Самый синий из всех

Я нашариваю на полу рюкзак и на ощупь нахожу в его недрах ручку и скетчбук. Пальцы сами начинают двигаться по бумаге, и я почти нехотя им подчиняюсь. Вот прямая линия челюсти, раковина уха… Я ведь не должна его рисовать и все же… А волосы у него зачесаны направо или налево? Кажется, направо. Я рисую родинки – одну под глазом, а другую чуть выше, возле скулы – губы и глубокую ямочку под носом. Получается так правдоподобно, что я краснею. У него красивые губы. А глаза глубоко посаженные, внимательные, с искрами смеха и бликами солнца.

Интересно, каково это – быть таким свободным и нормальным?

Мама распахивает дверь, и я торопливо захлопываю блокнот, заваливая его всяким хламом: учебниками, тетрадями, мятыми бумажками.

– Обед готов.

– Я же сто раз просила стучаться!

Пренебрежительно помахав в воздухе рукой, мама захлопывает дверь, а я вырываю листок из блокнота. Если кто-то его найдет, будет конец света. Но и выбросить жалко… Оглянувшись по сторонам, я вытаскиваю из стены кнопку, которая держит картинку с китом, и прячу рисунок под ней. Пусть пока побудет там. Спрятанный от чужих глаз рядом с моей любимой цитатой из Вербера:

«МЫ ДОЛЖНЫ ПРИЗНАТЬ ОЧЕВИДНОЕ: ПОНИМАЮТ ЛИШЬ ТЕ, КТО ХОЧЕТ ПОНЯТЬ».

* * *

На обед макароны с сосисками, которые мама называет «Спагетти а-ля колбасьон». Я прыскаю от смеха, и она тоже улыбается. Такой у нее дар: все самое скучное и обыденное превращать в веселое и интересное. Когда мы только переехали в эту квартиру, здесь были голые стены и пара матрасов на полу. Даже холодильника не было! Продукты висели в пакете за окном, и каждый раз мама позволяла мне тянуть за веревку, чтобы втащить их в комнату. В детстве это казалось настоящим приключением.

А еще она разрешала рисовать прямо на стенах. Помню, как я плакала, когда рисунки скрылись под обоями, а мама тихо прошептала мне на ушко: «Тс-с-с, может, их и не видно, но мы-то знаем, что они там. Это секрет». Секрет…

– Прием, Аполлон-1, запрашиваю стыковку!

Я вздрагиваю, а мама смеется.

– Макароны на вкус вполне ничего, так что я не принимаю твое мрачное настроение насчет моих кулинарных способностей. Проблемы в школе?

Я качаю головой и быстро запихиваю остатки макарон в рот, загребая вилкой, как экскаваторным ковшом. Мне совсем не хочется начинать разговор по душам. Совсем-совсем-совсем.

– Спасибобылооченьвкусно, – заверяю я с набитым ртом.

Мама грустно усмехается и убирает мою тарелку в умывальник.

Остаток дня я слушаю музыку и листаю «Кубок Огня». Вечером становится немного одиноко, так что я, прихватив учебники, выглядываю из комнаты. Ксю спит в коляске прямо в центре комнаты, а мама сидит на диване, устало откинув голову назад. Выглядит такой худой и одинокой… Я осторожно сажусь рядом, чтобы не разбудить ее, но она и не спит. Поворачивает голову и смотрит на меня в полутьме долго-долго. А я на нее. Мы говорим без слов. И обнимаем друг друга без рук. Мама протягивает ко мне ладонь и осторожно касается пальцами синей прядки. Тело инстинктивно напрягается, но до моей кожи она не дотрагивается.

– Это что-то значит? – тихо спрашивает мама.

– Да, – так же тихо отвечаю я.

– Расскажешь?

– Нет.

Мама какое-то время молчит, и мне становится неловко.

– Извини, – робко добавляю я. – Это не потому, что я что-то скрываю именно от тебя. Просто я – это я.

Мама кивает.

– Ты ведь знаешь, что можешь мне все рассказать? – после паузы спрашивает она.

Сердце сжимается. Несказанные слова подрагивают на губах, вибрируют, словно потревоженный улей пчел. Я открываю рот, чтобы выпустить их на свободу, но не издаю ни звука. Я не могу. Просто не могу. А потом за дверью звенят ключи, раздается щелчок замка, и папа входит в квартиру. Момент упущен.

– Ку-ку! – громко басит он, не заботясь о том, что Ксю может проснуться.

Мама вскакивает с дивана и спешит ему навстречу, а я, подхватив учебники, скрываюсь в своей комнате. Так всегда: она как подсолнух, а он как солнце. Интересно, я тогда кто…

Ночью мне чудится, будто кто-то накрывает меня одеялом. Я разлепляю глаза и сонно жмурюсь в темноту, но никого рядом нет. Только с тихим щелчком закрывается дверь.

Показалось?

Глава 2: Цвет одиночества

Посмотрим правде в глаза: в школе всегда хочется жрать.

Поэтому на большой перемене толпа школьников превращается в неуправляемое месиво рук, распахнутых ртов и столовых приборов. Я тоже чувствую себя, словно не ела как минимум сутки. И все-таки жду, пока поток схлынет. Захожу в зал одной из последних и лавирую между столиками, засунув руки поглубже в карманы.

Наш класс всегда занимает ряд в центре столовой и, вот же черт, сегодня пустой пластмассовый стул находится только за столиком Леры. Склонив голову набок, она наматывает на палец кончик хвоста. Марина бурно жестикулирует и громко рассказывает ей какую-то историю, а Оксана дописывает домашку по английскому. Судя по нахмуренным бровям и следам зубов на карандаше, получается у нее не особо. Я могла бы помочь, вот только…

Натянув на лицо вежливую улыбку, я проскальзываю на свободное место и утыкаюсь носом в тарелку с остывшим пюре, котлетой и могильным холмиком капустного салата. Щебет Марины тут же сменяется трагичным молчанием (еще бы, разве можно представить себе что-то более ужасное, чем обед в моем обществе?). Она бросает быстрый взгляд на Леру и в мгновение ока копирует выражение ее лица: брезгливо сморщенный нос и поджатые губы.

– Что-то у меня пропал аппетит, – голос у Леры сладкий и мерзкий, как микстура от кашля.

Аппетит и у меня пропал, но я все равно зачерпываю ложкой капустный салат и ожесточенно перемалываю его зубами. Думай о витаминах, думай о витаминах…

Тихо фыркнув, Лера поднимается на ноги и уходит, оставив на столе нетронутую тарелку с едой. Очевидно, ей никто не сказал, что в столовой каждая принцесса убирает за собой сама.

Судя по возне под столом, Лерины подружки пихают друг друга ногами и судорожно пытаются принять самостоятельное решение. Без Леры им это явно дается с трудом. Но в итоге снобизм побеждает со счетом два-ноль: обе девочки решают пожертвовать пищей. Шаркают стулья, громко вздыхает Марина, чья-то вилка со звоном падает на пол.

Я поднимаю лицо и смотрю на Оксану. Она торопливо запихивает в сумку тетрадь, карандаш и стерку. Очередь доходит и до кошелька со смешной кошачьей лапкой вместо застежки, но тот выскальзывает из ее руки и падает на пол. Лапка поднимается вверх, и – звень, звень, звень – монетки разлетаются в разные стороны, а карточки веером рассыпаются вокруг стола.

Охнув, Оксана опускается на корточки и начинает быстро их собирать. Я тоже подбираю пару монет, которые притаились за ножкой соседнего стула.