Самый обычный день. 86 рассказов
Шрифт:
Пока тянется ожидание, они то и дело теряют представление о времени. «Не смотри на часы», — говорит один из них. Им не так уж трудно отсчитывать секунду за секундой до тридцати — и проходит полминуты. Гораздо труднее вести такой счет до пяти минут или до получаса. А если бы им пришлось считать секунды на протяжении нескольких часов, то погрешность бы значительно возросла.
Некоторое время спустя мужчина и женщина засыпают и просыпаются одновременно («Ты слышал этот шум?»). Они сидят почти в обнимку, голова одного лежит на плече другого, а их глаза находятся так близко, что, когда один произносит какие-то неясные слова, а второй открывает рот, чтобы спросить: «Что?», губы первого неизбежно тянутся к губам второго: но вдруг это движение прекращается (в шести миллиметрах от цели), потому что как раз в то самое мгновенье лифт трогается, набирает скорость, останавливается и (преодолевая последний отрезок пути рывками) прибывает в холл, где их ждут консьерж и монтеры («Вы целы?»). Мужчина и женщина переглядываются. Им бы следовало сказать друг другу какие-то слова, договориться о встрече… Однако ей кажется, что хотя он и провожает ее взглядом, но почему-то не спешит предложить ей встретиться, а ему кажется, что хотя она и смотрит на него, но почему-то идет слишком решительно в сторону четвертого лифта и выглядит при этом, по его мнению, совершенно равнодушной. История с поломкой лифта закончилась, и значит, их истории тоже конец? Итак, мужчина идет к выходу, размышляя о том, что не должен был уйти, не договорившись о встрече, не обменявшись с ней, по крайней мере, номерами телефонов. В ту самую минуту, когда его ботинки касаются мостовой, он спохватывается и спрашивает себя, почему покидает здание, если ему надо было оказаться на двенадцатом
Сила слова
Мужчина, ждущий за стойкой бара в ресторане, чтобы ему приготовили столик, разговаривает сам с собой. С раннего детства он слышал тысячи раз, как о людях, которые разговаривают сами с собой, говорили, что они сумасшедшие: «Он совсем спятил. Сам с собой разговаривает». Сейчас ему стало совершенно очевидно, что это ложь. Его собственный опыт доказывает: вести беседы с самим собой отнюдь не мешает человеку находиться в здравом уме. Обычно он говорит тихим голосом, шепчет фразы и ведет оживленную и бурную беседу с другим человеком или с разными людьми, которые никому не видимы и все как один являются им самим. Наш новый знакомый беседует с ними сейчас за стойкой бара и поступает точно так же, когда сидит за рулем, или отдыхает дома, или работает в офисе. Он разговаривает сам с собой даже в присутствии других людей. Иногда кто-нибудь из них, слыша его шепот, думает, что эти слова обращены к нему, и говорит: извините, я не расслышал. Наш знакомый отвечает, что он ничего не сказал, потому что на самом деле ничего сказать не хочет (он и сам не знает, какие именно слова произносит; его гораздо больше интересует просто их шелест, звуковой эффект, бла-бла-бла, видимость разговора). И его слова обращены вовсе не к тому, кто задает ему вопрос, а к тому другому или тем другим, с которыми он ведет беседу. Наш знакомый не знает, когда он начал разговаривать с самим собой, и ему трудно установить границу между тем ранним периодом, когда он еще разговаривал только с реальными собеседниками, и нынешней ситуацией. Иногда ему кажется, что в какой-то степени он всегда говорил сам с собой, и единственная разница заключается в том, что постепенно наш герой стал давать себе волю и поступать так совершенно произвольно, не задумываясь и ни в коем случае не сдерживая себя. Если подумать хорошенько, говорит сам себе иногда наш знакомый, теперешние беседы являются лишь продолжением тех воображаемых разговоров, которые он вел в детстве со своим выдуманным другом (имя которого, как это ни странно, стерлось из его памяти) — каждый вечер, оказавшись под одеялом, он встречался с ним, и мальчики переживали множество приключений среди пальм и лиан. Разговоры с несуществующими знакомыми столь же интересны, как те, которые он ведет с другими людьми, когда у него не остается другого выхода. О чем он сейчас говорит, словно обращаясь с речью к стакану? Обо всем и ни о чем. Можно говорить о теннисе или о жизненных планах. Можно плести словесные кружева, воображая, что изрекаешь глубочайшие истины, или просто-напросто повторять общие места. Очень часто с ним случается именно последнее: он разглагольствует в одиночку довольно долго и только потом отдает себе отчет в том, что все его слова, обращенные к его невидимому собеседнику, совершенно пусты и бессмысленны. И тогда, чтобы не молчать, ему приходится сменить тему.
А вот этот человек, сидящий за столиком ресторана в компании, ведущей оживленную беседу, напротив, не произносит ни слова. Вот уже много лет, как он бесстрашно хранит молчание. Окружающие теперь уже привыкли к этому и относятся к нему с пониманием. Все с уважением позволяют ему молчаливо созерцать, как собеседники рассуждают, спорят и уточняют все детали, которые нуждаются в конкретизации. Им неизвестно, что молчун считает банальными все их рассуждения и уточнения, потому что он молчит, но они об этом догадываются. В целом его приятели чувствуют, что молчун не испытывает к ним какой-то особенной неприязни, и когда он оценивает их разговоры как банальные, в его мнении звучит скорее не порицание, а агностицизм. Он агностик в отношении остальных и самого себя. Молчун не протестует, ему просто все до лампочки. Он и себя чувствует совершенно ненужным и банальным существом и именно поэтому молчит. Ему не дано никакого права осуждать остальных за их вульгарность, если он и сам грешит вульгарностью. Впервые он замолчал однажды во время разговора, который вылился в рассуждение о степени влияния фанданго на появление гуапанго, когда неожиданно обнаружил, что ему нечего сказать. Бедняга ничего не знал ни о фанданго, ни о гуапанго; эти темы его никогда не интересовали, и, следовательно, принять участие в разговоре он не мог. Как ему следовало поступить, чтобы внести в обсуждение свою лепту и включиться в беседу, чего от него и ожидали его приятели? Придумать свое мнение и защищать его? Вместо этого — в первый раз в жизни — он предпочел промолчать. До этого дня он всегда с жаром отстаивал свое мнение во всякого рода разговорах и дискуссиях, и нельзя сказать, что его интерес был притворным. Несмотря на вытянувшиеся от удивления лица собеседников, он счел, что своим молчанием не наносит никому вреда. Оказалось к тому же, что молчать не так уж неприятно. Приятелей его поведение тоже, кажется, не слишком раздражало. Наш герой настолько привык отстаивать мнения, высосанные из пальца, что неожиданно испытал необычайное облегчение, позволив себе роскошь сидеть, не произнося ни слова. Он наблюдал, как остальные продолжали оживленно спорить о том и о сем, изредка поглядывая в его сторону — не изменит ли он поведение и не выскажет ли наконец свое мнение. По сути дела, его мнение не слишком-то их интересовало. Оно было им необходимо только как часть ритуала их вечерней беседы. Доказать это ничего не стоило: он мог произнести любую стандартную фразу из четырех ничего не значащих слов, и все сочли бы это вполне естественным! Никто не ожидал от него искреннего или хорошо продуманного ответа: самого шаблонного предложения им было бы более чем достаточно. И, напротив, его теперешнее молчание ставило под сомнение разговорчивость остальных, и на самом деле их раздражало именно это, а вовсе не его молчание. Он продолжал сидеть, точно набрав воды в рот, и с каждой секундой молчания чувствовал себя все лучше. Через три четверти часа и после неоднократных удивленных взглядов в конце концов кто-то из присутствовавших обратился к нему и поинтересовался, неужели ему нечего сказать. Наш герой лишь слегка отрицательно покачал головой. Остальные продолжили свою беседу, сочтя, что каждому человеку иногда хочется помолчать. Однако на следующий день он тоже рта не раскрыл и с тех пор никогда и нигде ничего не говорит. Ему известно, что некоторые считают его воплощением снобизма, думают, что он зазнался, что он асоциальный элемент. Сам молчун вовсе с ними не согласен. Просто ничего интересного он сказать не может и поэтому не произносит ни одного слова и просто слушает, как остальные оживленно беседуют.
Как, например, вон тот человек на противоположном конце стола — он треплется не переставая. Он самый неугомонный собеседник из всех, сидящих за этим столом, и не дает никому больше говорить. Болтун всегда старается вставить свою реплику первым, чтобы никто раньше него не произнес избитые фразы, которые следует произносить по поводу обсуждаемой в этот самый момент темы. А темы эти со страшной скоростью видоизменяются, исчезают, одна из них превращается в другую. Но у него готово мнение по любому вопросу, и он ни за что не допустит, чтобы кто-нибудь застал его врасплох, чтобы у него не нашлось заранее заготовленного суждения на какую угодно тему. Он разбирается (или делает вид, что разбирается) в экономике и живописи, в животноводстве и баскетболе. Нет такой темы, относительно которой этот человек был бы не способен сформулировать несколько коротких и обстоятельных фраз, порой даже весьма неглупых. Принимая во внимание, что количество вопросов, по которым он вынужден высказывать свое мнение, довольно велико, эти несколько фраз должны быть, как правило, взаимозаменяемыми, многозначными и пригодными как для одних случаев, так и для других, а также для разных тем одновременно. Было бы бесчеловечно требовать, чтобы у него всегда находилось оригинальное и новое мнение по каждой проблеме. Нетрудно понять, что готовые фразы, которые необходимо приспосабливать к самым разнообразным материям, не могут,
по определению, отличаться тонкостью или остроумием. В этом мире ведется огромное количество разговоров, в которых наш неугомонный собеседник должен вставить свое слово. Ему постоянно приходится быть настороже, отслеживая любую возможность сказать хоть что-нибудь. Поэтому порой он смотрит на человека, который не раскрывает рта на противоположном конце стола, с сочувствием и недоумением. Как можно вести такое практически растительное существование и, видя, как жизнь проходит мимо, никогда не высказывать своего мнения? Ведь надо столько всего сказать! Кроме того, болтун не может избавиться от мысли о том, что молчун просто интересничает и показывает своим видом, насколько он презирает всех окружающих. А вот человек, разговаривающий сам с собой, расположившись за столиком, который для него уже накрыли, смотрит на молчуна не с сочувствием, а со смешанным чувством зависти (самодостаточность его очевидна) и уважения: для него это идеал, к которому надо стремиться.Литература
Он печатает последнюю фразу, испытывая одновременно возбуждение и некоторое замешательство. Это первый из его романов, который завершается смертью героя, что следует особо подчеркнуть, потому что отсутствие смертей в его книгах являлось их постоянной и преднамеренной особенностью. Он отвергал этот дешевый прием, используемый так часто другими писателями, не умеющим достичь истинного драматизма повествования. Однако сейчас, впервые и под влиянием логики сюжета, ему пришлось нарушить свою обычную установку и убить главного героя. Автор вынимает лист из пишущей машинки, кладет его в самый низ стопки и перечитывает начало романа: «В полдень, накрывая на стол, он невольно опрокинул солонку, и соль просыпалась на скатерть. Это привело его в ужас».
У писателя заключен договор с издательством: он должен писать один роман в год. Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как документ был подписан, и автор аккуратно каждый год, в январе, вручает новую книгу издателю. Выходит, что на его счету уже семнадцать романов. Писать книги не кажется ему таким уж сложным делом, и он всегда издевается над писателями, которые целое десятилетие корпят над одной-единственной книгой. Иногда собственное произведение нравится ему больше, а иногда — меньше. Порой сюжет увлекает его, он вдохновляется, слова льются рекой, и даже от правки автор получает удовольствие. В другие годы история получается вымученной, писатель воспринимает ее как неизбежную кару (потому что по договору должен закончить книгу, что бы ни случилось, до конца года) и правит текст мало и неохотно. Это никакого значения не имеет: никто не жалуется, если книга выходит слабой. Требования к качеству в его стране очень невысоки, об этом знают все, и его сограждане даже отпускают шуточки по сему поводу. Упорный труд, таким образом, дает ему средства к существованию: его жизнь полна лишений, но зато ему не надо каждый день вставать в восемь утра. Единственное, о чем он молит Бога, в которого не верит, — это чтобы никогда в жизни не испытать боязни чистого листа. Этого писатель себе не может позволить.
На презентации книги издатель сообщает ему приятную новость: его первый роман будет переиздаваться в новой серии. Поскольку книгу будут набирать целиком заново, если он захочет, то может перечитать ее и внести изменения, которые сочтет нужными. Автор берется за чтение. Он написал столько книг, что забыл точный сюжет первого романа и лишь весьма смутно припоминает некоторых персонажей. Речь в нем шла о писателе, который пишет роман, книга пользуется успехом, и это позволяет ему через год опубликовать второе свое произведение, а два года спустя — третье. Однако, перечитав роман от корки до корки, наш автор приходит в изумление. Сюжет и персонажи предрекают конкретные события его собственной жизни, случившиеся месяцы или годы спустя после публикации книги. По прошествии семнадцати лет он может с легкостью опознать это второстепенное действующее лицо, в которое влюбляется жена главного героя. Это не составляет для него никакого труда, потому что сразу после публикации романа он познакомился с точно таким человеком, а жена, которая в него влюбилась, была его собственной. И та борьба, которую герой ведет против недружественного ему окружения, была как две капли воды похожа на ту, которую пришлось вести ему самому, когда после первого успеха его окружили недоброжелатели.
Любопытство заставляет его перечитать остальные свои произведения в том порядке, в каком они были написаны и опубликованы. И эти книги тоже оказываются пророческими. Он узнает действующих лиц, их ощущения, радости, поражения, неизменно описанные с опережением на несколько месяцев. Автор видит свою собственную жизнь, всю целиком последовательно предсказанную во всех его книгах. Он предвосхитил события, обстоятельства, женщин, драмы, торжества. Могущество персонажа «Зеленой степи» предвещает его собственное могущество немного времени спустя. Тоска героя «Чистой мокрой земли» пророчила те страдания, которые ему пришлось перенести потом. Осознание собственного поражения музыкантом из романа «Палящие лучи его огромного солнца» было тем чувством, которое он испытал через несколько месяцев. Знакомы ему и многие персонажи. Женщина из «Жеребят в загоне» — это Луиза, с которой он познакомился как раз в день презентации этой книги. Портрет Терезы воссоздан с фотографической точностью в «Душе», хотя в момент написания романа он не был с ней знаком. Он систематически предсказывал и описывал все, что должно было с ним случиться через несколько месяцев.
Когда наконец наступает черед последней книги, которая вышла пару недель назад, его пугает в ней смерть героя. Он кладет книгу на письменный стол, идет на кухню, открывает банку тушеного мяса, перекладывает содержимое в тарелку и ставит ее в микроволновку. В этой книге ему впервые не удалось узнать ни действующих лиц, ни события. С одной стороны, совершенно очевидно, что прошло слишком мало времени и предсказания еще не могли осуществиться. С другой стороны, у него есть повод для надежды: если эта книга тоже является пророческой, то отдельные события уже должны были произойти, но он не узнает ни одной детали из описываемой в романе истории. А это может служить доказательством того, что последняя книга не такая, как предыдущие. В конце концов, разве у правил не бывает исключений? Он размышляет об этом, накрывая на стол, но вдруг отдает себе отчет в происходящем и пытается избежать неизбежного хода событий.
4
Центростремительная сила
С раннего утра человек безуспешно пытается выйти из квартиры, но стоит ему открыть дверь, как всегда происходит одно и то же: он оказывается не на лестничной площадке, а снова в прихожей той самой квартиры, из которой в эту самую минуту собирается выйти. Он пробовал покинуть квартиру десятки раз и сейчас предпринимает еще одну попытку: открывает входную дверь — снаружи совершенно темно, — делает пару шагов, нащупывает рукой стену в поисках выключателя на лестничной площадке, который находится рядышком с лифтом. Но выключателя там нет. На его месте вешалка, а под ней подставка для зонтов. Это означает, что он снова оказался в прихожей, из которой только что вышел. Бедняга протягивает руку туда, где в прихожей расположен выключатель, нащупывает его, включает свет и видит, что снова стоит спиной к входной двери квартиры. Он делает поворот на сто восемьдесят градусов, в очередной раз оказавшись лицом к двери, распахивает ее настежь и выглядывает наружу. Там царит густая темнота, и единственное светлое пятно растекается по полу: свет струится как раз из его прихожей через открытую дверь, и его недостаточно, чтобы определить, существует ли там, за порогом, знакомая ему издавна просторная, как во всех старых домах, лестничная площадка. Он бы мог попробовать выйти еще раз, но у него все равно ничего не получится. С самого раннего утра бедняга повторяет, одну за другой, свои безуспешные попытки. Он захлопывает дверь и прислоняется к ней.
Потом он направляется в столовую и смотрит в окно. Какие-то люди идут вверх по улице, а еще несколько человек шагают им навстречу. Наш герой старается не нервничать. Ему надо выйти из дома во что бы то ни стало. Он снимает телефонную трубку, набирает номер и звонит одной из своих знакомых девушек. Они познакомились недавно, и между ними пока еще ничего не было, о чем он весьма сожалеет. Почему он не попытался добиться интимной близости с ней? От робости? Или потому, что не представился удобный случай? Ему приходит в голову, что он обращается с просьбой немедленно приехать именно к ней как раз потому, что между ними пока еще ничего не было. Девушка спрашивает, что случилось. Его тон становится серьезным (он боится, что она не поверит его объяснениям или примет его за сумасшедшего и не придет). Он не рассказывает ей подробно о происходящем, а просто говорит, что оказался в необычной ситуации (не опасной, а именно необычной) и что его объяснениям по телефону она, конечно, не поверит или примет его за сумасшедшего, но ему очень нужна ее помощь. Девушка несколько секунд молчит и наконец обещает зайти около трех, сразу после работы.