Самый счастливый человек года
Шрифт:
Часть 2-я
Через полгода Бабиковы вернулись из кругосветного путешествия. Свадьбу они сыграли в Мексике.
Павел загорел, окреп физически и приобрел не наблюдаемую в нем прежде солидность.
Немудрено. Хорошее питание, занятия гимнастикой в замечательно оборудованных спортивных залах, солнечные ванны и купания на лучших
Но устал Павел невероятно. Еще бы! Одних впечатлений хватило бы лет на десять.
Цветущие орхидеи в таинственных дебрях Амазонки, трясущиеся горбы верблюдов, пересекающих азиатские пустыни, радуга, рожденная каскадом солнечных капель сверкающей Ниагары, небоскребы, коррида, пагоды и прочее, прочее, прочее, что невозможно запомнить, но еще невозможнее забыть.
Вероятно, усталость была бы не столь ощутима, если бы не постоянные встречи, банкеты, интервью и непременное солирование в развлекательных шоу и телепрограммах.
Все хотели увидеть Самого Счастливого Человека Года, побеседовать с ним, дотронуться до его руки, как будто прикосновение к Бабикову могло принести им счастье.
Павел здоровался с улыбающимися президентами, мял мужественные ладони лидеров всяческих партий и движений, целовал душистые пальчики кокетливых кинозвезд и жен миллиардеров.
Его рисовали художники, ему посвящались стихи и песни, со страниц газет и журналов не сходила его сияющая физиономия:
— Павел Бабиков открывает новый филиал концерна…
— Павел Бабиков благословляет на поиск нефти…
— Павел Бабиков…
А может быть, он действительно приносил счастье? Ведь когда люди очень сильно верят во что-либо, оно нередко именно так и происходит: и новый филиал концерна становится прибыльным, и нефть находится, и…
А Павел устал. Нет! Нельзя сказать, что он разочаровался в прелестях шикарной жизни, что ему осточертела всемирная слава, нет, все это ему по-прежнему нравилось, просто хотелось немного отдохнуть, побыть в одиночестве, почитать какой-нибудь детектив, выпить стакан плохонького портвейна где-нибудь в третьесортной забегаловке, так, для разнообразия.
Была и еще одна причина усталости, но о ней Бабикову думать не хотелось.
Устал он, и порядком устал, от Леры. Любовь многолетняя и страсть небывалая как-то очень быстро потускнели и стерлись, возвышенный ореол растворился и все отчетливее проступали в образе этой женщины невероятная ограниченность, неумеренная жадность и какая-то бестолковость, если не сказать проще — глупость. Говорить с ней было ну совершенно не о чем. Да она и не лезла в разговоры. Улыбалась, меняла наряды и украшения, которые в бесчисленном количестве дарили Бабиковым все кому не лень, торчала полдня перед зеркалом, мазалась, красилась, пудрилась, завивалась…
Все это было ужасно скучно, но самое неприятное заключалось в том, что с ней надо было периодически ложиться в постель, а желания она уже никакого не вызывала.
Признаться себе в этом Павел почему-то не мог и скрепя сердце залезал на опротивевшее ему тело, после чего по часу торчал в ванной, отмывая ненавистный запах потной и нелюбимой женщины.
Лера ничего не замечала…
А побыть в одиночестве он не мог. Повсюду за ним таскались активисты,
готовые в любой момент защитить, набить морду не в меру ретивому почитателю, закрыть Бабикова грудью своей от любой опасности. С одной стороны, это было хорошо, а с другой…Одним словом по возвращении из круиза хотелось Павлу тишины, покоя и чего-то еще, в чем он боялся себе признаться.
Солнечный свет мягко ложился на розовое одеяло, вспыхивал в хрустальных подвесках бронзовых канделябров и чертил на высоком потолке нежные, сказочные узоры.
«Как дома хорошо, — подумал Павел. — Тихо, уютно».
Он осторожно освободился от одеяла, набросил халат, влез в тапочки и, с неприязнью поглядев на спящую Леру, вышел из спальни.
В коридоре мирно гудел пылесос. Горничная Клава чистила ковровую дорожку.
Солнечный свет, ровным потоком скользящий из бокового окна, делал ее голубой халатик прозрачным, высвечивая стройные, слегка полненькие ножки и плавные линии бедер.
Край ковра зацепился за трубку пылесоса и завернулся набок. Горничная наклонилась, чтобы его поправить, халатик полез наверх, оголяя скрываемое от колена и выше, и Павел повинуясь невесть откуда появившемуся желанию, подошел к ней, машинально протянул руку и, едва касаясь, провел ладонью по упругой ноге девушки.
Клава резко выпрямилась и обернулась. Огромные удивленные глаза, нежный румянец на щеках и выбившаяся из-под белой косынки каштановая прядка делали ее восхитительной.
— Это вы? — справившись с испугом, прошептала она.
— Я испугал вас? — вопросом на вопрос ответил разволновавшийся Бабиков.
— Немного.
Горничная поправила косынку и отошла к окну.
— Вы так прекрасны, — искренне произнес Павел. — Так хочется поцеловать вас.
— Самому Счастливому Человеку Года можно все, — кокетливо улыбнулась Клава.
Павел приблизился к ней, обнял и, коснувшись губами горячих чуть влажных девичьих губ, напрочь обалдел, разнервничался и совершенно забыл о том, что в трех метрах от окна, за дверью спит Лера.
Он целовал горничную страстно, долго… Давно он так сладко не целовался…
Под халатиком Клавы не было лифчика и тугая грудь с одеревеневшими от ответного желания сосками вздымалась под рукой Бабикова, не оставляя никакой надежды целомудренному духу морали.
Девушка, прижавшись к Павлу, тяжело дышала, хаотически перебирала пальцами у него за спиной и тихонько постанывала от удовольствия, когда рука Павла, задрав халатик, медленно поднималась по ноге и проникала за кружевную оборочку шелковых трусиков.
— Не здесь, не здесь… — шепнула она, отталкивая Бабикова. — Вдруг выйдет…
— Здесь, здесь!.. — не владея собой, сказал Павел и, повернув девушку к окну, наклонив ее лицом к подоконнику, закинул голубой халатик ей на спину.
Клава охнула и закусила губку.
Когда он вернулся в спальню, Лера еще спала.
«Какой чудесный день, — думал Бабиков. — Я Самый Счастливый Человек Года!»
Он брился, светло улыбаясь, вспоминал детали случившегося, прищелкивал языком, ощущая вокруг себя дивное благоухание женского тела, и даже проснувшаяся, красящаяся у зеркала Лера не вызывала у него негативного чувства.