Самый лучший пионер

Почему безотцовщина бегает за всеми, кто минимально похож на отца? Вопрос сугубо риторический.

— А вот представь, — Попытался я ее немножко утешить: — Был бы у меня отец — мне бы и перед ним было за потерянную память стыдно. Так что я даже рад!

Мама изобразила вымученную улыбку — не помогло, увы — и принялась кромсать картошку, складывая ее в шкворчащую салом сковороду.

Повисла неловкая тишина — за последние дни ее вообще было много. А что я могу? Здесь поможет только время.

— А почему я во взрослой больнице лежал? — Нашел я нестыковку в процессе перерождения.

— Это тот жирный постарался! — Неприязненно поморщилась родительница, помешала картоху, накрыла сковороду крышкой и уселась напротив, положив подбородок на ладони: — В Горисполкоме работает, людей не видит! Но хоть больница хорошая, — Грустно вздохнула.

— Надо было с него печатную машинку стребовать, — Запоздало пожалел я.

— У меня на книжке пятьсот рублей осталось… — Мягко начала мама.

— Нет уж, теперь — только с гонорара! — С улыбкой одернул я ее: — Сейчас подживут ребра, и начнем покорять писательский Олимп!

— Я ребятам во дворе рассказала, — Усмехнулась мама: — Готовься — завтра слушать придут.

— Это хорошо! — Одобрил я услуги фокус-группы.

— А то я-то тебя люблю! — Вытянув руку, она убрала с моей выцветшей, когда-то черной, футболки невидимую соринку: — И оценить как следует твое произведение не могу, как лицо заинтересованное!

— Это правильно, — Кивнул я: — Коллективный читатель всегда важнее индивидуального!

— Заговорил-то как! — Умилилась мама.

— Нас же партия учит, что общее превыше частного! — Продемонстрировал я азы идеологической подготовки.

— В телевизоре сказали? — Спросила мама.

— Нет, это я помню! — С улыбкой покачал я головой.

— Мать не помнит, а партию помнит, — Вздохнула она.

— Это потому что крепка советская власть! — Раздался из коридора сонный голос Надежды.

Одетая в такой же как у мамы полинявший халатик, растрепанная и зевающая, она появилась на кухне.

— Доброе утро! — Пожелали мы ей, несмотря на садящееся за крыши «хрущевок» солнце за окном.

Удивительно быстро адаптируюсь. Причина проста — не было шока! Не успел осознать смерть, не успел отрефлексировать перерождение — болячка отожрала все ресурсы организма — да даже ходить и думать одновременно трудно было! И потом — первое время я тупо спал. «Чик-чик», сказала реальность, переключившись на другое время и место. А я и не против — там я уже все понял и потерял интерес. А здесь, да еще с читами — хо-хо! Главное КГБ не злить, я же совсем не Джейсон Борн — расколят как нефиг делать и запрут в подвале. Нет, если Родине нужно, я согласен и на подвал, но лучше до этого не доводить. А еще — по совершенно непонятной причине страшно выходить на улицу. И печальное — когда нет ценных социальных связей, гораздо проще обрести новые.

— Сережка теперь еще и композитором стать решил! — Порадовала мама соседку новостью.

— Ни пуха! — Пожелала та, поставила чайник на плиту и отказалась от поспевшей картошечки.

Поужинав, я отвоевал право помыть посуду, и мы с мамой вернулись в комнату — ритуально смотреть программу «Время», которая появилась на свет только в нынешнем январе.

* * *

— Я и не знала, что ты такой талантливый! — С мечтательной дымкой в глазах сделала вывод аж шестнадцатилетняя Оля, обладательница длинных, собранных в «конский хвост» каштановых волос, голубых глаз, маленького, чуть курносого, носа и красиво очерченного ротика, положив подбородок на ладони опертых на голые коленки — на ней синий сарафан, из-под которого торчат предательски-белые лямки лифчика — рук.

— Сказка как сказка! — Ощутив ревность, фыркнул ее штатный бойфренд Артем — он такого же возраста, а еще — боксер пугающих для своего возраста габаритов, затянутых в клетчатую рубаху с коротким рукавом и синие шорты.

Буду стараться смотреть на Олю пореже.

— Я бы хотел в Московскую академию волшебства, — Вздохнул рыжий, засеянный веснушками по самое не могу, двенадцатилетний — почти ровесник — тощий Вовка.

Мама позвала тупо всех, кого нашла во дворе, и никто не отказался — а в СССР много интересного досуга? — этим объясняется столь разновозрастная компания.

Еще «сказку» слушал семилетний Славик — брат Артема, «мамка за*бала, присмотри да присмотри» — пояснил он после рукопожатия. Слева от него — девятилетняя Света, милейший светловолосый ребенок в бежевом платьице. За ними, на полу, независимо привалившись спиной к шкафу, тринадцатилетняя Таня, сейчас уперевшая лоб в колени, свесив длинные распущенные черные волосы. Чисто девочка-призрак из японских ужастиков, и белое летнее платье с подолом чуть ниже колена только усиливает впечатление. А вот бретелька сиреневого лифчика — наоборот, портит.

Еще был одиннадцатилетний чумазый Мефодий, но его почти сразу после процедуры приветствия за ухо утащила откуда-то взявшаяся разгневанная бабушка.

Татьяна шмыгнула носиком. Книжка работает! А вот Славику ожидаемо пофиг — вот были бы картинки, тогда — да!

— Чаю попьем может? — Приземленно предложил Артем.

— Сам налей — чайник на кухне, общий, — Предложил я, не желая подчиняться альфачу.

Вот если он меня сначала от*издит, тогда — да!

Боксер не стал придираться к больному и пошел на кухню.

— Таня, ты плачешь? — Опустилась со стула на пол поближе к подруге Оля и приобняла ее за плечи.

— Да не реви ты! — Фыркнул Вова: — У меня тоже батя бухает, но я-то не реву!

Таня заревела в голос, подскочила и выбежала в коридор, едва не врезавшись в посторонившегося Артема. Через пару секунд раздался звук открываемой и закрываемой двери.

— Дурак! — Заклеймила Оля рыжего.

— Во, видел? — Показал ему альфач профилактический кулак.

— Видел! — Грустно подтвердил Вовка.

— Жалко, — Вздохнул я.

— Да че ей будет? — Проявил черствость Артем: — Есть конфеты?

— Есть, — Гостеприимно признался я, и повел «выживших» на кухню.

— А, Сережка, друзей привел? — Выглянула в коридор пожилая, немного согнутая женщина в цветастом платочке на голове и выцветшем халатике.

— Здравствуйте! — Почти хором поздоровались вежливые мы, и я ответил: — Чай идем пить! Давайте с нами!

Улыбки ребят несколько померкли — оно, конечно, уважение к пожилому человеку, но чай пить…