Самый жестокий месяц

– Ты убрал оружие в кобуру?

– Да, сэр. Подождите, что еще скажут люди, когда узнают, что я держал вас под прицелом. – Лемье натужно улыбнулся.

Гамаш оставался серьезным. Он продолжал смотреть на Лемье. Когда он заговорил, голос его звучал жестко.

– То, что ты сейчас сделал, – основание для увольнения. Ты никогда не должен извлекать оружие, если не уверен, что будешь его использовать. Тебе это известно, но ты пренебрег тем, чему тебя учили. Почему?

Спускаясь в подвал, Лемье хотел пошпионить за Гамашем. Однако у старшего инспектора был очень чуткий слух. Фактор неожиданности был потерян, но Лемье решил, что может сыграть кое на чем ином. Если этот дом пугал Гамаша, то почему бы не напугать его еще сильнее? Интересно, как будет реагировать Бребёф, если он избавится от проблемы Гамаша, спровоцировав у него инфаркт с летальным исходом. Лемье кидал маленькие камешки и видел, как поворачивается Гамаш. Он шуровал куском веревки, воспроизводя звуки ползущей змеи, и видел, как Гамаш отступает. И наконец он вытащил пистолет.

Но Гамаш окликнул его по имени, словно был уверен, что это он. И преимущество Лемье было потеряно. Хуже того, старший инспектор Гамаш перешел в наступление. Он без малейшего страха стоял перед Лемье, излучая не гнев и даже не страх, а силу. Властность.

– Я задал тебе вопрос, агент Лемье. Почему ты извлек оружие?

– Я прошу прощения, – пролепетал Лемье, прибегая к проверенной временем тактике раскаяния и признания вины. – Я испугался – один в подвале.

На Гамаша не подействовало это жалкое притворство.

– Ты знал, что здесь нахожусь я.

– И я искал вас, сэр. Я слышал что-то. Голоса. А я знал, что вам не с кем говорить, и тогда я решил, что это кто-то другой. Может быть, тот, кто сорвал полицейскую ленту. Может быть, вам требовалась помощь. Но… – Лемье опустил голову, укоризненно покачал ею, – мне нет извинений. Я ведь мог вас убить. Отдать вам мое оружие?

– Мне нужна правда. Не лги мне, сынок.

– Я не лгу, сэр, поверьте. Я понимаю, это звучит глупо, но я просто испугался.

Однако Гамаш продолжал хранить молчание. «Неужели я сыграл так неубедительно?» – подумал Лемье.

– Господи боже, я такой простофиля! Сначала напортачил с эфедрой, теперь вот это.

– Это была просто ошибка, – сказал Гамаш.

Голос его звучал по-прежнему жестко, но не так, как прежде.

Лемье возликовал: он выиграл. Что там говорил Бребёф? «Все любят грешников, но никто не любит их так, как Гамаш. Он считает, что может спасти утопающего. Твоя задача – тонуть».

И он тонул. Намеренно оставил наводку по эфедре на компьютере Габри, чтобы его поймали и простили. Теперь его опять поймали. Конечно, глупо было вытаскивать оружие, но он сумел обратить ошибку в преимущество. И Гамаш, глупый, слабый Гамаш, прощал его и за новую выходку с оружием. Эта слабость была любимым наркотиком Гамаша. Он любил прощать.

– Нашли что-нибудь, сэр?

– Ничего. Этот дом еще не готов делиться своими тайнами.

– Тайнами? У дома есть тайны?

– Дом'a – они как люди, агент Лемье. У них есть тайны. Я тебе скажу кое-что, чему меня научила жизнь. – Арман Гамаш понизил голос, так что агенту Лемье пришлось напрягать слух, чтобы услышать. – Ты знаешь, чего мы боимся, агент Лемье?

Лемье отрицательно покачал головой. И тогда из темноты и тишины до него донесся ответ:

– Мы боимся наших тайн – вот чего мы боимся.

За его спиной раздался тихий скрип, нарушив наступившую тишину.

Глава тридцатая

– И что случилось потом? – спросила Лакост.

Они возвращались в оперативный штаб, и, когда вышли из леса, грозовая туча стала виднее. Она уже занимала четверть неба. Приближалась медленно, но с пугающей неизбежностью.

– Pardon? – спросил Бовуар, которого отвлек вид надвигающейся тучи.

– Я говорю о старшем инспекторе. У него были свидетельства против Арно и других. Что он сделал с ними?

– Не знаю.

– Да ладно. Ты наверняка знаешь. Обо всем остальном он тебе рассказал. Эта история про старуху кри так и не всплыла в суде.

– Не всплыла. Решили не говорить об этом, чтобы не подставлять ее под удар. И смотри никому об этом ни слова.

Лакост хотела было возразить: «Ведь все, кого это касалось, попали за решетку», но потом она вспомнила сегодняшнюю статью в газете. Значит, кому-то было не все равно.

– Конечно, ни слова.

Бовуар кивнул и пошел дальше.

– Но это не все, – сказала Лакост, догнав его. – Ты чего-то еще не сказал.

– Агент Николь.

– Что – агент Николь?

Бовуар понимал, что зашел слишком далеко. Он остерегал себя, уговаривал остановиться. Но слова продолжали литься – ему требовался сообщник, сочувствующее лицо.

– Ее прислал к нам суперинтендант Франкёр, чтобы она шпионила за старшим инспектором.

Казалось, что от самих этих слов шел смрадный дух.

– Merde, – сказала Лакост.

– Merde, – согласился Бовуар.

– Нет, в самом деле. Я имею в виду настоящее дерьмо.

Лакост показала на землю – у обочины исходила паром огромная куча дерьма. Бовуар попытался свернуть в сторону, но все же наступил на край.

– Господи, какая гадость! – Он поднял ногу: сплошная мягкая итальянская кожа и еще более мягкое вонючее дерьмо. – Разве люди не должны убирать за своими собаками?

Он поскреб краем ботинка о дорогу, и теперь кожа, помимо дерьма, покрылась и землей.

– Это не собачье дерьмо, – произнес уверенный голос.

Бовуар и Лакост повернулись, но никого не увидели. Бовуар вгляделся в лес. Неужели одно из деревьев перестало петь и в самом деле заговорило? Возможно ли, чтобы первые слова, услышанные им от дерева, были «Это не собачье дерьмо»? Он еще раз повернулся и увидел, что к ним идут Питер и Клара Морроу. «Мимо кассы», – подумал Бовуар, спрашивая себя, давно ли эта пара здесь и что она слышала.

Питер нагнулся и принялся разглядывать кучу. Только сельские жители так бесконечно очарованы дерьмом. Сельские жители и родители.

– Медвежье, – сказал Питер, выпрямляясь.

– Мы проходили здесь всего несколько минут назад. Вы считаете, что медведь шел за нами?

«Наверное, они шутят?» – подумал Бовуар. Но лица у них были самые что ни на есть серьезные. В руке у Питера Морроу была газета, скрученная в плотный рулон.

– Старший инспектор с вами?

– Нет, к сожалению. Я не могу помочь?

– Он должен увидеть это сам, – сказала Клара Питеру.

Питер кивнул и протянул газету Бовуару.

– Мы читали ее сегодня утром, – ответил Бовуар, отдавая газету назад.