за стол. — А тебе зачем?

— Часть этих фильмов — черно-белая? — спросил я.

— Так, — подтвердил он.

— Черно-белое кино смотреть не так здорово, как цветное, — с детской улыбкой заявил я. — Василий Петрович, а можно на деньги фонда закупить для всех этих фильмов цветной пленки? В конце концов — вторая половина двадцатого века, а мы как Чарли Чаплин, блин — двумя цветами пользуемся.

— Некоторые товарищи считают, что цвет фильмам только вредит, — осторожно заметил Василий Петрович.

— Неволить наши творческие единицы не стоит, — покивал я. — Расстроятся и начнут саботировать — поди потом докажи, что режиссер не старается. Они же хитрые, сделают вид, что это такой художественный прием.

— Так и будет! — гоготнул Василий Петрович.

— В таком случае давайте поспрашиваем — если кто-то будет против, пусть снимает в двух цветах. Но если нет — фонд с огромной радостью раскрасит Советское кино о войне. Да даже больше — давайте масштабируем это вообще на все будущие фильмы. «Военным» и детским можно и бюджет за счет фонда увеличить — мне это будет очень приятно.

— Хорошо, Сергей, мы с товарищами об этом подумаем, — пообещал он.

— А можно от вас позвонить? — спросил я, словив потешную идею.

— Конечно! — он пододвинул мне аппарат и деликатно предложил. — Это конфиденциально? Я могу подождать в коридоре.

Просто прелесть, а не кадр — полностью подконтрольный, но подхалимажа, как ни странно, совсем не ощущается — просто хорошо делает свою работу, не теряя достоинства.

— Спасибо большое, Василий Петрович, — покачал я головой. — Никаких секретов нет, просто забыл на прием кое-куда записаться.

Набрав номер, услышал:

— Приемная Председателя КГБ. Что вы хотели?

— Здравствуйте. Это Сережа Ткачев беспокоит. Можно мне на прием к товарищу Цвигуну записаться?

Кинофункционер побледнел.

— А, это ты! — голос секретаря резко потеплел. — Когда хочешь?

— Мне по личному вопросу, так что — когда можно, но пятого июня я в Японию улетаю. Буду очень благодарен, если товарищ генерал армии сможет уделить мне три минуты времени до этой даты. Но если нет — уже после командировки.

— Секунду, — попросил секретарь.

— Семен Кузьмич — ценитель хорошей литературы и кино, — слил я Василию Петровичу стратегическую информацию. — «Семнадцать мгновений весны» во многом таким хорошим благодаря ему получился. Вот, хочу будущий проект обсудить — про шпионов.

— Вот как! — с облегчением на лице покивал кинофункционер.

— Товарищ генерал сможет принять тебя сегодня, — порадовал новостью вернувшийся к телефону секретарь. — В любое время.

— Я тогда через… — посмотрел на «штурмана»-Виталину.

— Двадцать две, — шепнула она.

— Двадцать две минуты прибуду. Спасибо.

Положив трубку, попрощался в Василием Петровичем, и мы вышли в коридор, где Вилка схватила меня за руку и перешла на бег.

— Могла бы и с запасом взять! — укоризненно заметил покорно бегущий за ней я.