Сандро из Чегема (Книга 2)
Шрифт:
То ли дело эти молодые немочки, все с полуслова понимают... Мы с Алешей выпили как следует, наши барышни тоже подвыпили, и мы пошли танцевать под патефон. На каждой пластинке написано "Нур фюр дойч" -- значит, только для немцев. И я, когда ставлю пластинку, нарочно спрашиваю:
– - Нур фюр дойч?
– - Найн! Найн!– - смеются обе.
Ну, раз найн -- пошли танцевать. Наконец старик опьянел и уже стал молоть такую околесицу, что его и племянницы перестали понимать. Он был их дядей. А нам он еще раньше надоел. Так что мы обрадовались, когда моя юнгфрау повела его вниз укладывать спать.
Теперь
– - Нур фюр дойч?
– - Шельма, шельма, -- смеется она, -- русиш шельма!
– - Найн, -- говорю, -- кавказиш шельма.
– - О, шёнсте Кауказ!– - говорит.
Мы с Алешей остались на ночь в двух верхних комнатах. Так начался наш роман, который длился около двух месяцев, с перерывами, конечно, на боевые вылеты. Пару раз ребята из аэродромной службы сунулись было к нам, но, быстро оценив обстановку, ретировались. Свои ребята, сразу все усекли.
И вот мы приходим однажды к нашим девушкам. Мою звали Катрин, я ее Катей называл, а молоденькую звали Гретой...
Тут дядя Сандро перебил Кемала.
– - Ты совсем русским стал, -- сказал он, -- зачем ты называешь имя своей женщины при мне?
– - А что?– - спросил Кемал.
– - Вот до чего ты глупый, -- сказал дядя Сандро, -- ты же знаешь, что это имя моей жены. Надо было тебе изменить его, раз уж ты решил рассказывать при мне.
– - Ну ладно, -- захохотал Кемал, -- я ее больше не буду называть.
– - Дурачок, -- сказал дядя Сандро, -- раз уж назвал, теперь некуда деться, рассказывай дальше.
– - Так вот, -- продолжал Кемал, поглядывая на дядю Сандро все еще смеющимися глазами, -- однажды мы, как обычно, заночевали у наших подружек. Часа в три ночи просыпаюсь и выхожу из дома по нужде.
Вдруг слышу, подкатывает мотоцикл, останавливается, и двое, я их различаю по шагам, подымаются в дом.
Вот, черт, думаю, попались, как идиоты! У меня пистолет под подушкой, а сам я стою за домом в трусах, майке и тапках. Трудно представить более глупую ситуацию. Да еще слегка под балдой. На ночь спирту тяпнули, конечно. Вот, думаю, смеялись про себя, когда нам говорили про бдительность и партизан, и на тебе! Напоролись! Неужели наши подружки оказались предательницами? Нет, не могу поверить! И мне нравится моя... как там ее ни называй...
– - Называй, называй, чего уж прятаться!– - вставил дядя Сандро.
– - Да, -- продолжал Кемал, -- и мне нравится моя Катя, и я, чувствую, ей нравлюсь, а эти вообще без ума друг от друга. Значит, нас этот антифашист предал? И товарища бросить не могу, и буквально голым -- ха-ха!– - не хочется попадаться немцам в руки.
Ну ладно, думаю, была не была! Высунулся на улицу. Никого. Стоит немецкий мотоцикл с коляской. Подошел к двери, слышу, раздаются голоса, но ничего понять невозможно.
Единственно, что я понял, -- голоса доносятся с той стороны, где спит мой товарищ. И я решил подняться и проскочить в свою комнату, пока они у Алексея. Главное -- добраться до пистолета. Но, конечно, я понимал: если нас девушки предали -- нам хана, потому что в этом случае моя первым делом должна была отдать им пистолет. Но делать нечего, тихо открываю дверь и быстро поднимаюсь по лестнице.
И вдруг слышу: из комнаты Алексея
доносится русская речь! Сразу отпустило! Стою на лестнице и с удовольствием слушаю русскую речь, не понимая, о чем там говорят. И только примерно через полминуты очухался, начинаю улавливать интонацию. Слышу, очень резкий голос доносится. Ага, думаю, патруль. Ну, нас патрулями не испугаешь. Вхожу в комнату. Моя Катя, вижу, бледная, в ночной рубашке стоит посреди комнаты и тихо говорит:– - Русиш командирен, русиш командирен...
Тогда я открываю дверь и сильным голосом кричу через лестничную площадку:
– - Что там случилось, Алексей?
– - Да вы тут не один!– - слышу голос, и потом распахивается дверь, и на площадке появляется какой-то майор, а за ним солдат.
– - Безобразие!– - говорит майор и оборачивается к Алексею, а тот уже одетый стоит в комнате.– - Почему вы не сказали, что вы здесь не один?
Бедняга что-то залепетал. Видно, он решил хотя бы прикрыть меня, если уж сам попался.
– - Потрудитесь одеться!– - приказал майор.
А я вижу, этот майор -- штабная крыса. Мы, фронтовики, с одного взгляда узнавали человека, который живого боя не видел, хоть увешивай его орденами до пупа.
И я вижу, мой Алексей, храбрейший летун, четырежды раненный, дважды посадивший горящий самолет, дрожит перед этим дерьмом.
Вы ведь знаете, меня из себя трудно вывести, но тут я психанул.
– - Товарищ майор, -- говорю стальным голосом, -- прошу вас немедленно покинуть помещение!
Вижу, растерялся, но форс держит. Оглядывается на Алексея, понимает, что он старший лейтенант, а по моему виду ни хрена не поймешь.
– - Ваше звание?– - спрашивает. Я поворачиваюсь, подхожу к кровати, вытаскиваю из-под подушки пистолет и снова к дверям.
– - Вот мое звание!– - говорю.
– - Вы бросьте эти замашки, -- отвечает он, -- сейчас не сорок первый год!
– - Конечно, -- говорю, -- благодаря вашей штабной заднице сейчас не сорок первый год!
– - Я вынужден буду доложить обо всем в вашу часть, -- говорит и спускается вниз по лестнице. Солдат за ним.
– - Докладывайте, -- говорю, -- а что вы еще умеете!
Они вышли. Мы молчим. Мотоцикл затарахтел и затих.
– - Ты, -- говорит Алексей, -- с ним очень грубо обошелся. Теперь нас затаскают.
– - Не бойся, -- говорю, -- нас с тобой достаточно хорошо знает наше начальство. Подумаешь, у немочек заночевали...
– - Но ты же угрожал ему пистолетом, -- говорит он, -- ты понимаешь, куда он это может повернуть?
– - А мы скажем, что он врет, -- отвечаю я, -- скажем, что он сам хотел остаться с бабами и от этого весь сыр-бор. Чего это он в три часа ночи шныряет на мотоцикле?
– - Конечно, -- говорит Алексей, -- теперь надо так держаться. Но ты напрасно нахальничал с ним.
Я-то понимаю, что ему теперь неловко перед своей Греточкой. Слов, конечно, они не понимали, но все ясно было и без слов: я выгнал майора, который заставил его одеться.
И я, чтобы смягчить обстановку, разливаю спирт, и мы садимся за стол. Сестрицы расщебетались, а Греточка поглядывает на меня блестящими глазами, и темная прядка то и дело падает на лоб. Хороша была, чертовка!
Одним словом, выпили немного и разошлись по комнатам.